Стерва. Обольщение

Глава 18

Первым делом барон подошёл к распахнутому окну.

Перегнувшись через подоконник, он окинул долгим взглядом двор и сад, а я так и осталась стоять за его спиной, не зная, что предпринять и на что стоит решиться.

Заговорить с ним первой?

Сделать вид, что ничего не произошло?

Попросить прощения?

Поблагодарить и напомнить ему, что он не обязан?..

— Вильгельм…

Он развернулся так резко, что мне захотелось вовсе выскочить за дверь.

Если он так сильно зол на меня…

— Ты помнишь, я говорил тебе, что не бью женщин? — он подошёл ко мне вплотную и посмотрел в лицо.

Не в силах вымолвить ни слова, я просто кивнула, и Монтейн кивнул мне в ответ.

— Сейчас я как никогда близок к тому, чтобы нарушить этот принцип.

Он был не зол, а напуган, и теперь, когда я это поняла, ноги подкосились от облегчения.

Уже не задумываясь над тем, что делаю, я обвила его шею руками, повисая на нём так, будто мы не виделись не несколько часов, а несколько лет.

— Прости меня.

Я зажмурилась, вдыхая его запах, и перед глазами снова встала картина того, как он гнал Морока по той дороге — без оглядки, без опасений.

Мгновение спустя рука Вильгельма легла мне на спину, и я едва не застонала от глупого щенячьего счастья.

— Это ты меня прости. Я не имел права осуждать тебя. И не должен был говорить…

Его дыхание обожгло мою щеку, и я сделала шаг назад, чтобы взять его лицо в ладони, не позволить отвернуться.

— Я побоялась тебе сказать. Знаю, что должна была, чтобы ты понимал, с чем имеешь дело, но…

Он не позволил мне договорить, поцеловал горячо и ласково, и мне снова пришлось схватиться за него, чтобы не упасть.

— Он не причинил тебе вреда? — оторвавшись от меня, Вильгельм спросил полушепотом.

Я отрицательно покачала головой и опустила глаза, чувствуя, что при воспоминании о прошедшей ночи меня начинает трясти.

— Мел?

Он всё ещё тревожился и не понимал. Думал в первую очередь обо мне, а не о том, с чем приходилось сталкиваться ему самому.

Я заставила себя снова взглянуть ему в глаза, но при этом сжала воротник его рубашки крепче.

— Он появился на дороге прямо за деревней. Красавица испугалась и сбросила меня. Я обрадовалась тому, что она ускакала и он не мог ей навредить. Потом побежала в лес, и… — в горле встал ком, и барон погладил меня по голове успокаивая. — Он гнал меня всю ночь, и я даже не понимала, куда бегу. А потом всё прекратилось. Я перебежала дорогу, упала и ударилась о сосну. Я думала, теперь он точно меня догонит, но…

Сил продолжать не было, но Вильгельм серьёзно кивнул, прижимая меня к себе.

— Ты добежала до земли Кернов. Ему нет хода за очерченные ими границы.

Теперь, когда он подтвердил мои догадки, я могла позволить себе жалко всхлипнуть и ненадолго прижаться к нему крепче.

Когда мой, — всё ещё мой, — барон снова был рядом, даже собственный страх не казался таким унизительным.

Мне ведь в самом деле несказанно повезло — повезло убежать, повезло, что он оказался настолько щедр, что поделился со мной своей силой.

В дверь постучали, и мне пришлось от него отпрянуть — не хватало ещё цепляться за него у кого-то на глазах.

Вильгельм быстро, почти мимоходом погладил мою талию и пошёл открывать.

— Прошу прощения, господин. Обед и новое платье для госпожи, — пока одна девушка вешала платье и объяснялась с ним, другая поставила на стол поднос.

Стоя к ним спиной, я всё-таки зажмурилась, так хорошо пахла еда.

Не лучше, чем изжаренное на костре в пустой деревне мясо, но всё же.

— Благодарю, — Монтейн остался восхитительно вежлив. — Герцогиня просила что-нибудь передать?

Польщённая девушка, судя по изменившемуся тону, улыбнулась ему вполне искренне.

— Только чтобы я была наготове выполнить любое ваше распоряжение.

