Стерва. Обольщение

Глава 25

Свернув влево, мы прошли по коридору совсем немного и очутились у лестницы, ведущей на второй этаж гостевого крыла.

Я готова была поклясться, что днём мы с Вильгельмом шли в гостиную не просто другим путём, мы шли дольше, но Мира только улыбнулась мне, пожелала хорошей ночи и ушла.

Она будто растворилась в темноте, в пору было подумать, что примерещилась вовсе.

Барон называл её душой этого дома.

Стараясь ступать как можно тише, я поднялась наверх и ненадолго застыла перед дверью в отведённые нам покои.

Стучать в неё было бы глупо, поэтому я просто надавила на ручку и вошла.

Монтейн полулежал в кресле лицом к двери, вытянув босые ноги. На нём не было даже жилета, только рубашка со сбитым распущенным воротом.

Он то ли смотрел в потолок, то ли дремал, а на столе перед ним плавилась одинокая свеча.

— Боишься? — он спросил негромко и почти без выражения, и не подумал сменить позу при моём появлении.

На лестнице я волновалась о том, как встретимся и как станем друг с другом говорить.

Теперь же пришло спокойствие, которого я очень давно не испытывала.

— Нет.

Шаг к нему, ещё один.

Я не торопилась, а он будто не замечал, что я приближаюсь.

— Презираешь?

Улыбаться не следовало, и всё же мои губы дрогнули.

— Это лучшее, что ты смог придумать?

Я остановилась рядом с его креслом, и только тогда Уил открыл глаза.

— Ещё я предположил, что Бруно сказал тебе что-то, после чего ты не хочешь меня видеть.

Он наконец посмотрел прямо на меня, и улыбка, с которой я уже не пыталась бороться, стала мягче.

— А то, что я могла просто уснуть в кабинете, и он не стал меня будить, тебе в голову не пришло?

Барон сел прямо, потянулся ко мне, но не спешил касаться.

— Ты даже не спросишь, что это могло бы быть?

— Нет. Мне даже не интересно, — я погладила пальцами его лицо, к счастью, полностью зажившее после мази. — То, чего я не могла понять, Мира мне объяснила.

— Я знал, что она тебе понравится, — он всё-таки взял меня за запястье и поцеловал ладонь так быстро, словно сам не понял, что сделал.

Я склонилась ближе, прислонилась лбом к его лбу.

— Я, наверное, не имею права просить тебя о таком.

— О чем?

Монтейн сжал мою руку чуть крепче, обвёл большим пальцем выступающую косточку под ладонью.

Я не знала и не хотела знать, что сейчас происходило между нами, но отчего-то было легко-легко.

— Пообещай мне, что поможешь Ханне. Даже если у герцога Бруно ничего не получится со мной.

— Мелли.

Барон мгновенно напрягся, подался назад чтобы увидеть моё лицо, но я приложила палец к его губам, призывая молчать.

— Если всё пойдёт плохо, я скорее попрошу его убить меня, чем это существо меня получит. Не после тебя. Но если так случится, это станет лучшим, что ты мог бы сделать в память обо мне. Поэтому просто пообещай: даже если меня не будет, ты дашь им то, чего они хотят.

Точно так же, как герцог Удо намеренно говорил «ей», я умышленно сказала «им». Ей и Удо.

— Я ведь уже пообещал, — Вильгельм поднял голову, глядя на меня испытующе, очень серьёзно и устало.

Я легко коснулась губами кончика его носа.

— Ты пообещал им. А я хочу, чтобы мне. Это не изменит сути, но ты сделаешь мне приятно.

— Только этим? — он рассеянно улыбнулся в ответ на этот недопоцелуй и потянулся к шнуровке моего корсажа. — Это я могу тебе пообещать.

Барон ловко подцепил узел и начал вытягивать ленту, а я обхватила его затылок ладонью, радуясь тому, как легко он согласился.

А ещё — предвкушая, потому что он дышал поверхностно и горячо, и мне не было нужды прижиматься к нему теснее, чтобы убедиться в том, как сильно он меня хочет.

