Паутина

15

Жар. Холод. Чьи-то голоса. Чьи-то шаги. Разговоры, доносящиеся словно откуда-то глубоко из-под земли, приглушенные звуки. Хлопки дверями. Суета.

Меня качало на волнах жара и ледяного озноба, сознание то возвращалось, то ускользало обратно, теряясь в вязкой темноте.

Плотный запах лекарств, пластика, чего-то стерильного, но при этом странно чужого. Шуршание пластиковых упаковок. Резкая, но мгновенная боль на сгибе локтя.

Мягкость подушки под головой.

— Какая красивая, все-таки…. — глубокий голос.

То ли комплимент, то ли осуждение.

Твердая, не женская рука на лбу, от которой хочется и отшатнуться, и довериться одновременно.

На секунду показалось, что до меня долетит этот запах…. Ненавистный запах цитрусов и удового дерева, но его не было.

— Ты не перестарался? — женский голос дрожал, звучал напряжённо, будто говорившая сама не знала, правильно ли она сейчас поступает.

О чём речь?

Я попыталась сосредоточиться, уловить смысл её слов, но разум плыл, вязкий и тяжелый, словно закутанный в плотную вату.

— Сейчас станет легче… — всё тот же мужской голос, глубокий, чуть тягучий, слишком… уверенный.

— У неё шок… дал чуть больше…

Запах лекарств накрыл новой волной, неприятный, стерильный, резкий. В носу защипало, голова снова запульсировала болью. Что-то тёплое касалось моей кожи, шуршали какие-то упаковки, но я не могла понять, что происходит.

Где-то раздался телефонный звонок. Потом другой. Разные мелодии, короткие, отрывистые, почти раздражающие. И снова голоса, но они звучали приглушённо, словно из-под воды.

Но его голос…

Он другой. Он выделяется. Он звучит отчётливо, уверенно, не теряется в общем шуме.

Сильный. Пугающий, но при этом странно успокаивающий.

Будто бы он здесь главный.

Он говорит откуда-то издалека, но в каждом слове слышится контроль. Он отдаёт распоряжения — чётко, без сомнений.

Напряглась, пробуя пошевелиться, но тело было ватным, тяжелым, не слушалось. Казалось, будто я погружена в густую, непроглядную воду, через которую не пробиться. Сосредоточилась на голосах, на обрывках слов, пытаясь собрать их воедино. Женщина что-то тихо говорила, но слишком сбивчиво, почти шёпотом. Мужской голос отвечал коротко, сдержанно, но в нём звучало раздражение, как будто он контролировал не только ситуацию, но и самого себя.

— Когда она окончательно очнётся?

Они говорят обо мне.

— Скоро, — терпеливо ответил он, пальцы снова коснулись горящего лба, но прикосновение было скорее деловым, чем личным. — Ещё немного… я дал ей успокоительного, скоро действие закончится.

Препарат?

Всё внутри напряглось, но тело по-прежнему отказывалось повиноваться.

Жар сменился холодом, меня накрыла новая волна дрожи. Всё ощущалось странно — пальцы, ноги, голова, всё было не моим, будто бы принадлежало кому-то другому.

Я попыталась дышать глубже, ровнее, не подавать виду, что слышу их, но каждое движение давалось с трудом.

Снова ощутила его руку — тёплую, сильную. Он убрал её с моего лба, но теперь легко коснулся запястья, проверяя пульс. Дыхание мужчины стало ближе, я почувствовала тепло его тела рядом.

— Ты можешь открыть глаза, — сказал он.

Это не был вопрос. Это было указание, и обращался он ко мне.

Тишина повисла в воздухе, тяжёлая, насыщенная ожиданием. Я чувствовала его рядом — слишком близко. Тепло его тела пробивалось сквозь холод, который всё ещё сковывал меня изнутри.

— Я сказал, открывай глаза. — Голос тот же: ровный, уверенный, но теперь в нём прозвучала едва уловимая нота нетерпения.

Я не двигалась.

Не подавала ни единого признака, что услышала его.

