Стерва. Обольщение

Глава 14

Всё ещё лёжа под ним, обессилевшая, опустошённая, я чувствовала, как горячая скользкая влага стекает по бёдрам, и думала только об одном: он так и не оставил меня одну.

Не поспешил встать, не отодвинулся. Только продолжал гладить моё лицо легко и ненавязчиво, хотя сам дышал так тяжело, почти болезненно.

Не задумываясь о том, как это будет выглядеть и как окажется воспринято, я развернулась и обняла его, уткнувшись в его бок, потёрлась о него кончиком носа, и Монтейн тут же обнял меня в ответ.

Он всего на секунду, но поднялся, чтобы укрыть нас обоих одеялом — чтобы по постепенно остывающей влажной коже не бежал неизбежный холодок, и чтобы мне не было неловко приходить в себя обнажённой.

Я не знала, что ему сказать, да и он молчал тоже, только продолжал гладить меня так нежно, что всё, кроме этих прикосновений сделалось неважным.

В этой сладкой полудрёме я снова услышала над ухом тихий, чуть-чуть неровно хрипловатый напев. Он безумно фальшиво мурлыкал мне на ухо песенку о счастливой любви, о девушке, отказавшейся от знатной фамилии ради прекрасного, но бедного пастуха и ни минуты в своей жизни не жалевшей об этом, и именно под эту песенку я уснула, как под лучшую колыбельную, и сны мои снова были спокойными и мягкими, а пробуждение оказалось таким же приятным.

На полу в спальне лежал широкий и приветливый солнечный луч, а с улицы доносился такой знакомый стук топора.

Я позволила себе несколько минут полежать, смущённо и сча́стливо улыбаясь от того, как сладко тянуло все мышцы в теле, а потом, наконец, села, прижимая одеяло к груди.

Моя рубашка аккуратно лежала на стуле, и я, не желая того, всё-таки покраснела, раздумывая, как лучше поступить. Надеть её и дойти до колодца? Или забыть о неудобствах и необходимости вымыться и одеться полноценно?

Что, если барон успел пожалеть о том, что было вчера?

Если так, почувствовать себя неловко мне придётся в любом случае.

С этим можно было только смириться, и я всё же предпочла обойтись рубашкой — в конце концов, отвернуться или отойти он точно не откажется.

Час был уже поздний, но сегодня я хотя бы не проспала до вечера, да и в теле ощущалась приятная лёгкость и пустота. Как будто вместе с моей невинностью Монтейн забрал ещё и невидимую огромную занозу, мешавшую мне ходить и дышать ровно.

Что бы он ни решил, о чём бы ни думал, проснувшись первым, себе я пообещала, что не стану ни о чём сожалеть.

Выйдя босиком, я остановилась на пороге дома, ища его глазами, а найдя, улыбнулась, прежде чем успела опомниться.

Вильгельм колол дрова. Он делал это ловко и уверенно, как человек, не привыкший чураться никакой работы. Его рубашка висела на покосившемся невысоком заборе, где раньше сушили горшки, а мышцы на спине двигались так красиво, что я невольно залюбовалась.

Шутка ли, я знала его всего несколько дней.

Впервые услышав о нём, я подумала, что Чёрный Барон едва ли не старик.

Как вышло, что он стал тем самым человеком, рядом с которым я чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни?

Ответа на этот вопрос было уже или ещё не сыскать, и я не хотела забивать себе голову этим.

«Самое время для „Уила“»

Теперь я понимала, почему он просил называть его полным именем. Не нужно было даже говорить — так его называла она, та, ради кого он готов был подхватить на рудниках дыхательную болезнь, а потом — служить тому, что даже ничего ему не обещал.

Дета.

Какой самонадеянной наглостью с моей стороны было назвать его Уилом тогда.

Как безоглядно он мне доверился, дав позволение на это.

Разве так доверяют чужим?

Вероятно, почувствовав мой взгляд, Монтейн обернулся, щурясь на солнце.

Отложив топор, он вытер со лба выступивший пот простецким жестом, просто рукой, и пошёл мне навстречу.