Не её.

Не любую другую.

Меня.

Моё собственное дыхание сорвалось, когда Вильгельм расправился со всеми узлами и протянул платье с моего плеча.

Кожа покрылась мурашками, и я едва заметно вздрогнула, стоило ему накрыть мою грудь ладонью, медленно отвести отвердевший сосок большим пальцем.

Он намеренно не торопится, растягивал удовольствие, заставляя и себя, и меня сгорать от желания.

Очень удобно оказалось запустить пальцы в его растрёпанные волосы, спутать их ещё сильнее и осторожно потянуть.

Переставший улыбаться Монтейн склонился ниже, чтобы охватить сосок губами.

Мне пришлось прикусить пальцы свободной руки, чтобы не застонать слишком громко от ослепительной яркости этого ощущения.

Сейчас мы впервые никуда не торопились. Ему не нужно было успокаивать меня и отвлекать. Я не тревожилась о том, что он делает это, потому что не решается мне отказать.

Только чистая и обоюдоострая потребность, и время, растянувшееся до бесконечности.

— Но ты тоже кое-что мне пообещай, — он совсем немного отстранился, позволил воздуху коснуться влажной чувствительной кожи.

Моё дыхание сбилось еще больше, а за рёбрами стало щекотно и горячо.

Монтейн сжал мою талию и прислонился лбом к солнечному сплетению, его волосы задевали мою обнажённую грудь, и, теперь уже точно зная, что будет дальше, я начинала изнывать от нетерпения.

— Что?

Я не видела, но почувствовала, как он улыбнулся, а потом поцеловал почти целомудренно и легко.

— Я хочу пригласить тебя в гости, когда всё закончится. В графстве Лейн красивые места. Хочу провести с тобой несколько дней без волнений и бега. И без одежды. В моём доме много лет не было гостей.

Он сопровождал каждую фразу новым поцелуем, а мне показалось, что на моей шее затягивается стальная петля.

— Тебя самого там давно не было.

Я стиснула волосы барона сильнее в надежде, что это поможет ему прийти в себя, а он внезапно поднял на меня совершенно пьяные глаза.

— Я не хочу жить там один. В прошлом году попробовал. Это было похоже не добровольное заточение в склепе. Я планировал продать его. Или пожертвовать на благотворительность. Если захочешь, подарю тебе. Ты же хотела дом возле леса.

Дурман в его взгляде не был следствием алкоголя, — в отличие от меня, Вильгельм даже днём в гостиной не пил. А слова…

Я так сильно боялась истолковать их неправильно, что изнутри начала подниматься дрожь.

Если мне не мерещилось и он в самом деле предлагал остаться с ним, хотя бы ненадолго…

Я наклонилась к нему, осторожно касаясь губами губ.

— Я поеду, куда ты скажешь. И на столько, насколько ты захочешь.

«И никогда не посмею играть твоими чувства или пренебречь ими. Не после того, как ты мне поверил», — этого я вслух не сказала, лишь погладила основание его шеи.

Черный Барон, Вильгельм Монтейн совершенно точно был умён и умел делать выводы. Едва ли он мог сам не понять ту правду, которую герцог Удо с издевательским и высокомерным смешком бросил ему в лицо.

Так где же он взял силы поверить какой бы то ни было женщине?

В особенности — чужой, случайной, фактически навязавшейся ему…

Он продолжал смотреть, а я гладила кончиками пальцев его лицо, позволяя увидеть по глазам, что я не вру. Что меня в действительности устроит любое его решение — проводить до развилки или позвать с собой, — и не потому, что всё равно, с ним или без него. Потому, что я всей душой желала ему счастья.

Монтейн так ничего и не сказал.

Его руки опустились с моей талии ниже и сжались крепче, и мгновение спустя я едва не вскрикнула от неожиданности, когда он, рывком поднявшись, подхватил меня на руки и понёс в спальню.

Там темнота ночи была разбавлена только лежащей поперёк кровати полосой лунного света.