Сердце гулко стучало в груди, но я заставила себя дышать ровно, медленно, глубже, чем раньше — будто бы я всё ещё была под действием препарата, всё ещё находилась в забытьи.

Он вздохнул, будто ему наскучила эта игра.

— Давай, Лиана. Давай.

Голова резко дёрнулась в сторону — он легко, почти небрежно взял меня за подбородок и повернул лицо к себе. Пальцы были тёплыми, но хватка твёрдой.

Я медленно открыла глаза, уставившись в белый потолок собственной спальни. В первые мгновения все плыло в глазах, двоилось, казалось размытым и нечетким.

Натяжной потолок, чуть повернула голову — шкафы из светлого дерева, все такое знакомое, все такое родное. Глазам было больно от яркого света, проникающего в комнату сквозь окно.

Я попробовала пошевелиться, но тело откликнулось тупой болью в суставах, слабостью в мышцах. Казалось, что я спала слишком долго, слишком глубоко, а теперь организм отказывался признавать, что пора проснуться.

Напряглась, стараясь уловить звуки за пределами комнаты, но слышала только собственное дыхание и приглушённый шум с улицы — далёкие машины, шелест листвы, едва уловимый гул города.

Меня что-то беспокоило, но не могла понять, что именно.

Я перевела взгляд на руки. Запястья саднило, кожа была красной, раздраженной, будто её недавно сдавливали. Машинально провела пальцами по запястью, пытаясь вспомнить… но память была, как затянутая густым туманом.

Что произошло?

Как я оказалась здесь?

Последнее, что я помнила…

Я резко зажмурилась, и воспоминания хлынули потоком.

Тьма.

Холод.

Жёсткая поверхность под животом. Горячая ладонь на спине.

Дождь, капли которого впивались в кожу.

Паника, отчаяние, полное бессилие.

Застонала от ужаса и паники.

— Тихо, милая, тихо, — раздался тихий спокойный женский голос откуда-то сбоку. Я несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться.

Женщина сидела рядом, сложив руки на коленях, глядя на меня внимательно, с легкой тревогой, но без раздражения.

Она была красива, хоть уже и не молода — наверное, ровесница отца, может, чуть старше. Светло-седые волосы аккуратно подстрижены, подчёркивая утончённые черты лица. Аристократически тонкие скулы, прямой нос, большие темно-синие глаза, которые казались слишком ясными, слишком проницательными.

— Кто вы? — голос больше был похож на хрип, горло саднило, словно я часами пыталась кричать, но не могла.

Женщина тут же подала мне чашку с горячим чаем. От него шёл лёгкий пар, насыщенный ароматами трав — бергамот, мята и что-то ещё, мягкое, терпкое, но неуловимое. Тепло чашки приятно согрело мои пальцы, не обжигая, но и не позволяя замёрзнуть окончательно.

— Ты меня знаешь, дорогая, — женщина осторожно коснулась моей головы, придерживая, когда новая вспышка боли прошила череп, отзываясь в висках тупой пульсацией. — Я Наталья Владимирова. Мы не были знакомы лично…

Да, её голос я узнала сразу. Глубокий, немного низкий, с особой интонацией, которая звучала так, будто могла убаюкать кого угодно. Закрыв глаза, я позволила телу расслабиться, хотя бы на секунду, давая головокружению немного утихнуть. Вопросов было много, но задавать их не хотелось. Ничего вообще не хотелось.

— Ты не отвечала на звонки, — продолжала Наталья тем же мягким, воркующим голосом, её тон был почти материнским, успокаивающим, как приглушённый шум дождя за окном. — Я испугалась и… нарушила все правила приличия. Приехала к тебе… Вовремя.

Она замолчала, будто что-то сдерживая, будто хотела сказать больше, но понимала, что не стоит.

— Лиана… — её голос вдруг дрогнул, и я почувствовала, что она смотрит на меня с беспокойством.

— Довольно, — перебил её мужской голос.

Резкий, чёткий, не терпящий возражений.

