Стерва. Обольщение

Глава 6

Он в самом деле отвернулся. Стоило нам устроиться на лежащих вплотную друг к другу лежаках, чартов барон повернулся ко мне спиной и, пожелав спокойной ночи, затих.

Я же осталась лежать, слушая ночной лес и глядя в зелень перед собой.

Спиной я чувствовала его спину, твёрдую и крепкую, закрывшую меня так же надёжно, как сотканное им между делом охранное заклятье, и мысли мои путались.

Монтейн предсказуемо ушёл от ответа, стоило мне спросить его о том, что гонит его в путь. Странно было бы, если бы он мне рассказал.

И всё же обжигающим теплом у меня под рёбрами зажглось доверие.

Я не ждала от него ничего особенно хорошего, отправляясь в дорогу. Была почти уверена, что на меня он обратит внимания меньше, чем на своего коня — спасибо, если позволит просто ехать следом.

То, что происходило между нами в этот первый день, не было выдающимся, и вместе с тем, я терялась, переставая понимать, что должна говорить и делать.

С одной стороны, позволять себе подобные сомнения и раздумья было для меня непозволительной роскошью.

С другой, это отвлекало, помогало забыть о вещах и обстоятельствах, ещё недавно заставлявших тихонько выть от ужаса по ночам.

Лежать между костром и живым тёплым человеком и правда было уютно. Огонь должен был погаснуть до утра, но пока он тихонько потрескивал неподалёку, где-то высоко ухнула сова.

Уже в полусне я позволила себе крамольную мысль о том, что с Монтейном, должно быть, очень интересно считать звёзды и складывать фигуры из них. С его тягой к чудесам и умением наслаждаться ими наверняка можно увидеть много необычного.

Пусть он и лежал, не двигаясь и дыша почти неслышно, не касаясь меня и не пытаясь заговорить, но впервые я много месяцев я уснула без опасений. Дремота оказалась мягкой, принесла расслабление и отдых. Мне снились не безлюдные ледяные пустоши, не бесконечный пронизывающий ветер и мгла, а те глупые мечты, которыми я делилась с бароном. Только дом на краю леса был не деревянным, а каменным, и собак, носящихся с лаем перед ним, почему-то оказалось сразу две. Ни холодный чёрный туман, ни чудовища не рискнули пробраться в мой сон, как будто устрашились человека, лежащего со мной рядом.

Я улыбнулась ещё раньше, чем открыла глаза.

Утро было совсем ранним, только-только занимался рассвет. Небо было прозрачно-серым, а солнце ещё не заглядывало на нашу поляну. На траве поблёскивала роса, где-то в вышине раздавалась птичья трель.

Всю ночь я так и проспала на боку, и теперь лежала, удобно подогнув ногу, а рука барона Монтейна лежала на моей груди.

В первую секунду я даже не поняла, что изменилось в моих ощущениях, а поняв, замерла.

Дыша поверхностно и медленно, я постаралась побороть первое инстинктивное желание вскочить, сбросив чужую ладонь, прислушалась к себе. Сама эта тяжесть оказалась… приятной. Волнующей и вгоняющей в краску, но точно не возмутительной. Вильгельм просто повернулся во сне. Во сне же обнял меня, притянув к себе ближе, и не желал при этом ничего дурного.

Однако сердце моё забилось быстрее, а дышать стало в самом деле тяжело.

Ещё вчера, когда он демонстрировал мне свою силу, я отметила, что у него красивая рука. Не слишком широкая кисть, длинные пальцы и ладонь, за которую удобно было бы держаться.

Сейчас же он был расслаблен во сне, мерно дышал мне в затылок, и объятия стали почти небрежными. Как будто мне самое место было под его рукой.

Так нам обоим в самом деле было теплее, и ради собственного же блага мне стоило остановиться на мысли о том, что Монтейн просто мёрз.

Да только мысли в голову лезли совсем другие.

Постепенно привыкая к такому положению, я невольно начинала задумываться о том, каково это было бы… без платья. Каким огеннным могло бы стать это прикосновение, если бы пришлось напрямую по коже. Если бы он не слишком сильно, но сжал пальцы, прижал ладонь теснее, заставляя меня уже откровенно задыхаться.

После всего, что я успела увидеть и услышать, мне казалось само собой разумеющимся, что барон не причинил бы мне лишней боли.

