Стерва. Обольщение

Глава 13

Возвращаясь из дома травницы, я с некоторым удивлением отметила, что мне даже не потребовалась свеча, чтобы пройти ночью незнакомой доро́гой по тёмной деревне.

А ещё я думала о том, что во второй раз за короткий промежуток времени стала другой.

Оба эти раза были напрямую связаны с Чёрным Бароном. Если в первый он открыл для меня нечто прекрасное, лестное и удивительное, то во второй…

Его история что-то сломала во сне. Поставила что-то на место.

Никогда и ни за что я не хотела бы видеть его таким — уставшим, сражённым, вынужденным иронизировать над собственной трагедией, лишь бы не чувствовать её в полной мере.

И вместе с тем, я превосходно понимала, что безо всего этого он был бы кем-то иным. Не тем, кто отпугивает надоедливых крестьян мрачным взглядом, но лечит раненых щенков.

Бросился ли он спасать меня во имя искупления выдуманных грехов?

Интуиция подсказывала, что нет. Он просто не мог поступить иначе.

Не мог не вдохнуть жизнь в то и в тех, кто попадался ему на пути, потому что этой жизни в нём стало больше, чем он сам смел надеяться.

Так он вырвал у смерти эту деревню. Оставил её себе, даже вре́зал замок в приглянувшийся ему дом — потому что у него были на это силы.

Точно так же он собирался вырвать из тьмы и меня. Пусть и не своими руками, но он знал, кого и как следует просить о таком.

Да только я впервые за полгода об этом не думала.

Шесть месяцев страха, отчаяния, непрерывного поиска выхода неожиданно свелись для меня лишь к далёкой, почти не способной взволновать мысли.

Как всякий костёр затухает оседающими в золе искрами, так сместилась, отодвинулась для меня собственная неизбежность.

Раздевшись прямо у колодца и выбивая на себя ковш за ковшом, я спокойно думала о том, что больше у меня нет выбора.

Всего три дня назад я дрожала от страха и неуверенности в том, что у меня хоть что-нибудь получится.

Теперь же я знала точно, что получиться должно́.

Струсить, не справиться, не суметь… После того, что рассказал мне Вильгельм, всё это стало невозможным.

«Моя сила огромна. Я сделал что хотел, и она стала развиваться быстрее и свободнее», — он говорил об этом, как будто всё ещё удивляясь, словно не веря до конца.

Я не рассчитывала и не собиралась мечтать достичь его высот, но, помимо всего прочего, Монтейн стал для меня ещё и примером того, что всё возможно.

Он оказался достоин этого. И если он сам счёл достойной меня…

Барон спал на спине, трогательно-неловко запрокинув голову.

Я немного постояла в дверях, разглядывая его безбоязненно и жадно.

Совесть, пару раз за ночь успевшая напомнить мне о том, что я поступила бесчестно, снова попробовала было пода́ть голос, но я приказала заткнуться и ей.

Стоило ли рассказать ему всё до конца? Набраться мужества и произнести ту правду, которую я не посмела озвучить, боясь, что он презрительно отвернётся от меня?

Хотя бы в благодарность за его откровенность…

Скользя взглядом по его беззащитно открытой шее, я приходила к выводу, что нет.

Точно не сейчас.

Мешать ему, конечно же, не следовало. Как он не мешал мне.

Понимая это, я всё же достала из сумки чистую рубашку, переоделась, не выпуская его из поля зрения, и тихо забралась под одеяло.

Почему-то оно было одно. Имея возможность найти и второе, и третье, барон предпочёл довольствоваться одним на двоих, а я против этого точно не возражала.

Он уснул с влажными волосами, едва ли не на ходу. Подперев голову ладонью, я осторожно, чтобы ненароком не разбудить, погладила пальцами тёмные пряди.

Забавно было это наблюдать — собственный свет он предпочитал считать если не тьмой, то её составляющей. Что угодно, лишь бы не думать о том, кем он стал, не пытаться приладить себя к правде. Той правде, которую не мне было говорить ему в глаза.

