Стерва. Обольщение

Глава 8

Я не знала, как долго отсутствовал барон — десять минут, час или вечность.

Кое-как натянув одежду и проверив, чтобы она была полностью застёгнута, я прислонилась спиной к дереву и, обхватив колени трясущимися руками, уткнулась в них лицом.

Сидеть так было категорически неудобно, но такая поза позволяла не провалиться в тяжёлое и опасное для меня прямо сейчас забытье.

Я боялась закрыть глаза. Боялась, что когда открою их вновь, не будет ни обеспокоенных моим состоянием лошадей, ни озера, и Монтейн не вернётся. Не станет вовсе ничего, кроме жидкого злого тумана.

Вокруг стояла тишина. Даже птицы защебетали громче, не слыша надоедливых людей, и ветер легко и нежно гладил мои растрёпанные, постепенно высыхающие волосы.

Та сила, что убила двоих ублюдков среди орешника, свернулась внутри ледяной, готовой к стремительной атаке змеёй, а голова, рёбра и руки болели, словно их стянули широкими металлическими обручами.

Хотелось лечь. Зажмуриться покрепче и лежать день, полночь или сутки, пока не станет легче.

Я так и не сумела найти иного способа справляться с этим, не смогла научиться брать эту силу под свой полный контроль. Она лишь притихала до времени, давала мне расслабиться, чтобы потом потребовать своего вновь.

— Мелли? — Вильгельм присел на корточки передо мной и осторожно коснулся колена.

Я вскинула голову, испугавшись не его, а того, что всё-таки могла задремать, и поэтому не услышала его приближения.

Что ответить ему, я не знала.

Солгать, что со мной всё хорошо?

Извиниться и попросить уехать, навсегда забыв обо мне?

Он не мог.

Я абсолютно точно знала, что теперь, после того, что случилось, он не мог меня оставить. Не в его характере было бросить такую силу без присмотра, а уж цену ей Чёрный Барон очевидно знал.

— Хорошо.

Я так и не поняла, что именно он одобрил, а Вильгельм, меж тем, поднялся, прихватив с земли брошенную мной рубашку.

Он надел её быстрым небрежным жестом, оставил навыпуск, не обратив внимания на сбитый ворот, и принялся перевешивать седельные сумки на Красавицу.

Бездумно наблюдая за ними, я подумала, что он красивый. И что моя кобыла тянется к нему, как ни к кому другому, кроме меня, не потянулась бы никогда. Так же, как Вильгельм, — ни в коем случае не Уил, — знал цену силе, она знала цену людям.

— Вставай. Давай, Мел. Ещё немного.

Никто и никогда так меня не называл. Это новое, непривычное, но такое мелодичное обращение заставила меня почти очнуться и встать, устремляясь туда, куда Монтейн хотел меня вести. Даже если это будет укромное место, в котором можно прикончить без лишнего шума, руководствуясь исключительно благородством, здоровой осторожностью и, быть может, жалостью.

Оказалось, что он всего лишь решил взять меня к себе в седло.

Понимая, что самостоятельно ехать верхо́м я сейчас не способна, барон крепко прижал меня к себе и тронул Морока с места. Из-под полуопущенных ресниц я видела, что Красавица просто пошла за нами сама, без привязи и дополнительных приказов.

Солнце стало совсем ярким, трава на лугу, несмотря на август и близость осени, оставалась ослепительно зелёной, а в ней кое-где виднелись крошечные голубые цветы.

— Поспи. Оно тебя не тронет, обещаю.

Монтейн прошептал это мне на ухо чуть слышно, и я ему поверила. Прошлой ночью, когда он спал рядом со мной, да ещё и обнял во сне, моя сила и правда не посмела показаться.

Тем сильнее она желала ему смерти, тем более страстно мечтала отвадить меня от него. Какой бы старой и могущественной она ни была, при нём она почему-то не имела власти, а я не желала спрашивать её о причинах, потому что стоило только начать. Вступить в этот разговор, надеясь, что сумею прекратить его вовремя, и опомниться её успею, как… Что?