Мне следовало думать о другом. Не сожалеть о том, что именно этот человек отверг меня, потому что не хотел того, что я ему предлагала. Следовало мысленно повторить свой план по шагам, внести в него изменения с учётом объективной реальности.

Однако вместо этого я в растерянности кусала губу, гадая, насколько чудовищно это будет — продолжая притворяться, что сплю, сменить положение совсем немного. Ведь если Монтейн повернулся во сне, могла, пригревшись, лечь иначе и я. Не ведая, что творю, прижаться к его руке теснее…

Барон за моей спиной пошевелился.

Он потянулся и едва слышно застонал, просыпаясь, и тут я испугалась по-настоящему. Если он откроет глаза и поймёт, как именно меня держал, ему наверняка станет очень неловко. А ещё — досадно.

Не желая ему такого, я подхватила его движение, развернулась, и всё произошло как будто само собой — секунду спустя мы уже лежали лицом друг к другу, почти соприкасаясь кончиками носов.

У Вильгельма был странный взгляд — расфокусированный со сна, тёмный, обжигающий.

Я зачем-то подумала о том, как красиво, должно быть, падают ему на лицо пряди чёрных волос, когда он наклоняет голову.

Как это было бы, если бы он был… на мне.

Минутой ранее отчаянно заходившееся сердце пропустило удар.

Монтейн смотрел и ничего не говорил. Не выказывал ни малейшего недовольства тем, что мы оказались так близко.

Его рука осталась лежать на моей талии, как будто забытая, а губы пересохли, но вместо того, чтобы встать и сходить за водой, он продолжал лежать — почти разнеженный с утра, спокойный и тёплый.

Всего на долю секунды, но мне показалось, что он хочет меня коснуться.

Если бы это было так, ничто не должно́ было бы его останавливать, ведь я сама предлагала ему себя не далее как вчера.

И тем не менее он только смотрел мне в глаза и молчал.

— Я совсем тебе не нравлюсь? — я спросила тихим-тихим шёпотом, почти не веря в то, что произношу подобное вслух.

Давая ему шанс не расслышать, принять мой вопрос за шелест утреннего ветра над головой.

Разве можно интересоваться подобным и рассчитывать на честный ответ?

А, впрочем, Чёрный Барон мог позволить себе прямоту в чём и с кем угодно.

— Нравишься. Очень, — он отозвался секунду спустя. — Настолько, что при других обстоятельствах я бы уже заставил тебя терять голову. Прямо здесь.

Его голос звучал не лучше моего — тихо, хрипло со сна и… несмело. Как если бы ему, молодому, сильному и во всех отношениях привлекательному мужчине, подобное тоже было в новинку.

Я же почти вздрогнула, потому что горло и внезапно отяжелевшую грудь окатило жаром.

Он в самом деле мог бы. Ему наверняка понадобилось бы так мало. Всего несколько намеренных прикосновений, несколько слов…

— Потому что я дрожала вчера?

Начав спрашивать о запредельном, я уже не могла остановиться, потому что сейчас это казалось уместным.

Монтейн улыбнулся мне уголками губ.

— Ты дрожала передо мной. А я предпочёл бы, чтобы из-за меня.

Медленно, очевидно боясь меня напугать, он поднял руку и погладил мой висок костяшками пальцев.

Я прикрыла глаза, стыдясь смотреть на него, но желая продлить эту нехитрую, но уже ласку.

Было приятно. Не меньше, чем ощущение его ладони на груди или дыхания на коже.

Поняв, что пропустила момент, в который смогла почувствовать последнее, я всё же посмотрела на него, но ничего сказать так и не успела — Вильгельм подался вперёд, чтобы коснуться моих губ.

Это был ещё не поцелуй, лишь сухое целомудренное прикосновение. Всего лишь попытка распробовать.

Не зная, что должна и могу делать с этим дальше, я приоткрыла губы ему навстречу, и с силой выдохнула, когда Монтейн привлёк меня к себе.

Он не пытался развернуть меня на спину или коснуться слишком смело — его ладонь лишь опустилась с моего плеча ниже, вернулась на талию и замерла.

Даже целуя он ни на чём не настаивал. Ласкал мои губы мягко и медленно, позволяя привыкнуть к себе, и когда его ладонь всё-таки соскользнула ниже, легла на моё бедро, я потянулась ему навстречу.