Зная, что поступаю заведомо неправильно, эгоистично, я потянулась, чтобы коснуться губами его подбородка.

Монтейн достаточно крепко спал, чтобы не проснуться от такого поцелуя. А я могла не опасаться ни его внимательного взгляда, ни реакции на непрошенное неловкое прикосновение, разрешения на которое мне никто не давал.

Трогать его после всего, что он мне рассказал, было почти подлостью, но прикоснуться хотелось так сильно, что я постаралась убедить себя в том, что ничего страшного не случится.

Всего несколько почти целомудренных поцелуев.

Подбородок, чуть ниже уха. Шея.

Я замерла, наслаждаясь тем, как размеренно бьётся жилка под кожей, чуть-чуть колючей из-за дневной щетины.

Грудь барона медленно вздымалась во сне, рядом с ним было так тепло, что я сама начинала успокаиваться.

И вместе с тем где-то внизу живота рождалось постыдное и непривычное волнение.

Мне хотелось почувствовать его пальцы снова. Хотелось, чтобы он…

Я зажмурилась, мысленно призывая себя остановиться, встать и выйти из спальни, и пропустила момент, когда ладонь Монтейна опустилась мне на спину.

— Не передумала?

Такой простой вопрос, заданный расслабленным, хриплым со сна шёпотом.

Я заставила себя поднять взгляд, хотя посмотреть ему в лицо было немыслимо стыдно.

— Я…

А что, собственно, я собиралась сказать ему? Что трогала его вовсе не для этого? Что мне просто хотелось…

Барон развернулся красиво, чуть с ленцой, и мгновение спустя я задохнулась, оказавшись прижатой им к перине.

Он оказался тяжёлым и тёплым. Моя грудь теперь была прижата к его груди, и я вспыхнула, поняв, что он наверняка чувствует мои отвердевшие соски́.

— Хочешь последний шанс на побег? — подтверждая мою догадку, Монтейн погладил моё лицо ладонью так выразительно медленно.

Голос пропал, и я смогла только отрицательно покачать головой.

Неожиданно для меня это превратилось в настоящую муку — изнывать, ожидая очередного прикосновения, и сходить с ума от неизвестности, от неуверенности в том, что оно будет.

Один раз он уже отказался…

Его рука медленно опустилась ниже, скользнула по моему плечу на бок. Он так и не коснулся груди, но погладил живот, и я снова задержала едва восстановившееся дыхание.

— Вот теперь ты дрожишь из-за меня, — улыбка, которой Монтейн меня одарил, оказалась настолько самодовольной, что я попыталась сдвинуться просто из упрямства.

— Ничего я не дрожу!

— Ну так сейчас будешь.

Он улыбнулся мне ещё раз, обещая, а потом поцеловал под подбородком, в шею, чуть выше груди, но в самой нижней точке выреза рубашки. И начал опускаться ниже.

Медленная, выжигающая разум цепочка горячих поцелуев, — прямо так, через ткань, — и я, забыла, о чём и зачем собиралась с ним спорить.

Барон остановился в самом низу живота, когда меня выгнуло под ним от стыда и нетерпения.

Несмотря ни на что, я не ждала и не думала, что он захочет прикасаться так.

Несколько механических движений, чтобы помочь выгадать время, укрыть и спрятать меня за своей силой — да.

Но не…

Он выпрямился, красиво и медленно снимая свою рубашку, и тут же взялся за пояс.

Не красуясь откровенно, он давал мне себя рассмотреть, без спешки пережить первое отчаянное смущение, когда на нём не осталось ничего.

Я задержалась взглядом на его руках, на выступающей косточке на бедре, и прикусила губу не то от волнения, не то от мысли о том, как он сможет…

Очередная мысль оборвалась на середине, когда я, повинуясь инстинкту, подалась вперёд и положила ладонь ему на живот. Погладилв кончиками пальцев, а после провела ниже, неумело, но с искренним интересом касаясь его члена.

— Мел, — его голос прозвучал напряжённо, предостерегающе.