Я повисла на его шее, когда до дома ему оставалось не менее десяти шагов. Барон подхватил меня под спину, свободно и крепко прижимая к себе, и поцеловал медленно и нежно, совсем не невесомым утренним поцелуем.

— Не жалеешь, рыжик?

В нём не было ни следа вчерашней тяжёлой тоски и усталости. Казалось, он даже двигался свободнее и изящнее, точно так же как и я.

Вот только в отличие от меня, он не давился на вдохе одновременно от смеха и смущения.

— Как ты меня назвал?

— А как тебе нравится? — он чуть лукаво улыбнулся, пропуская между пальцами мои волосы. — Я не знаю. У меня никогда не было рыжеволосых подруг.

Это признание было одновременно таким странным и таким простым, что я невольно опустила взгляд, уставилась на его ключицы.

— Не знаю. Ты первый, кому это нравится.

— Приятно быть первым.

Намеренно у него получилась такая двусмысленность, или это было всего лишь случайностью, но я залилась краской снова.

— Ты очаровательно краснеешь, — он не дал мне спрятаться, тут же поднял моё лицо за подбородок и снова поцеловал.

На этот раз — коротко и властно, заставляя задыхаться уже от удовольствия.

Такой Монтейн нравился мне ещё больше.

Как знать, быть может, не только для меня прошедшая ночь изменила что-то безвозвратно?

Наконец, почувствовав себя на это хоть немного вправе, я погладила ладонями его грудь.

— Мне нужно…

Просить его отвернуться или уйти было глупо. Раздеться при нём я всё-таки робела.

Не после того, как он вчера…

Я понятия не имела о том, что полагается делать после, если мужчина не отвернулся и не ушёл, и Вильгельм… Уил в очередной раз пришёл мне на выручку.

— Идём.

Забыв про дрова, он взял меня за руку и потянул за собой к лесу.

Проводившая нас взглядом Красавица громко всхрапнула. Как мне показалось, с ироничным пониманием.

— Куда мы? Я даже не одета.

— Тут всё равно никого нет, — он пожал плечами коротко и беззаботно, не вспомнив о том, что и сам бросил рубашку.

Благо гадать мне пришлось недолго.

Прямо за узким пролеском обнаружилась река, глубокая, широкая и чистая.

Я с трудом подавила смех, ведь это было так логично: если есть деревня, значит, поблизости должна быть и проточная вода.

Лес на противоположном берегу был густым и тёмным, практически непролазным.

И правда, никого, кроме нас и рыбы.

— Давай помогу, — ладони барона уверенно легли на мои бёдра.

Не дожидаясь ответа, он потянул с меня рубашку, и я задохнулась от стыда и восторга, потому что стоял день. И тёплый ветерок так щекотно и будоражаще ласкал кожу.

— Я сама…

Он отвёл мои волосы в сторону, чтобы удобнее стало поцеловать в шею.

— Что, если мне просто нравится тебя раздевать?

Ещё один безыскусный вопрос, заставивший меня онеметь и как будто сдаться.

Спасаясь от этого непривычного ощущения, я шагнула к воде, попробовала её ногой, и, войдя по щиколотку, всё же вздрогнула, вспомнив о прошлом своём купании.

В этот раз ничего подобного не должно́ было повториться, да и барон был рядом со мной, но…

Монтейн толкнул меня на глубину мягко, но абсолютно безжалостно. Я коротко вскрикнула, стараясь держаться на воде, и тут же едва не опустила руки, потому что, обогнув меня со спины, он обнял совершенно по-хозяйски, положил ладонь мне на грудь и поцеловал в шею снова.

— Вильгельм…

Он замер, уже целуя меня в плечо, задержал губы на коже.

— Злишься, что я не разрешил в первый раз?

Вопрос был задан негромко, но настолько серьёзно, что я повернула голову, стараясь увидеть его хотя бы краем глаза.

— Нет. Я понимаю.

Монтейн кивнул, поцеловал снова, на этот раз в спину — не стал говорить глупостей и благодарить вслух.