Он не менял тона, беседуя с Ханной и её служанкой, обращался к обеим с равным уважением, и я невольно улыбнулась, понимая, что этого гостя будут любить не меньше, чем саму хозяйку.

Пока барон отпускал служанок, я заняла его место у окна и тоже посмотрела во двор.

Люди продолжали заниматься своими повседневными делами, мужчины чинили крышу…

Вот только герцога Удо среди них уже не было.

Как бы они ни старался демонстрировать Чёрному Барону снисходительное и злое веселье, его эта встреча взволновала не меньше, чем герцогиню и самого Уила.

Мутное гнилостное подозрение снова поднялось со дна души, но я заставила себя не обращать на него внимания.

Не раньше, чем приведу себя в порядок.

— Мне, наверное, нужно…

Вспомнив о том, на что сейчас похожа, я не решилась больше смотреть на барона, но он снова подошёл ко мне сам.

— Не торопись. Здесь за тобой никто не гонится. И бояться нечего.

Памятуя о том, что ванную нужно уступить ему, я всё же поторопилась.

Как ни странно, отмыть и расчесать волосы мне удалось быстро. Благо, воды было вдоволь — когда её только успели принести?..

Новое платье, переданное для меня герцогиней, оказалось подобрано идеально. Оно не было совсем простым, но и не было вычурным. Легкая светлая ткань, расшитый коричневой лентой подол… Оно удивительным образом подходило к моим волосам и глазам и идеально село по фигуре.

Закончив одеваться, я уже почти не сомневалась в том, что без колдовства здесь не обошлось — едва ли одна герцогиня стала бы распоряжаться вещами другой без спроса, а меж тем сама Ханна была ниже меня, да и её грудь…

Я такими формами похвастаться не могла, и почему-то именно за это вдруг сделалось особенно неловко.

Когда я вернулась в гостиную, Вильгельм сидел на подоконнике и смотрел во двор.

Почти как в тот вечер, когда я имела глупость предложить ему своё тело в знак признательности.

Разве что теперь у него в руках был почти полный бокал с вином, и выглядел он куда более задумчивым.

При моём появлении он поднялся, поставил свой бокал на столик рядом со вторым, приготовленным для меня.

— Тебе очень идёт.

Он не лукавил.

Напротив, в его потемневших от безрадостных мыслей глазах мелькнуло такое восхищение, что я едва не зарделась.

— Там ещё много воды…

Я не знала, что ему сказать и как стоит реагировать на подобное.

Монтейн улыбнулся. Быстро, едва заметно, но так озорно, будто нащупал уязвимое место, в которое намеревался ударить при первой же возможности, и я смутилась ещё больше.

— Слушаюсь, госпожа! Уже ушёл.

Он всё-таки поцеловал меня за ухом, прежде чем скрыться в ванной, и оставшись в одиночестве, я негромко рассмеялась.

Смех этот получился плохим. Истеричным, жалким, горьким.

Теперь, когда вода смыла изнеможение и испуг, тяжёлые мысли захватили меня в полной мере. За ними меркли даже голод и желание спать.

Если мои догадки верны…

Я не представляла, что делать с такой правдой.

И как смотреть Монтейну в глаза, если он эти догадки подтвердит.

Пока он приводил себя в порядок, я мерила просторную комнату шагами, не решаясь дотронуться лишний раз до мебели, или же заглянуть в предназначенную для нас спальню.

Если мои подозрения оправдаются…

То — что?

Хватит ли у меня храбрости просто сбежать за ворота? Поблагодарить герцогиню Ханну за заботу, попросить у неё прощения за беспокойство и вернуться в неизвестность?

Захочет ли Чёрный Барон после оставить меня при себе? Станет ли искать другой способ помочь мне?

А, впрочем, после того как разница между его возможностями и родовой силой младшего из герцогов Керн стала для меня очевидной, о том, чтобы находиться подле Монтейна не могло быть и речи.

— О чём ты так напряжённо думаешь?

Я не услышала его шагов и вздрогнула, услышав голос.

Вильгельм стоял в дверях, капли воды с его волос капали на плечи.

Я постаралась перевести дух, чтобы ни страх, ни вина, ни отчаяние не стали ему очевидны.

