Паутина

37

— Почему не ешь? — повернулся ко мне Василий, с аппетитом пережевывая мясо.

— Ложкой? — прошептала я, подцепляя пальцем кусочек огурца.

— Думаешь я тебе сейчас вилку доверю? — хмыкнул он. — Чтоб ты мне глаза этой же вилкой и выкалупала? Э, нет, никаких ножей и вилок, по крайней мере сейчас. Колы?

И снова рот наполнился слюной, но закрыв глаза на несколько мгновений я напомнила себе о диете Ирины. Не стану ломаться в этом, не стану…

— То есть нет… — вздохнул Василий, наливая себе стакан. — Мясо тоже есть не будешь?

— Я…. — он втягивал меня в разговор, которого я не хотела, но отлично помнила правила, — я… не ем мясо. Такое мясо….

— Ого, — удивился он, ловко орудуя вилкой и ножом, — диета — это серьезно. — Он с ухмылкой посмотрел на Роменского, который до этого молчал, сосредоточенно ел, не вмешиваясь в наш разговор. — Гош, может нам тоже на диету сесть?

Роменский бледно улыбнулся одними уголками губ, но ничего не ответил. Он продолжал есть молча, спокойно, словно ему было безразлично, что происходит за столом. Но я видела, как едва заметно напряглись его плечи.

— А что ещё тебе нельзя, Лиана? — снова обратился ко мне Василий, с непринуждённой дружелюбностью, которая только больше пугала. — Скажи… так, на всякий случай. А то вдруг приготовим что-то, а тебе нельзя.

Он сделал паузу, улыбнувшись, и добавил с явным наслаждением:

— Голодной ходить — не самое приятное чувство, правда же?

Я стиснула зубы, взяла себя в руки и, не поднимая взгляда от своей тарелки, ровно ответила:

— Нельзя жареное, мучное, сладкое, жирное. Газировку, фастфуд, консервы. Всё, что может вызвать скачки сахара или привести к проблемам с весом.

Василий приподнял брови, усмехнувшись:

— Так строго? А, — он подцепил кусочек помидора, посмотрел на него внимательно, и спросил, — а напомни ка мне, сколько в тебе живого веса, а?

Я стиснула зубы.

— Сейчас 42 кг, — озноб становился все сильнее.

— 42 кг, — вздохнул Василий, — при росте 165 см. Да ты толстуха, Лиана, — выдал он, запивая еду колой. — Колобок на ножках, как я посмотрю. Как ты еще ходишь, при таком весе?

Мне захотелось ударить его.

— А скажи-ка, милая, — как ни в чем не бывало продолжал Василий, — до родов ты сколько весила? До беременности?

— 45… - на глаза навернулись злые слезы.

— Какой кошмар, — вздохнул Василий. — Наверное была толще всех в университете?

— У меня была сложная беременность, — совсем не понимая зачем вообще что-то объясняю. — У меня мог быть резус-конфликт, поэтому подбирали питание.

— А, ну этим, конечно, все объяснимо, — издевательски протянул Василий.

Я бросила ложку на стол.

— Зачем я здесь? Что вам обоим надо? Хотите денег? Патенты отца? — голос мой звенел от сдерживаемых слез обиды, унижения и страха.

— Оу, разошлась-то как, — Василий салфеткой вытер губы, — спокойнее, голубка. Смотри какой вечер, птицы поют, лес рядом. А воздух какой чистый….

От его слов затрясло еще сильнее, руки уже ходили ходуном на столе. Сгорбившись, я смотрела на тарелку, чувствуя, как глаз покатились слезы, оставляя дорожки на щеках и носу. Поднять голову сейчас казалось невыносимым.

Роменский, до этого момента остававшийся молчаливым наблюдателем, вдруг встал. Я невольно вздрогнула, ожидая чего-то — нового приказа, угрозы, может быть, даже удара. Но он молча ушёл в дом, оставляя после себя напряжённую тишину.

Я не успела даже осознать его отсутствие, как он уже вернулся. В руках у него была тёплая куртка, тёмная, чуть великоватая, пахнущая чем-то чистым, свежим, но с лёгкой примесью дыма и земли.