Я же случайно задела ногой его ногу и немного откинулась назад, чтобы не мешать ему гладить мою грудь.

Это было приятно. Он весь был приятный, и пахло от него не потом и дрянным вином, а костром и солнцем.

— Не хочу, чтобы это заканчивалось, — я не жаловалась, просто поделилась пришедшей в голову мыслью.

Монтейн перехватил меня удобнее, потёрся носом о мою спину.

— Мы не сможем прятаться тут вечно. Да и оборону в случае чего здесь держать сложнее. В отличие от нас, это существо бессмертно. Оно может ждать хоть целую вечность, пока мы не состаримся или не сойдём с ума.

Он поймал губами мочку моего уха, словно говорил не о грозящем нам кошмаре, а о том, как именно мы будем готовить ужин.

Взглянуть ему в лицо после этого мне стало почти что жизненно необходимо, и я развела руками, с сожалением выбираясь из объятий и разворачиваясь к нему.

— Ты совсем его не боишься?

Это не могло быть правдой. Просто не могло.

Барон тряхнул головой, отфыркиваясь от воды.

— Не то, чтобы не боюсь. К таким, как он, невозможно относиться без опаски. Но с ними можно договориться. Или напугать. Он просто существо, Мелли. Не такое, как ты или я. Или братья Керн, которые родились такими, какие есть. Он — что-то… Кто-то иного порядка. Ты ведь не станешь бояться кошку, потому что она съела мышь.

Я содрогнулась от одной этой мысли, и, пытаясь взять себя в руки, начала грести шире.

— Это не кошка. И не мышь. Он забирает детей.

— Которых люди отдают ему сами, — Монтейн ответил коротко и почти зло, заставив меня замереть. — Они всегда зовут его сами. Ты никогда не поймёшь этого. Ты просто не согласна так жить и не станешь платить своим младенцем за силу. Я бы тоже не стал, хотя, поверь, мне это предлагали. Но достаточно тех, для кого такая цена не столь велика.

Он отвёл взгляд, предпочёл смотреть на лес, а не на меня, и я осторожно вернулась к нему, попыталась заглянуть в лицо.

— Предлагали тебе? Кто?

Не этого Монтейн, по всей видимости, от меня ожидал.

Он моргнул удивлённо, чуть рассеянно, а потом покачал головой.

— Не имея возможности победить в честном бою, я хотел проклясть. То, что я испытывал к этому человеку… Это была даже не ненависть. Не знаю, как правильно описать. Я просто знал, что буду жить. Если потребуется, стану ждать десятилетиями. Служить кому угодно, но добьюсь своего. Я искал силу, и учитывая, что талант у меня всё-таки был, находились те, кто мне её предлагал. Так просто. Достаточно было просто сказать «да».

На этот раз я обняла его первой, поцеловала в плечо, шею, подбородок.

— Прости. Я не должна была спрашивать.

Каково ему было сопротивляться этому?

Насколько сложно пришлось, когда его заветное желание, его цель, смысл его жизни — всё было так близко, так доступно. Только руку протяни.

Вильгельм повернул голову, чтобы мазнуть губами по моим губам.

— Ты можешь спрашивать о чём угодно. Я попрошу тебя подождать, если не буду готов ответить.

Он снова был мучительно серьёзен, прощупывая собственные пределы. Как я пробовала воду ногой, так он проверял, насколько безоглядно способен довериться.

Меньше всего в жизни я хотела бы предать это доверие.

— Ты ненавидишь его теперь? Этого человека.

Монтейн засмеялся. Я ожидала от него чего угодно, но точно не смеха — тихого, горьковатого.

— Я не знаю. Так и не сумел понять.

Он вдруг ушёл глубоко под воду, нырнул так стремительно, что я успела растеряться, а когда снова выбрался на поверхность, продолжил уже увереннее.

— Сначала я считал себя слабаком за то, что отпустил его. Потом думал, как это, должно быть, несправедливо — в то время как она лежит в могиле, у него всё хорошо.

Он поплыл против течения, и я последовала за ним, стараясь не отставать, но держаться при этом на достаточном расстоянии, чтобы ненароком не начать давить.