— Почему ты решил, что я думаю?

Глупый получился вопрос, но он позволял выгадать время.

Вильгельм приблизился ко мне и обхватил за талию, привлекая ближе.

— Ты кусала губы. И совсем ничего не съела.

Он выглядел настолько спокойным, насколько может быть человек, нашедший отдых в доме старых и проверенных друзей, и я окончательно смирилась с тем, что лгать он при желании умеет виртуозно.

— Это ведь он, не так ли? Тот человек, которого ты проклял, а потом отпустил?

Монтейн застыл, глядя куда-то поверх моей головы, но его ладонь осталась лежать на моём затылке, укрывая ото всего на свете.

— Как догадалась?

Голос его всё же подвел, прозвучал слишком хрипло и низко, и я зажмурилась, утыкаясь в его плечо.

— Герцогиня за что-то тебя благодарила. И ты сказал, что ей нечего бояться. Вы явно не знакомы, но ведёте себя так, будто… — я заставила себя остановиться и поднять на него глаза. — Зачем мы сюда приехали?

— Чтобы расторгнуть твой договор, — он посмотрел на меня в ответ и вдруг бледно улыбнулся. — Если твои планы, конечно, не поменялись.

Попытка отшутиться у него вышла откровенно неудачной. Настолько, что я даже моргнула от неверия.

— Ты всерьёз собрался просить его помощи⁈

Понимая, что сбить меня с толку не удастся, Вильгельм то ли сдался, то ли выдохнул с облегчением.

— Не его. Я планирую дождаться Бруно. Это грязный приём, но он мне не откажет. Не сможет отказать.

От понимания происходящего, пришедшего в полной мере, у меня снова поплыло перед глазами.

Спокойная уверенность, которую продолжал демонстрировать Монтейн, провоцировала на то, чтобы закричать, чтобы сделать хоть что-то, что заставит его… оттаять?

— Ты этого не сделаешь. Как тебе, чёрт возьми, вообще пришло это в голову⁈ После всего, через что тебе пришлось пройти, не ты должен просить об одолжении, а он вымаливать у тебя прощения, стоя на коленях!..

— Это он уже успел.

Барон мягко, но достаточно настойчиво отстранил меня и направился к столику, чтобы взять свой бокал, а я осталась стоять на месте, почти оглушённая и правдой, и его словами.

— Но ты сказал?..

Я не нашла в себе сил договорить, а Вильгельм странно хмыкнул, присаживаясь на подоконник.

— Ты уверяла меня, что я ничего не знаю о подлости. Помнишь, что я тебе ответил?

— Что кое-что о ней тебе известно? — мой голос предательски дрогнул.

Предчувствие чего-то нехорошего, — ещё худшего, чем всё, что сегодня произошло, — заставило меня опуститься на краешек кресла.

Монтейн кивнул и сделал небольшой глоток.

— Я многому научился за годы учёбы и странствий, но понимал, что мне всё равно его не победить. Не в честном бою. Как минимум потому, что герцог Керн в ту пору ни с кем не дрался честно. Поэтому я вызвал его. Приехал на место дуэли раньше. И ударил в спину.

Он говорил, сидя ко мне вполоборота, а закончив, повернулся и медленно, чтобы я могла вникнуть в услышанное, отсалютовал мне бокалом, прежде чем сделать большой глоток.

Я не хотела смотреть на него в такой момент, полагая это неприличным, невозможным вторжением в сокровенное, но и отвести взгляд тоже не могла.

Монтейн подождал немного, давая мне возможность сказать хоть что-нибудь, а потом продолжил.

— Я просил научить меня проклинать и знал, что получил от своего учителя рабочий инструмент. Но всё равно не думал, что это будет так. Что он изменится так резко, — он умолк, разглядывая вино в бокале, а потом снова качнул головой. — Я стоял на той поляне. Видел, как он рвал на себе волосы и катался по земле. Как он не узнавал самого себя. Как пытался по привычке сохранить крупицы достоинства, но смиренно просил меня позволить ему написать прощальное письмо жене. Я был уверен, что он не доживет до рассвета. Просто сойдет с ума и разобьёт себе голову о ближайшее дерево, не выдержав голосов в ней. Наутро я даже сообщил герцогине Мирабелле, что она овдовела, потому что был абсолютно в этом убеждён. Но знаешь, что самое удивительное?