Я дёрнулась, рефлекторно сжав пальцы на чашке, и, несмотря на боль, резко открыла глаза, чтобы увидеть, кто находится рядом с Натальей.

Внутри всё похолодело.

На мгновение мне показалось, что в этом голосе есть что-то знакомое, что я уже слышала его раньше. Передо мной стоял мужчина лет тридцати пяти — сорока. Высокий, широкоплечий, с настороженным, внимательным взглядом. Короткие каштановые волосы чуть вились, несмотря на стрижку. Простые джинсы, футболка — ничего примечательного. Но вот его глаза — тёмно-синие глаза, насыщенные, глубокие, будто ночь без луны, пристально изучали меня, проникая в самую суть. Не отводя взгляда, он стоял в дальнем конце комнаты, навалившись на мой рабочий стол, скрестив руки на груди. Далеко. Достаточно, чтобы дать понять — опасности нет. Или, по крайней мере, пока нет.

— Не волнуйся, — тут же отозвалась Наталья. В её голосе прозвучала попытка успокоить, сгладить напряжение. — Это Макс… Максимилиан. Мой сын. Я говорила тебе про него, помнишь?

Помню.

Мужчина, переживший смерть дочери. Врач. Психолог. Человек, привыкший разбирать чужие раны, не только физические, но и те, что оставляют шрамы внутри.

Я вздохнула, чувствуя, как неуютно от его взгляда — слишком понимающего, слишком ясного. Он знал. Видел. Читал меня, как открытую книгу.

Он знал, что со мной сделали.

Чтоонсо мной сделал…

Имя не приходило на язык. Я боялась его произнести.

Я даже не видела лица. Только запах.

Но запах…

Я судорожно вдохнула.

Тёмный, густой, удушливый, он прочно засел в памяти.

— Лиана, — продолжала Наталья, словно выдергивая меня из воронки воспоминаний, — мы нашли твою маму. Она сейчас у нас в Центре, под присмотром врачей.

Впервые за все это время в груди поднялась волна облегчения и тепла. Перевела глаза на Наталью, почувствовав как в носу защипало.

— Она ушла… по-настоящему далеко, — голос Натальи был полон нежности и печали. Она осторожно провела пальцами по моему запястью, по огненно-алой полосе, оставленной стяжками. Её прикосновение было тёплым, бережным, как у человека, который слишком хорошо знает цену боли. — Но Макс… он своё дело знает. Волонтёры нашли её. Милая моя…

В уголках глаз появились слезы, стало больно даже дышать, хотелось и смеяться от невыносимой горечи и плакать от боли одновременно.

— Она останется в Центре с врачами, — не терпящим возражения голосом за мать продолжил Максимилиан. — Ей нужна помощь. Комплексная. Мама будет с тобой, — голос его слегка потеплел, приобрел уже знакомые бархатистые нотки. — Лиана, вставать тебе как минимум два-три дня не стоит. Завтра приедет врач, осмотрит тебя полностью. Женщина. Мои юристы подготовят заявление в полицию.

Нет.

Словно ледяная вода хлынула на меня с головой. Паника накатила мгновенно, сметая всё остальное — страх, стыд, отчаяние, даже слабую надежду, что это всё закончится.

Нет. Нет. Нет.

— Нет! — я дёрнулась, воздух будто сгустился, стал вязким, не давая дышать. Сердце глухо ударило в рёбра. — Нет. Никаких заявлений. Ничего не было!

Голос сорвался, стал хриплым, беспомощным.

— Ничего…

Максимилиан смотрел прямо на меня. Несколько секунд. Долгих, пронизывающих, от которых хотелось отвернуться, спрятаться. Потом медленно кивнул, принимая мое решение.

— Мама, — обратился он к Наталье, — я поеду на работу. Вечером позвоню. Лиана, — на долю секунды он замолчал, потерев бровь. — Выпишу тебе лекарства — начнешь принимать завтра. Сейчас мама поставит тебе успокоительное — не бойся, просто спи.

Я хотела что-то сказать….. и не сказала, чувствуя адскую, непередаваемую усталость. Впервые позволила себе просто подчиниться чужой силе.