— Потом я задался вопросом: что должно́ было с ним случиться за эти три года? Тот, перед кем я стоял на коленях, ничего не знал ни о любви, ни о милосердии. Быть может, даже не потому, что был так плох. Он просто не понимал этого точно так же, как ты не понимаешь чужой готовности отдать кому-то своего ребёнка. Я со временем это понял, — он бросил на меня быстрый взгляд. — Проклиная его, я был уверен, что он не выживет. Что он просто не сможет так жить. Что гордости в нём больше, чем ума и жажды к жизни. Однако же он стоял в том трактире и позволял какой-то мрази говорить с собой как с грязью. Только потому, что та женщина устала и замёрзла. И чёрт его знает, Мел, я не знаю, что думать на этот счёт. Не хочу знать.

Я остановилась, как будто передо мной возникла невидимая преграда, и как только Монтейн развернулся, поцеловала его сама, рискуя утонуть.

Он, конечно же, не позволил мне уйти под воду, привлекая к себе ближе, и… О да, вот теперь это была страсть.

Стоило нам выбраться на берег, я сама потянула его к себе, бесстыдно и смело обвила его бёдра ногами, а потом прикусила мочку уха поторапливая.

Вильгельм тоже спешил.

Он обошёлся всего несколькими короткими смазанными поцелуями, — в губы, шею, плечо, грудь, — а потом вошёл в меня, лишь в последний момент сдержавшись от того, чтобы толкнуться слишком сильно.

Барон оказался восхитительно деликатным любовником. Мне не было ни больно, ни неприятно — не зря он зажёг ночью своё пламя, щедро делясь им со мной, оставляя на мне свой след.

При этом он так трогательно старался не напугать, не оказаться слишком грубым, что мне пришлось сделать это само́й — до боли сжать его волосы и провести ногтями по спине, оставляя красные полосы.

Только так, оказывается, можно было сбросить тяжёлое, заставляющее метаться от неприкаянности напряжение, начать дышать глубоко и свободно.

Ночью я была слишком взволнована, чтобы разбираться в оттенках ощущений. Сейчас же я чувствовала его в себе так по́лно и ярко, что лицо и шею обдавало жаром, а глаза закатывались от какого-то запредельного удовольствия.

Он брал меня быстрыми и частыми движениями, постепенно входя глубже, заставляя уже не задыхаться, а беспомощно и придушенно стонать ему на ухо. В этом раскалённом мареве снова не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Только он.

Мы.

Это новое слово испепеляло все опасения и доводы разума, и я повторяла его имя, как заклинание, пока он не стиснул моё бедро до боли сильно, наверняка до синяков, и мир не взорвался для меня тысячей ярких огней.

Обратно в деревню мы возвращались, не спеша.

Монтейн обнимал меня за плечи, и я плелась рядом с ним почти неуклюже, время от времени сбавляя шаг, чтобы поцеловать или ответить на поцелуй.

Трава под ногами была тёплой.

Солнце как следует согрело её — я успела почувствовать это ещё на берегу, ёрзая по ней мокрой спиной, но идти по ней оказалось не меньшим удовольствием.

Уил держал меня так крепко, словно боялся, что меня у него отберут.

При этом от него действительно не исходило и тени страха.

Существо иного порядка…

Мы шли в молчании, наслаждаясь тишиной и друг другом, и момент этот был прекрасен, но я не могла отделаться от мыслей о том, что он сказал.

Фигура в чёрном, человек или чудовище в человеческом обличии… Все шесть месяцев, прошедших с тех пор, как о нём узнала, он был для меня просто злом. Думать о нём как о разумном создании, с которым можно торговаться, было дико и пока что чересчур тяжело.

Барон ни о чём не спросил, но, вероятно, угадал направление моих мыслей. Когда мы оделись и развели огонь, чтобы приготовить еду, он заговорил о деле первым.

— Завтра утром нам нужно выдвигаться. Герцогство Керн недалеко отсюда, мы доберёмся за три часа.