Я знала, чего он опасался. Не хотел, чтобы я считала себя обязанной касаться его так, как не была ещё готова.

Вместо ответа я села, бесстыдно разведя колени шире, чтобы удобнее стало прижаться к нему, и поцеловала под сердцем — пока осторожно, на пробу.

Монтейн задохнулся.

Почти минуту спустя его ладонь опустилась мне на затылок, а потом соскользнула ниже, забираясь под волосы, оглаживая шею.

Под этой нехитрой лаской так просто оказалось обнять его и коснуться свободнее, потереться о его грудь щекой.

Если что-то люди и называли страстью, то точно не это.

Само это слово — страсть, — запретное, втайне желанное, вдруг померкло перед той нежностью, которую я к нему испытывала.

Она не имела ничего общего ни с благодарностью, ни с сожалением о его прошлом, но именно она заставляла меня преодолевать чудовищную неловкость.

Чуть ниже живота стало так влажно, что сидеть с разведёнными коленями было стыдно до немоты, и я предпочла прятать лицо, осыпая его грудь и рёбра осторожными и беспорядочными поцелуями.

Зато в такой позе я отлично чувствовала, как глубоко и медленно дышит мой барон. Как будто боится спугнуть одним неверным движением, неправильным взглядом.

Он продолжал гладить мои плечи и шею сзади, а я смелее провела рукой по его члену.

Оказалось, что это совсем не сложно. И не страшно.

Или дело оказалось во внезапной уверенности в том, что он не осудит, не станет насмешничать и не посмотрит снисходительно.

Очень быстро его размеренное дыхание начало сбиваться — ему было приятно, и моё собственное сердце забилось где-то в горле от того, насколько ошеломляющим оказалось это ощущение.

— Мелли, — теперь он позвал совсем иначе.

Я подняла лицо, не задумываясь, и Монтейн одним стремительным движением склонился ко мне, поцеловал глубоко и влажно, до короткого полустона.

Он заставил меня откинуться на спину, и я всё-таки задрожала, когда его ладонь медленно огладила мою стопу и двинулась выше под подол.

Монтейн не торопился и продолжал смотреть мне в лицо, удерживая этим взглядом, а потом наклонился и поцеловал в бедро, медленно-медленно провёл по коже языком.

— А вот это уже неплохо… — веселье в его голосе было жгучим и превосходно сдержанным.

Пока он в буквальном смысле собирал мою дрожь губами, я вцепилась в простыню, боясь застонать громче или дёрнуться слишком сильно.

Он ведь ещё ничего не сделал толком.

Вильгельм заметил, конечно же. Перехватил мою руку, заставляя разжать пальцы, и осторожно привлёк меня к себе, вынуждая сесть.

В процессе этого движения я почти не заметила, как он стянул с меня рубашку, но инстинктивно прикрыла рукой грудь, оставшись обнажённой.

Это было так отчаянно неуместно и глупо, что я застыла, но Монтейн даже не улыбнулся. Только медленно провёл пальцами от моего запястья по сведённой от напряжения руке вверх, вызывая волну мурашек, а потом также осторожно отвёл её в сторону.

Я закрыла глаза.

Он уже видел меня без одежды на берегу озера, но тогда он не смотрел так пристально и не был так близко.

Сейчас же эта близость была едва ли не удушающей. Она пугала больше всего, заставляла чувствовать себя беспомощной, открытой настолько, что хотелось плакать.

Когда он обвёл пальцами контур моей груди, а потом накрыл, наконец, её ладонью, я задохнулась. Мгновение спустя — сдаваясь, откинулась назад, опираясь на руки, потому что другого соска он коснулся губами, и это оказалось так приятно, что захватило дух.

— Если хочешь, я остановлюсь.

Прямой и внимательный взгляд барона обжигал даже сквозь опущенные веки, и я открыла глаза, глядя на него растерянно, почти испугано.

— Я не…

Если он в самом деле остановится…

Вместо того, чтобы отстраниться, он взял меня за затылок, привлекая к себе ближе, но на этот раз поймал губами губы, больше дразня.