Стелясь в моём сне туманом под копыта его коня, она шептала, что так будет всегда. Что никому и никогда я не понадоблюсь. Никому кроме неё. Что его отказ отправиться со мной в постель есть ни что иное, как весомый повод для согласия, которое я должна теперь дать ей. Одно моё слово — он будет моим.

И он, и тот, к кому я так отчаянно пыталась добраться.

Вильгельм больше ничего не говорил, тем более, ни о чём меня не спрашивал, и очень скоро я в самом деле уснула.

Сон в седле не мог быть глубоким, но я всё равно увидела что-то, что не смогла запомнить, но оно мне точно нравилось. Там было тепло, светло и спокойно, и кто-то в отдалении пел красивую песню о счастливой любви. Герой этой баллады, отважный и дерзкий, но очень бедный юноша, полюбил принцессу, и когда её похитил злой колдун, отважно бросился на поиски. Вооружённый одним коротким мечом, он прошёл леса и поля, переплыл кипящую реку и, победив в честной схватке, забрал свою возлюбленную домой. Увидев отвагу юноши и бескорыстность его чувств, король позволил дочери выйти за него замуж, и с тех пор принцессам было даровано право самим выбирать себе мужей.

Я рассеянно улыбнулась в своём полусне, потому что история была доброй и красивой, а голос, которым её исполняли — приятным. Он успокаивал и убеждал в том, что всё в этой песне правда. Что в самый отчаянный и горестный момент обязательно появится храбрый и красивый герой. Что справедливость есть на свете, а любые законы можно изменить, если очень-очень захотеть этого.

Мне не хотелось просыпаться. Напротив, я подумала о том, что здорово было бы попросить обладателя этого чудесного голоса спеть ещё, и от этого проснулась окончательно.

Монтейн умолк.

Оказалось, что я отчаянно сжимаю его рубашку пальцами, но именно он смутился, как будто я поймала его на чём-то постыдном.

Мы снова ехали через лес, позади нас в темноте всхрапнула Красавица.

— Вы прекрасно поёте, — я пробормотала это неразборчиво, потому что в горле пересохло.

Барон саркастично хмыкнул, и мне пришлось прижаться к его груди крепче.

Вечер стоял тёплый, но меня трясло, а совладать со слабостью не получалось.

— Я надеялся, что вы не услышите. Это было нечто вроде колыбельной.

Поводов радоваться у меня не было, и всё же я улыбнулась шире, а потом неожиданно для себя потянулась и прижалась губами к солоноватой коже за распахнутым воротом его рубашки.

Это был глупый поступок. Он тысячу раз мог быть истолкован неверно. Но мне было настолько всё равно, что я ещё и обняла барона в ответ, хотя и постаралась сделать это осторожно, чтобы не мешать ему направлять Морока.

Он напрягся под моими руками, как будто на долю секунды, но всё же усомнился в том, чего стоит от меня ожидать, а потом вдруг поцеловал в висок, быстро и очень ласково.

— Потерпи чуть-чуть. Уже немного осталось.

Нужно было спросить, до чего. Что случится, когда мы приедем? Что за место это будет?

Вместо этого я как смогла погладила его по спине.

— «На свете нет ничего сложнее и желаннее перехода с „ты“ на „вы“ и обратно». Мать вы́читала это в какой-то книге. Давно. А потом рассказала мне. В юности у неё было много книг.

— Ты умеешь читать? — Монтейн не удивился, просто спросил.

Я же улыбнулась такой деликатности.

— Умею. В деревне книг мало, но она меня научила. Читать, писать. Даже танцевать немного. Никогда не думала, что это может мне хоть как-то пригодиться, но не хотела её обижать.

Судя по движению мышц под моей щекой, он кивнул, давая понять, что понял, а после снова мазнул губами по моему виску.