— Что ты им скажешь? — я нарезала помидоры его охотничьим ножом, но от волнения опустила руки. — Нельзя же просто так прийти и просить о подобном.

Монтейн криво усмехнулся, тоже ненадолго оторвавшись от мяса.

— Я что-нибудь придумаю.

Его беспечность должна была бы вогнать меня в отчаяние, но, вопреки всем доводам разума, я ему верила.

Раз от раза он делал даже больше, чем я могла ожидать, и если он не считал нужным беспокоиться…

— Скажи, — я облизнула враз пересохшие губы. — Это больно?

Теперь он развернулся ко мне всем корпусом, окинул внимательным напряжённым взглядом.

— Это не самая приятная процедура. И несколько дней после ты будешь очень слабой. Возможно, нам даже придётся вернуться сюда, чтобы ты смогла спокойно прийти в себя. Но герцог Бруно, насколько мне известно, достаточно деликатный человек, чтобы быть осторожным, насколько это возможно.

— Ты точно не можешь сделать это сам? — об этом спрашивать точно не следовало.

Я посмотрела ему в глаза, надеясь, что хотя бы смотрю не с мольбой.

Мне не хотелось даже ненадолго разлучаться с ним, и было абсурдно страшно.

Вильгельм с сожеланием покачал головой и отвернулся первым, как будто ему было стыдно.

— Нет. У меня нет такой власти. Я делал подобное, но для деревень. Когда было так же, как здесь, — он посмотрел вокруг, показывая, что имеет в виду. — Твои кровные родственники заключили этот договор, ты отказалась выполнять свою часть. Формально он имеет право требовать платы, и на то, чтобы справиться с ним, нужна другая сила.

— Та, что способна стереть кого-то в порошок? — я едва слышно закончила за него.

Монтейн кивнул, и на долю секунды мне померещилась в его лице печальная беспомощная злость. Как будто он отчаянно искал выход, на пределе своих возможностей пытался придумать что-то, что избавило бы нас от визита к герцогу Керну, но не мог найти.

Я потянулась, накрыла ладонью его руку.

— Значит, потерплю сколько придётся. Ты ведь будешь неподалёку.

Как я ни старалась, это превратилось в полувопрос.

Нам было хорошо прошлой ночью и днём, но я вполне отдавала себе отчёт в том, что не была первой женщиной в его жизни за последние десять лет. Чёрный Барон уж точно не жил монахом, и мало ли, с кем, когда и где…

С его стороны было бы более чем разумно передать меня герцогу и уехать по своим делам. Даже если он потом вернётся…

Я сделала короткий судорожный вздох, поняв, какую глупость сказала, а Монтейн подвинулся ближе. Он положил ладонь на моё лицо, вынуждая поднять голову, и погладил больши́м пальцем губы.

— Я всё время буду рядом с тобой. Даже если мне не позволят присутствовать во время обряда, я буду ждать тебя за дверью. Не бойся, рыжик.

Это обращение было настолько дурацким и трогательным одновременно, что я невольно засмеялась, а потом поцеловала его ладонь.

— Не буду.

Такое же бессмысленное и нелепое вышло обещание.

Монтейн коротко и ласково коснулся губами моих губ, а после отстранился, чтобы снять с огня еду.

— Могу я тоже кое о чём тебя спросить?

Его тон прозвучал полушутливо, словно разговор должен был пойти о какой-то ерунде, а потом и вовсе превратиться во флирт, но сила во мне шелохнулась, предчувствуя неладное.

Мысленно послав её к чёрту, я отложила нож и пересела ближе к барону.

— Конечно. Ты можешь спрашивать о чём хочешь.

Монтейн кивнул, подвинул поближе ко мне тарелку, и я первым делом потянулась к хлебу, оставшемуся противоестественно свежим.

— Ты говорила, что какой-то малый из твоей деревни рассказал тебе обо мне.

Он тоже начал есть, оставаясь при этом абсолютно спокойным.

— Да, — я ответила, едва прожевав. — Мигель. Он много времени проводит в городе, а потом рассказывает нам всякие небылицы. В то, что он болтает, обычно поверить сложно.