— Не бойся. Я буду нежен.

Он уже был. И я хотела сказать ему, что верю в это полностью, но он не дал мне ответить, на этот раз несильно сжимая мою грудь обеими ладонями. Давал распробовать, привыкнуть и задрожать сильнее.

Я извернулась, чтобы поцеловать его в плечо, но не стряхнуть его руки, погладила обеими ладонями его затылок, намеренно растрёпывая волосы.

Слишком короткие, чтобы собирать их в хвост.

Достаточно длинные, чтобы закрыть лицо, если никому не стоит его видеть.

Монтейн поднял на меня взгляд, абсолютно шальной и тёмный, и мне вдруг стало легко-легко. Как если бы его «Не бойся» было не просьбой, а разрешением.

— Я просто не думала, что будет так.

Прозвучало сорвано, несуразно, но я знала, что он поймёт.

— Всё остальное того не стоит, — он пожал плечами, не выпуская меня из рук, а потом вдруг прижал к себе крепче.

Впервые — кожей к коже.

Его член упёрся мне в бедро, и я прикусила губу в третий раз, потому что это оказалось поразительно не страшно. Скорее, волнительно и…

Я не успела понять, потому что его пальцы соскользнули по моему животу ниже, коснулись уже знакомо.

На этот раз я этого ждала, но оттого ощущение не стало менее ярким.

Напротив, именно теперь, когда я готова была если не просить, то напрашиваться, в меня как будто ударила молния.

Барон остановился.

Продолжая смотреть мне в лицо, он медленно и легко обвёл кончиками пальцев ту самую чувствительную точку в самом верху, а потом двинулся ниже.

Ему, должно быть, было не слишком удобно в такой позе, а мне стало практически всё равно.

Я знала, что он тоже чувствует — обжигающий жар и вязкую влагу, мою готовность развести колени шире, как только он того захочет.

— Ложись.

То ли просьба, то ли приказ.

Он вряд ли и сам понял.

Опустившись на подушку, я едва не заметалась снова, запоздало подумав о том, насколько некрасиво при этом может выглядеть моя грудь, и что, должно быть стоило…

Монтейн сбил меня и с этой мысли тоже. Поцеловал под рёбрами в живот и ниже, и, не веря до конца в то, что он собирается делать, я снова вплела пальцы в его волосы, дёрнула не сильно, но ощутимо.

— Вильгельм!..

Голос прозвучал придушенно и испуганно.

Не мог же он в самом деле?..

От улыбки, которую он выдал в ответ, у меня похолодели пальцы.

— Думаю, вот теперь самое время для «Уила».

Дурацкая мысль о том, что это не он, он просто не мог так улыбаться, оказалась моей последней связной мыслью.

Там, где только что ласкал пальцами, он коснулся меня губами, развёл мои ноги бесстыдно широко и двинулся ниже.

Закрывать глаза оказалось бесполезно — от этого стало только ярче.

Монтейн определённо знал, что делал. Он, то касался легко, самым кончиком языка, заставляя разочарованно давиться воздухом, то опалял чувствительную кожу дыханием.

Я закрыла лицо ладонью, как будто это могло помочь сдержаться, и почти сразу выгнулась под ним, сминая простыню.

— Уил!..

Его имя сорвалось само собой на выдохе, и он отстранился, давая мне передышку.

Как выяснилось, только для того, чтобы оставить несколько ленивых и коротких поцелуев на внутренней стороне моего бедра, а после вернуться к своему занятию. Раскрыть меня для себя пальцами и приласкать языком так медленно, что вместо следующего выдоха у меня вырвался чудовищно громкий, хоть и короткий стон.

— Монтейн!

Сердце заходилось, картинка перед глазами расплывалась, но голову он всё же поднял.

Снова посмотрел так, будто деваться мне было больше некуда. Как будто он был абсолютно убеждён в своём праве делать со мной всё, что ему заблагорассудится.

— Так тоже неплохо.