Боясь, что, получив слишком рьяный отклик, он остановится, положила ладонь ему на затылок и чуть не застонала от того, как хорошо это оказалось — пропустить между пальцами густые и жёсткие пряди, уже почти прижимаясь к его груди.

Монтейн остановился первым.

Когда воздуха нам обоим стало откровенно не хватать, он запрокинул голову, а потом убрал руку, словно обжёгся, и медленно сел.

Я осталась лежать.

Понимая, что выпрямиться, одернуть одежду и сделать вид, что ничего не случилось, было бы правильнее всего, я продолжала разглядывать его колено и безуспешно пытаться отдышаться.

Голова кружилась, пальцы позорно дрожали, а внутри набирали силу незнакомое мне доселе чувство — слабость и отчаянное желание, чтобы это никогда не заканчивалось.

Барон посмотрел по сторонам, как если бы силился вспомнить, где мы находимся и почему тут оказались, а потом вдруг потянулся и погладил мой висок снова. На этот раз — кончиками пальцев.

— Давай собираться. В трёх милях отсюда есть чудесное озеро. Там можно будет искупаться и позавтракать.

В его голосе слышалось всё то же тепло и непонятное мне удовлетворение. Как будто он оказался приятно удивлён, и дышалось ему легче, чем накануне.

Такое поведение должно́ было бы вызвать у меня ещё больше вопросов, но настроение парадоксально поднялось.

Непонятно чему радуясь, я помогла Монтейну собрать вещи — почему-то не «мои» и «его», а наши, наскоро, чтобы он не видел, чмокнула Красавицу в шею.

По всей видимости, превосходно знающий эти места Вильгельм повёл нас в сторону, противоположную той, с которой мы приехали. Сначала мне показалось, что мы слишком рискуем, углубляясь в чащу вместе с лошадьми, но уже через четверть часа лес начал редеть и перешёл в бескрайний зелёный луг.

— Дальше можно верхо́м, — он оставил Морока, даже не придержал поводья, направляясь ко мне, чтобы помочь сесть на Красавицу.

Не понимая, как должна реагировать на такую галантность, я остановила его руку.

— Уил…

Сокращение его имени, — непозволительное, фамильярное, — слетело с губ само собой. Должно быть, потому, что после его поцелуев они всё ещё горели, а живот тянуло отдающим сладостью холодом.

Барон застыл. Выражение его лица почти не изменилось, они лишь немного нахмурил брови, но отчего-то у меня возникло ощущение, что я его ударила.

— Не называй меня так больше.

Он не отошёл, но и не взглянул на меня, и я мысленно назвала себя идиоткой.

— Простите.

Две минуты назад всё было так хорошо, что даже не верилось, а я зачем-то сама всё испортила. Как будто трудно было сдержаться. Как будто несколько поцелуев что-то значили.

— Не за что, — он коснулся моего виска уже почти привычно, и я развернулась, не зная, чего ещё ожидать.

Барон выглядел так, словно хотел от меня шарахнуться.

И тем не менее он стоял на месте, продолжал смотреть мне в глаза, и следовало брать с него пример.

— Я не знаю, как это вышло. Просто…

— Всё хорошо. Просто есть вещи, о которых я не хотел бы вспоминать, — его пальцы медленно спустились по моим волосам до самых кончиков, а потом он убрал руку. — Поехали… Мелания. Тебе понравится.

Родившаяся чуть ниже живота дрожь усилилась, стоило мне сесть верхо́м. Благо, лошадь подо мной тут же заплясала — ей хотелось сорваться с места и мчаться вперёд.

Монтейн улыбнулся даже не мне, а ей, и первым послал своего коня вперёд.

Морок выглядел довольным. Суровый, даже пугающий со стороны, он резвился на просторе, радостно нёс своего человека вперёд, обгоняя нас всего на полкорпуса, указывая дорогу.

Я почти забыла обо всём во время этой ска́чки, но первой осадила Красавицу, когда обещанное бароном озеро вдруг возникло впереди. Оно оказалось больши́м и приветливым, а первые лучи утреннего солнца уже играли в чистой воде.

— Что это? Я никогда не знала, что здесь есть… — я повернулась к своему спутнику и осеклась, потому что Вильгельм улыбался.

Он смотрел на меня с прищуром довольного своей выходкой мальчишки, и даже развернул коня, чтобы подъехать ко мне ближе и перейти почти на шёпот.