Вильгельм опустил меня на покрывало, но я тут же поднялась, встав на колени, чтобы избавиться от платья.

В этом нашлось совершенно особенное удовольствие — раздеваться для него самой и одновременно наблюдать за тем, как раздевается он.

Когда мы оба закончили, я без тени сомнения или стыда потянулась к нему первой, провела губами по плечу и шее, задела зубами подбородок и прижалась, наконец, к нему всем телом, бессмысленно и безоглядно. Просто потому что мне понравилось чувствовать его так — кожей к коже, ближе уже некуда.

Вильгельм вдохнул и поперхнулся на выдохе. Сжал мои плечи до боли крепко, а после контрастно ласково погладил спину.

Наслаждаясь вседозволенностью, я провела губами по его ключицами и вниз по груди, на пробу приласкала сосок так же, как он ласкал мой, и услышала довольный сорванный вздох.

Так много ещё можно было попробовать, так много узнать.

Подтолкнув Монтейна, чтобы лег на спину, я склонилась над ним, и запоздало испугалась того, что это может выглядеть некрасиво.

Подобное, должно быть, стоило делать лишь оставаясь в рубашке…

Его ладони тут же легли мне на грудь, и я сама потянулась за поцелуем.

— Не бойся, — Уил не попросил даже, а предложил негромко, улыбаясь.

Он выглядел так, словно ему и в самом деле оказалась в радость моя неопытность, та неизбежная неловкость, с которой я пробовала прикасаться к нему.

Неужели же чёртова Одетта могла оставаться с ним наедине часами и не изнывать от желания получить украдкой хотя бы пару этих запретных прикосновений?

Я прикусила губу, решая, с чего начать, а Монтейн погладил моё бедро — очень осторожно, едва касаясь, больше дразня, чем лаская.

Так и не определившись, я быстро лизнула его под рёбрами, потом выше. Поцеловала в грудь, прямо над быстро бьющимся сердцем, и тут же — рядом, почти перекрывая влажный непристойный след, оставшийся от предыдущего поцелуя.

Каково было ласкать губами его член я помнила, и от этих воспоминаний что-то сладко заходилось в животе.

Он ведь и правда не стал относиться ко мне иначе. Не взглянул с презрением, ни разу не ответил пренебрежительно.

Напротив, это он боялся, что я буду презирать его за выходку с герцогом Удо.

Прав был Бруно, эти двое друг друга стоили…

Едва касаясь его, я опустилась дорожкой все таких же отчаянно откровенных поцелуев еще ниже, до косточки на его бедре.

Его тело оказалось совсем другим. Сильным и твёрдым, а кожа не такой тонкой, как моя.

Я жадно изучала его ладонями, губами и взглядом. Ласкала не слишком изысканно, но со всем пылом, на который была способна. Барон не мешал мне, даже не шевелился лишний раз, чтобы не сбить и не напугать, только водил пальцами по моим плечам и рукам.

Увлекшись, я даже перестала беспокоиться о том, насколько непривлекательно может смотреться моя опустившаяся грудь. Более того, стоило моим соскам коснуться его живота, я сама чуть не заскулила, настолько остро это было. Настолько мало.

Вильгельм требовательно сжал мои волосы, и я подумала, что он сейчас надавит на мой затылок, вынуждая опуститься ниже.

Странно, быть может, но ничто во мне этому не противилось. Напротив. Я запомнила не только ощущения, но и его взгляд, и ту горячность, с которой он брал меня после.

Однако он потянул меня вверх, к себе. Заставил поднять голову и поцеловал глубоко и нетерпеливо, а потом…

Я не успела опомниться, как оказалась сидящей верхом на его бёдрах.

Колени сами собой разъехались шире, и я, всё-таки залилась краской, потому что это было похоже на то, что испытываешь, когда сделаешь лошадь. И всё же — совсем иначе.

— Уил…

Я сама не знала, что хочу сказать, а он провёл ладонями по моим бёдрам медленно и с небольшим нажимом.