— Вот как? Любопытно, что же он говорил обо мне? — он почти засмеялся и налил нам вина́.

Костёр уютно потрескивал рядом, ужин был вкусным, рядом с Монтейном я чувствовала себя в полной безопасности. Так легко оказалось расслабиться, чуть откинуться назад, чтобы лучше его видеть.

— Говорил, что ты живёшь вечно, потому что не можешь умереть. Что ты водишь дружбу с чертями, но даже они тебя боятся. По правде сказать, я была почти уверена, что барон Монтейн — глубокий старик, проводящий свою жизнь в странствиях, и заядлый путешественник. Но не предполагала, что ты окажешься… Таким.

Он кивнул, принимая такой ответ и продолжая задумчиво жевать.

— Значит, ты получила не совсем то, чего ожидала.

Я пожала плечами, соглашаясь без слов, а мгновение спустя кусок встал у меня поперёк горла.

— Что ты имеешь в виду?

Чтобы не закашляться, мне пришлось сделать большой глоток вина, а на лице Вильгельма не дрогнул ни один мускул.

— Пока я лечил людей в твоей деревне, всё время думал: как же так получилось? На них напала страшная и неизвестная болезнь, но никто от неё не умер. Да и случилось это аккурат в то время, когда я был поблизости, и Старейшина смог меня позвать. К тому же болели в первую очередь дети. Как будто всё само сложилось так, чтобы я не смог оказаться и вынужден был свернуть к вам.

Теперь он смотрел на меня прямо, не ожидая, не спрашивая, а меня начали холодеть руки.

— И к какому выводу ты пришёл?

К счастью, голос прозвучал спокойно. Быть может, чуть более напряжённо, чем следовало, но ведь объективно у меня был повод насторожиться.

А у Монтейна не было никаких доказательств. Он мог рассчитывать только на моё слово, и если слово это будет «нет», он просто забудет об этой истории, спишет её на чудесную случайность, вмешательство судьбы… что угодно.

Он качнул головой, словно согласился с тем, что его попытка провалилась. Отпил вина́, а потом спросил прямо:

— Это ты наслала на свою деревню мор? Не рискнула звать меня сама, не зная, с кем придётся иметь дело, но сделала так, чтобы я приехал.

Земля и небо поменялись для меня местами.

Достаточно было удивлённо моргнуть и засмеяться. Или с предельной серьёзностью отрицательно покачать головой. Заверить его в том, что мои возможности не так велики, а знаний у меня просто не хватило бы.

Вместо всего этого я молчала, продолжая смотреть ему в лицо.

— Никто бы не пострадал. Даже если бы ты не приехал, я прекратила бы это в любую минуту.

Он выдохнул так резко, что я невольно шарахнулась назад, а потом провёл ладонью по волосам, убирая их со лба, и поднялся.

— Чёрт побери, Мелли!

Чего в его голосе было больше, — разочарования, досады, изумления, — я не могла разобрать, но вскочила вслед за ним.

— Я сделала всё очень осторожно, оговорила условия. Если бы твои планы поменялись и ты не приехал, если бы отказал Алену, они все поправились бы. Я не убийца, Уил!

— Она тоже не была! — он почти закричал, указывая рукой в ту сторону, в которой стоял дом травницы. — Думаешь, она нарочно извела их? Потому что они ей надоели, отправила всех в небытие? Есть вещи, которые ты не можешь контролировать!

— Так ты за этим привёз меня сюда⁈ Догадался и хотел показать мне, что бывает, когда себя переоцениваешь⁈

Я не предположила бы, что барон Монтейн умеет кричать, а сама закричала от страха.

— Решил ткнуть меня в это носом и посмотреть, как я отреагирую⁈

— Я надеялся, что ты сама скажешь, — он успокоился так же внезапно, как повысил голос.

Я медленно выдохнула, стараясь унять отчаянно бьющееся сердце, а Вильгельм сделал несколько шагов взад-вперёд.

— Ты пользовалась этой силой.

Он больше не спрашивал, но и не обличал, просто утверждал.