Он вдруг поднял лицо, и я против воли вздрогнула от того, каким невозмутимым оно было.

— Я не получил от этого ни капли удовольствия, — в ответ на моё молчание барон только понимающе ухмыльнулся. — Мой враг рыдал у моих ног, жалкий, слабый, униженный сильнее, чем мог бы пережить. И я знал, что поступаю правильно, что делаю то, что должно быть сделано. Но удовлетворение было таким коротким. Даже то, что я рассказываю об этом тебе, это ли не подлость?

Если бы не этот вопрос, я сочла бы, что он просто размышляет вслух.

Однако Вильгельм обращался именно ко мне, и я встала, приблизилась к нему на негнущихся ногах и села рядом.

Слишком больно было это слышать.

Почти невозможно — соотнести насмешливого герцога Удо с картиной, которую он описал.

— Если и так, это уже не имеет значения. Всё, что было до того момента, как ты снял своё проклятие, не считается. Даже если ты сделал всё это ради минутной забавы.

Я смотрела на его руки, невольно проследила за тем, как Вильгельм сделал ещё один глоток, а потом перевёл взгляд на небо за окном.

— Ты знаешь, кто такая Ханна?

— Я слышала разное, — сидеть стало неудобно, подол соскальзывал, и я поёрзала, забираясь на подоконник глубже.

— Это всё правда, — Монтейн повернулся ко мне и переложил ногу так, чтобы его колено оказалось прижато к моему. — Убийца, разбойница. На дороге её называли Чокнутой и боялись как огня. Наблюдать его в таком обществе в том трактире было… забавно.

В горле пересохло, и я, не перебивая, потянулась к его бокалу.

Вильгельм отдал, но за вторым не встал.

— Он был почти таким же, как я запомнил. Растерянным, злым. Вдобавок ещё и нищим. Но ему было зачем жить. Я сделал так, чтобы каждая отобранная жизнь, каждое причинённое другим страдание стоили ему огромной боли. И ему было плевать на это. К тому моменту, когда мы встретились, он уже убил за неё.

Я осторожно, чтобы случайно не разбить, поставила бокал между нами, но не решилась отвести от него взгляд.

— Он наконец тебя понял.

— Или я увидел себя со стороны, — Монтейн взял его и поднял, разглядывая остатки вина. — При нём был фамильный кинжал. Родовая реликвия. Должно быть, Бруно заставил взять, опасаясь, что он ненароком забудет о том, кто он на самом деле есть. И он отдал этот кинжал тому борову, хозяину трактира. Просто за ночлег. Как ты понимаешь, комнату им выделили самую дерьмовую.

Его голос звучал странно, словно он сам почти спал, и я спросила просто для того, чтобы сказать хоть что-то:

— Ты говорил, что много думал в ту ночь.

Вильгельм почти улыбнулся и облизнул губы.

— Я навестил трактирщика в ту ночь. Во сне. Сказал ему, что нехорошо наживаться на беде и брать чужое. Увидев меня наяву на рассвете, он знатно испугался. И вернул кинжал.

Он, наконец, встретился со мной глазами, посмотрел всё также спокойно, полувопросительно, не спрашивая вслух, но оставляя за мной право осудить его за сделанное так же, как сам недавно осудил меня.

Забыв про бокал, я встала, чтобы приблизиться к нему вплотную, стиснуть плечо до боли и прислониться лбом к его лбу.

— Давай уедем. Прямо сейчас заберём лошадей и уедем. Тебе ведь тяжело его видеть, невозможно о чём-то просить. Я придумаю что-нибудь другое. Керны не единственные на свете, должен найтись кто-то…

Я говорила и почти не слышала себя, почти умоляла его, не зная, как ещё исправить то, что невольно натворила.

Монтейн поставил бокал с глухим звоном и привлёк меня ближе, одной рукой обхватив за талию, а другой удержав за затылок, чтобы не смогла отвернуться.

— Прямо сейчас ты ляжешь спать. И не будешь ни о чём беспокоиться.