Улыбка, играющая на его губах, была рассеянной, немного смазанной, а взгляд остановился на моей мучительно отяжелевшей груди.

Ему правда нравилось, а я продолжала краснеть и не знала куда деться. Его член прижимался ко мне, твёрдый и горячий, и я понятия не имела о том, что могу сделать с этим сама.

Насмотревшись, по всей видимости, вдоволь, Монтейн рывком сел, подхватил меня под спину, когда я вцепилась в него и охнула, боясь упасть.

— Не бойся, — повторил он чуть слышно, но гораздо мягче. — Так тебе тоже понравится.

Поймал губами мои губы, не давая ответить.

Держа за бёдра, приподнял, и медленно опустил на себя.

Я застыла. Боясь не то что пошевелиться без его указки, а даже дышать, продолжала смотреть ему в глаза, и чувствовала, как он заполняет меня.

Не больно, но неотвратимо, так, что ничего другого на свете просто не осталось.

Уил замер вместе со мной.

Всего на мгновение, но его ресницы опустились, и он судорожно втянул воздух от непереносимо яркого удовольствия.

Чувствуя, как ноги в такой позе начинают дрожать, я вцепилась в его плечи крепче, и от этого захвата он как будто отмер. Поцеловал меня снова, на этот раз почти грубо, скорее терзая мои губы, чем лаская их.

А потом заставил меня немного приподняться и тут же опуститься на него снова.

На этот раз сдержаться я просто не успела — изумленный полувскрик — полувздох прозвучал в ночной тишине до ужаса громко и непристойно.

Монтейн ухмыльнулся порочно и довольно и повторил, а потом ещё раз и ещё.

Перестать хвататься за него, чтобы опять прикусить себе палец, было немыслимо, кусать губы не помогало тоже.

Я зажмурилась покрепче, потому что дышать стало нечем, раскалённый влажный воздух выжег внутренности.

Безупречно подгадав этот момент, он остановился, и, надавив на спину, заставил меня уже не приподняться, впуская его в себя заново, а качнуться навстречу.

— Черт!.. — я распахнула глаза, уставилась на него невидящим плывущим взглядом.

Картина мира потеряла чёткие очертания, я вообще не видела больше ничего, кроме его лица напротив. Так близко.

— Он самый, — Монтейн улыбнулся мне шире и поцеловал, одновременно заставляя двинуть бёдрами снова.

Я застонала ему в губы, не разрывая этого поцелуя, и сама не поняла, как качнулась на нём уже самостоятельно.

В том положении, которое он заставил меня принять, его член внутри ощущался гораздо полнее, чем прежде. Будто он оказался во мне ещё глубже.

От одной только этой мысли можно было сойти с ума, но постепенно я начинала понимать и другое — так я могла управлять ситуацией. Не просто слепо доверяться ему, отдаваясь безоглядно, а решать, как быстро всё произойдёт. Насколько глубоко он на самом деле во мне будет.

По спине поднялась новая волна дрожи, Уил меня не торопил, и я попробовала ещё раз.

Оказалось не проще, но уже понятнее.

Одна его ладонь легла мне на спину, другая, будто забытая, осталась на бедре.

Он больше не подталкивал, лишь едва уловимо направлял.

Смотреть ему в глаза стало по-настоящему стыдно, и я опустила ресницы, постепенно приспосабливаясь, избавляясь от этого стыда, позволяя удовольствию смыть его волной.

Это и правда было удовольствием — оказаться настолько близко, чувствовать его вот так, ловить его сбитое дыхание и хриплое своё.

В какой-то момент Уил снова потянул меня на себя, сжал мои бёдра, задавая темп, в котором я двигалась, и от наслаждения у меня почти заложило уши.

Кажется, он звал меня по имени.

Может даже сказал что-то ещё.

Я не могла разобрать, да и не пыталась, облизывая пересохшие губы, насаживать на него почти отчаянно, и почти ослеплённая мыслью о том, что именно ради этого мне и хочется жить.