— Я думаю, переходить к категорическому «вы» нам уже поздно. Или слишком рано. Чёрт знает, после разберёмся.

Последняя фраза оказалась для меня настолько неожиданной, что я вскинула голову, рискуя упасть с коня, но тут же забыла, о чём именно и как собиралась его спросить.

Впереди была деревня. Небольшая, заросшая высокой, едва ли не в мой рост, травой, и абсолютно тёмная. Ни огонька, ни звука, ни самого слабого отголоска запаха.

— Что это за место?

— Не знаю, — Монтейн бросил взгляд на меня, а после снова уставился на дорогу. — Я в прошлый раз на него наткнулся. Не знаю, как она называлась, но здесь было… Плохо.

Я была последней, кого могли и должны были бы пугать подобные заявления, но всё же меня снова пробила дрожь.

— Расскажи мне, если не хочешь больше петь.

Чувствительность постепенно возвращалась, но я не ощущала в воздухе ни опасности, ни грязи, которую можно отчистить лишь колдовским словом, ни затхлой могильной сырости. Если деревня и была мертва, она уже успокоилась и спала с миром.

Или Чёрный Барон ей в этом помог.

Монтейн же быстро облизнул губы, продолжая смотреть перед собой.

— Здесь жила травница. Такая же, как ты. Молодая. Красивая. Сильная. Её обижали незаслуженно. Так же, как тебя. Она решила им всем доказать. Доказать, что достойна их уважения и доверия. Быть может, немного — любви.

— Заведомо проигрышное предприятие, — перебивать его не следовало, но я всё же не сдержалась от комментария.

Вильгельм хмыкнул тихо и согласно.

— Да. Когда начал болеть скот, она поставила для него защиту. Призвала силу, которая должна была охранять это место от дурных глаз и дурных людей. Не знаю, что именно пошло не так, этого деревня мне не показала. Но в результате никого не стало: ни её самой, ни людей, ни животных. Только тишина.

Лошади шли спокойно и молча, не выказывали никакого беспокойства, а в окончательно потемневшем небе над нами зажглись первые яркие звёзды.

— И ты решил взять это место себе? Очистить его от того, что здесь дремало, и сделать своим убежищем?

Я предположила чуть слышно и вздрогнула, когда Монтейн усмехнулся снова.

— Если честно, мне просто было негде ночевать. В тот вечер собирался дождь, и, оставшись в лесу, мы с Мороком вымокли бы до костей. Так что, да, пришлось поработать, чтобы сделать деревню пригодной для жизни.

При воспоминании о том, что было на берегу озера, я внутренне содрогнулась, но именно оно и застваило меня задать своему спутнику следующий вопрос:

— Значит, тут может оказаться кто угодно? Такой же путник? Или беглые каторжники?

— Нет, — в мгновение ока он сделался безоговорочно серьёзен. — Я закрыл это место ото всех. Люди проезжают мимо, но сторонятся его, либо не замечают вовсе. Тогда я думал, что оно ещё может мне понадобиться.

Говорить, что именно такой час теперь наступил, он не стал, и я была ему за это признательна.

Мы свернули с дороги в самые заросли, и оказалось, что за ними есть вполне приличная, почти не тронутая травой дорога.

Морок ступал по ней уверенно, Красавица с явным интересом смотрела по сторонам.

У меня не было сил, чтобы вертеть головой, поэтому я разглядывала то, что было мне доступно в моём положении — навек тёмные дома, покосившийся сарай, опустевший огород.

Такая картина должна была произвести удручающее впечатление, но мне, наоборот, становилось спокойнее. Хоть и мёртвая, но деревня, находящаяся под защитой такого колдуна, как Чёрный Барон, обещала мне долгожданную передышку.

Может статься, что, когда и она закончится, мне перестанет быть всё равно, что со мной станет. Но прямо сейчас было абсолютно наплевать.