Я задохнулась то ли от стыда, то ли от возмущения, потому что он в самом деле слышал, а барон снова склонился надо мной.

И я очень быстро потеряла счёт тому, сколько раз выкрикнула его имя.

Выкрикнула или выстонала — было уже неважно.

Он безупречно подгадывал момент, дожидался, чтобы щекочуще-сладкое, ни с чем другим несравнимое по своей силе, засасывающее, как воронка, ощущение в моей груди начинало нарастать. Оно становилось почти нестерпимым, и тогда барон останавливался. Давал мне немного отдышаться и начинал сначала.

Впервые касаясь моего тела, он безупречно знал, как именно заставить меня потерять и память, и волю. Когда я начинала сходить с ума от его губ, он отстранялся, чтобы заменить их пальцами, заставить меня почти скулить от того, как много и как мало одновременно всего этого было.

Мне казалось, что это длилось вечность.

Когда он поцеловал меня чуть выше, в низ живота, потом в бедро, в ушах у меня звенело, по вискам стекал пот, и мир сузился до размеров нашей кровати.

— Уил… — я позвала его, почти обессилев, сама толком не зная, чего именно от него хочу, и облизнула пересохшие губы.

Он откликнулся сразу же, подался навстречу, крепко, почти до боли сжав моё бедро.

Короткий поцелуй чуть ниже груди, потом в плечо.

Я погладила его спину раскрытыми ладонями, и сразу же задохнулась от заставившей меня на секунду оглохнуть и ослепнуть боли.

Из глаз брызнули неконтролируемые слёзы, потому что я всё-таки пропустила момент.

Он уже был во мне и никуда не спешил.

Первым ощущением, пробившимся ко мне из реальности ещё одну вечность спустя, стало мягкое поглаживание. Лоб, щека… Волосы.

Монтейн утешал меня этими прикосновениями, но смотрел так внимательно.

— Потерпи немного. Сейчас пройдёт.

Стараясь не сделать ни одного лишнего движения, он поцеловал меня под подбородком, потом в шею, и можно было просто лежать, наслаждаясь этой лаской, и привыкать.

Вместо этого я провела дрожащими пальцами по его виску, из последних сил привлекая его внимание, чтобы сказать то, о чём до всего сказать не успела.

— Тебе надо знать. Я была в доме травницы и… — дыхание всё же сбилось. — Я выпила отвар. Ничего не случится. Я в самом деле не собиралась от тебя беременеть или…

Поцелуй, которым он меня заткнул, оказался глубоким и влажным. Я не могла понять, что именно он значил, но отвечала на него со всем пылом, а Монтейн начал двигаться во мне.

Так медленно поначалу, но постепенно всё ритмичнее.

Я бездумно вцепилась в его плечи — наверняка до отметин, до боли.

Он не возражал.

Только тихо и коротко застонал сквозь зубы, как будто ему тоже было больно, а потом поцеловал в плечо быстро, как будто невпопад. А потом приподнялся, опираясь на руку, слегка сменил положение, и я вскрикнула от неожиданности, потому что это оказалось уже за гранью всего мыслимого и возможного.

Невыносимо хорошо.

Моё тело отзывалось быстрее разума, и как будто знало само — что делать, как реагировать. Мне оставалось только уходить в этот омут с головой, доверчиво цепляясь за Монтейна. Давиться раскалённым и влажным воздухом, и целовать его куда придётся, когда удастся дотянуться.

Всего на долю секунды, но мне показалось, что именно так умирают люди, но барон перехватил мою руку, снял её со своего плеча и переплёл пальцы, прежде чем прижать в перине.

Сквозь затянувшую взгляд алую пелену я успела увидеть, как его ладонь охватило то самое белёсое пламя, как оно перекинулось на меня, но не причинило боли, заиграло вместо этого на кончиках пальцев.

Монтейн глухо застонал снова, навалившись на меня всем телом, сделал ещё несколько отчаянно сильных движений, и жизнь окончательно разделилась для меня на «до» и «после».