— Сюда неудобно добираться из окрестных деревень, а с дороги его не видно. Лес кажется непролазным, мало кто решается идти в него без острой необходимости. Я случайно нашёл это место. Тебе нравится?

Мне не просто нравилось, я была в восторге. Улыбка начинала расцветать на моём лице сама собой и вопреки всему, и Монтейн улыбнулся мне в ответ шире.

— Ты любишь рыбу? Здесь её полно́?

«А ещё здесь нет ни души, и ты волен сделать так, чтобы в ближайшие часы никто не появился».

К счастью, мне хватило ума, чтобы не поделиться с ним хотя бы этой догадкой, но низ живота так сладко потянуло снова.

Во второй раз пропустив барона вперёд, я вдруг осознала, что чувство, тлеющее в моей груди, называется «предвкушение».

Если он привёз меня сюда, поделился чем-то настолько сокровенным, как любимое потаённое местечко… Как знать, быть может, мы приехали сюда не только для того, чтобы купаться и есть рыбу.

Такая перспектива пугала, и вместе с тем, по-настоящему завораживала.

Позапрошлой ночью он был для меня чужим. Просто не злым и очень сильным человеком, за которого я смогла уцепиться. Лучшим из предложенных мне жизнью вариантов.

Теперь же, всего сутки спустя, я могла позволить себе смотреть на него иначе.

Губы продолжали саднить, — то ли от поцелуев, то ли после неосторожно сказанного слова, — и мне хотелось попробовать ещё раз. Понять, что именно произвело на меня такой эффект, и почему не удаётся избавиться от этого наваждения и начать мыслить трезво.

Пока я думала об этом, Монтейн привёл нас к самому берегу. Мы объехали склон и постепенно спустились в низину. Залитая солнцем и согретая им трава тут граничила с широкой тенью от густого орешника, и, спешившись, я первым делом скинула обувь.

— Как хорошо.

И правда, было хорошо.

Барон улыбнулся мне с лукавым пониманием, и тут же принялся снимать с Красавицы седло.

— Отдыхай. Моя очередь готовить завтрак.

Я хотела возразить ему. Хотела напомнить, что это женская обязанность, но слова отчего-то осели на языке горьким пеплом.

Он в самом деле этого хотел. Как будто самому себе бросал вызов, проверял на прочность: сумеет ли справиться с заботой о ком-то, если о себе привык заботиться не больше необходимого.

Не желая мешать ему, я кивнула и пошла в сторону, к воде.

Она была настолько чистой, что можно было разглядеть дно, а чуть в отдалении плескались крошечные рыбки.

Вполголоса поприветствовав местных обитателей, как видимых, так и тех, кто смотрел на меня с чуть настороженным интересом, я подождала, пока не почувствую, что можно, и только потом попробовала воду ногой.

Несмотря на ранний час, она уже была тёплой.

Не просто прозрачная, а свежая, она обещала смыть не только дорожную пыль, но и страх, и, не задумываясь о том, что делаю, я принялась расстёгивать крючки на платье.

То чувство, что гнало меня вперёд, не было обольстительным шёпотом живущих на дне сущностей, не было попыткой отмыться от той грязи, в которую я от отчаяния попыталась втравить и себя, и Монтейна.

Напротив, после того пробуждения, которое было у меня утром, мне хотелось обновиться. Окончательно прийти в себя, либо почувствовать себя как никогда живой.

Бросив одежду на траву, я шагнула вперёд.

— Мелани…

Я обернулась и обнаружила, что барон застыл в паре ярдов от меня.

Он всё ещё был полностью одет, хотя и оставался лишь в рубашке, в то время как я стояла перед ним полностью обнажённой.

Мои руки инстинктивно дёрнулись в попытке хоть как-нибудь прикрыться, и тут же безвольно опустились, потому что… не хотелось.

Играющий с моими волосами ветер приласкал кожу, заставил покрыться мурашками.

Взгляд Вильгельма, остановившийся на мне, сделался нечитаемым.

Он не пытался разглядывать меня сально и требовательно, но и отворачиваться не спешил, словно сам не понимал, что теперь следует предпринять.

Ничего не стоило бы подойти. Сделать всего несколько шагов вперёд, и ни он, ни я уже не отвертелись бы.

— Простите, — он пробормотал это единственное слово едва слышно и скрылся за широким кустом.