Я не хуже самого Монтейна понимала: лучшее, что он может сделать после того, что увидел, — пустить мне пулю в лоб. Или использовать любой другой способ, если у него по каким-то причинам нет пистолета.

Если он подумает как следует и рассудит именно так, значит, так тому и быть.

В отличие от меня самой, у него будет большой шанс на успех.

— Мел, — Монтейн позвал меня чуть слышно, и я подняла голову.

Мы остановились возле одного из домов. Он был больши́м и, судя по виду, просторным, с добротной крышей. Неподалёку виднелся колодец, а от прочих построек, куда более бедных, его отделял небольшой яблоневый сад.

— Нравится?

Он спрашивал так, словно готов был дать мне выбор. Как будто стоило мне по каким-то причинам сказать «нет», мы стали бы искать другое место для ночлега.

Горло перехватило, и ответить я не смогла, да это уже и не требовалось.

Монтейн спешился и буквально снял меня с Морока.

— Это её дом, да?

— Нет. Я просто выбрал лучший в деревне.

Задавая свой вопрос, я посмотрела на него, потому что сейчас не было страшно даже заглянуть ему в глаза. Он же почему-то не спешил меня отпускать, так и стоял, обвив мою талию руками.

— Пойдём.

Шутка ли, но в который уже раз он сам звал меня за собой, и я шла. Так сложно было не довериться ему.

Вильгельм взял ключ с притолоки, дважды повернул его в замке и первым шагнул внутрь, скрываясь в темноте.

Стоя на пороге в ожидании, пока зажжётся свет, я успела испугаться того, что заполнившая дом тьма поглотит и его, что он не вернётся, но внутри занялся тёплый маленький огонёк лампы, и минуту спустя барон вернулся за мной.

— Заходи.

Сделав глубокий судорожный вздох, я заставила себя переступить порог, и… всё изменилось.

Внутри и правда было спокойно и хорошо. Как если бы этот дом был жив, как если бы он только меня и ждал.

Вильгельм шёл на шаг позади меня, направляя, прикрывая спину, а я неспешно осматривалась, бездумно поглаживала кончиками пальцев то столешницу, то стенку шкафа.

Казалось, люди покинули это место всего пару часов назад, и оно не успело выстыть, лишь притихло в ожидании хозяев.

Я чувствовала, что источником этой жизни был Монтейн. Он заново вдохнул её в эти стены, словно осветил их собой, и тьма, которой в нём самом было много, не стала препятствием для этого.

— Сюда, — он бережно коснулся моего плеча, указывая направление.

За очередным проёмом оказалась спальня.

Мой взгляд тут же остановился на кровати — почти до неприличия широкой и удобной для деревенского дома.

— Тебе нужно отдохнуть, — барон усадил меня на край, а потом вдруг опустился на колени, чтобы снять с меня обувь.

— Что ты делаешь? — сил, чтобы сопротивляться этому, у меня уже не осталось.

— Укладываю тебя спать, — он ответил так просто, будто ничего особенного не происходило, и кивнул мне, чтобы подвинулась.

Глядя на то, как он расстилает одеяло и взбивает подушки, я вяло думала о том, останется ли он со мной. Захочет ли спать рядом, зная что может, проснувшись, обнаружить у себя под боком монстра?

— Ложись, — на этот раз он надавил на моё плечо чуть настойчивее, и я подчинилась.

Наволочка оказалась свежей, пахнущей свежей летней травой, а ведь никто не касался её по меньшей мере год.

— А ты?

— А я скоро приду, — Вильгельм склонился надо мной, невесомо и ласково погладил по лицу. — Нужно устроить лошадей. Спи, Мелли. Здесь можно. Я присмотрю.

Мне оставалось только послушно кивнуть и пообещать себе ни за что не засыпа́ть, пока не узна́ю, где он устроился на ночь, но стоило барону выйти из комнаты, я сразу же провалилась в глубокий и спокойный сон без виде́ний.