Я тряхнула головой, чтобы упавшая на глаза прядь не мешала его видеть.

— Что ещё мне оставалось? Мать учила меня обращаться с травами, но не с этим. Своей силы у меня нет.

— Ты даже не понимаешь, что натворила, — остановившись передо мной, он смотрел прямо в глаза, и я не посмела отвернуться. — Это не несчастный случай с овцами. И не отчаянный поступок спасавшей себя от насилия женщины. Ты понимала, что делала, добровольно обратилась к ней.

— Я запретила ей убивать.

Мой голос сел до хриплого шёпота, а Монтейн покачал головой, прерывая меня.

— Это уже не важно. Ты дала своё согласие. Почему ты думаешь, так хорошо всё получилось на берегу? Вы с этой силой теперь одно целое, и что ещё хуже, ты и правда ни черта не умеешь, а значит, у неё есть власть над тобой. Ты взяла товар. Но не платишь. Теперь он тоже может пересмотреть свою часть договора.

Он говорил, а моя голова начинала отчаянно кружиться.

— Что это значит?

— Что она начнёт сводить тебя с ума или сжигать изнутри. Сделает с тобой то же, что ты сделала с теми ублюдками. Или все, кто болел в твоей деревне, умрут. Что угодно, — он смотрел на меня еще почти минуту, а потом сделал шаг назад, разводя руками. — Какого чёрта ты вообще это сделала⁈

От понимания и ужаса я уставилась в землю, надеясь найти хоть какую-то опору. Тщетно.

— Я хотела, чтобы ты приехал. Хотела посмотреть на тебя и узнать, что из рассказов Мигеля, правда, прежде чем напрашиваться тебе в попутчицы.

— Почему было просто не вызвать меня, если ты знала моё имя?

Его голос так опасно сел, что я вскинула голову, опасаясь, что он вот-вот меня ударит.

— Откуда мне было знать, что ты приедешь? Если бы правдой оказалась половина, кто я, чёрт возьми, такая, чтобы Чёрный Барон свернул из-за меня с пути? Случайная девка из случайной деревни? Как бы я попросила тебя помочь?

— Твою мать, Мел!.. — он выдохнул это едва слышно, взялся за голову и отошёл.

Я же осталась стоять неподвижно, не думая, не чувствуя, даже не боясь.

Пытаясь представить себе реакцию Монтейна в случае, если он узнает, я думала, что буду умирать от страха — что он разочаруется во мне, что побрезгует мной, что бросит.

Теперь же, когда это случилось, мне было… никак.

— Я бы никого не убила.

— Ты не могла гарантировать, что твоя сила не убьёт их, — он вернулся ко мне в два шага, и тон его изменился. — Там же, чёрт возьми, были невинные люди, Мел. Пусть не самые лучшие, но люди. Дети.

Злость, которой я от себя не ожидала, начала подниматься внутри меня горячей волной, и она не имела никакого отношения к настороженно шипящей во мне силе.

— Дети, да, — я посмотрела ему в глаза. — А как же мой ребёнок? Тот, который мог бы у меня быть. Помнишь, я тебе рассказывала? Дом, собака. Он. Чёрт с ним, со всем остальным, но я хочу иметь ребёнка. Родить его, ни на кого не оглядываясь, вырастить хорошим человеком. И своего будущего ребёнка я стану защищать любой ценой.

— Даже ценой подлости?

Я не знала, что именно произошло, но Монтейн снова смотрел на меня спокойно. В его глазах снова читалась горечь, но он больше не злился, а мне хотелось только забыть обо всём и бежать от него как можно дальше.

— Да что ты можешь знать о подлости?

Он улыбнулся мне невесело, но обворожительно:

— Поверь, кое-что я о ней знаю.

Разумеется, он знал. Видел неоднократно, справлялся с ней сам, когда подло поступили по отношению к нему, но…

— Ты не смеешь меня судить, — я сделала два шага назад. — Ты хороший человек, ты готов жертвовать собой ради других и мчаться на помощь по первому зову. Я не такая и никогда не буду.

— Мелли…

— Не ходи за мной!