Не сказав ни слова, он накинул её мне на плечи.

Я дёрнулась, словно от удара, сжалась.

Тёплая ткань тяжело легла на плечи, накрывая, отрезая от прохладного воздуха, словно предлагая защиту. Но я знала, что никакой защиты не было. Роменский вернулся на своё место, сел так же спокойно, как и до этого, будто ничего не произошло.

— Спрашиваешь зачем ты здесь, да, голубка, — Василий наклонился ко мне ближе, сложил руки замком и посмотрел в глаза. — Я бы это тоже хотел знать, Лиана. Как твоя жизнь повернула так, что ты оказалась здесь? И главное — когда? А еще важнее — по чьей воле.

На этих словах Роменский резко и зло выдохнул, как будто пытался сдержаться, но промолчал.

Я почувствовала, как что-то изменилось в его позе — его плечи напряглись, челюсть сжалась, но он снова не вмешался, не бросил ни слова. Просто отвернулся, уставившись в сгущающиеся за деревьями сумерки.

— И мы выясним это, Лиана, — покачал головой Василий, а после вернулся к еде. — А мясо все-таки придется съесть. Голодные обмороки и трупы мне здесь не нужны, так что, будь добра, ужинай нормально.

При этих словах я поняла, что спорить бесполезно, просто взяла пальцами нарезанное мясо и положила в рот, зажмурившись от неожиданно яркого вкуса сочного, пропеченного, хрустящего кусочка.

Я лежала в темноте своей комнаты и прислушивалась к тихим, успокаивающим звукам за окном: пение вечерних птиц, стрекот насекомых в траве. Мне было страшно, но еще больше в голове царил настоящий хаос. Что за игру затеял Роменский, что он хочет от меня? Он уже взял все, что мог, что ему еще нужно?

За поздним обедом, точнее ужином я доела мясо, не смотря на то, что чувствовала себя проигравшей, виноватой. Макс всегда учил быть сильной, уметь справляться со страхами, а я снова и снова не могла взять себя в руки. За ужином мы больше не говорили, словно Василий совсем потерял ко мне интерес. А Роменский…. Он ничего не решал, ничего не комментировал. Он ел молча, с отсутствующим выражением лица, словно его вообще не было с нами. Иногда я ловила себя на том, что смотрю на него, пытаясь понять, что скрывается за этой отстранённостью, но он не выдавал себя ничем.

После ужина он остался на улице, а Василий проводил меня сначала до душа, где терпеливо дождался, пока приведу себя в порядок, затем сюда, зажег мягкий ночник и ушел. Ни слова, ни пол слова. Иногда, когда я прислушивалась, то слышала их тихий разговор на веранде, но слов разобрать не могла.

Поздно вечером мне стало плохо. Сначала это было просто неприятное ощущение тяжести в желудке, но уже через несколько минут боль скрутила меня в тугой жгут, будто внутри что-то сжалось, сдавило изнутри, не давая ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Жар накатывал волнами, сердце забилось чаще, а всё, что я съела за ужином, стремительно подступило к горлу.

Судорожно села на кровати, пытаясь унять накатывающую волну тошноты, но стало только хуже. Горло сдавило, холодный пот проступил на спине, а в голове осталась только одна мысль — сейчас случится непоправимое. Я из всех сил забарабанила в двери.

Василий влетел в комнату первым и, казалось бы, сразу все понял, успев подставить ведро. Следом за ним вбежала незнакомая женщина лет 35, изящная, но, как оказалось, довольно сильная, с короткими каштановыми волосами.

— Тихо, тихо, — велела она, уложив меня на спину и ощупывая живот. — Больно? Тут? Тут?

Нет, боли больше не было, словно избавившись от мяса организм тут же успокоился. Наверное, прав был Макс, говоря, что подобная еда приводит к большим проблемам.

— Ну что? — хмуро спросил Василий. — Кать?

Она снова простукала живот, потом спину и поясницу. И отрицательно покачала головой.

— Вот блядь, — от души выругался Василий. — Все хероватее и хероватее… Гипноз?

— Не думаю, — отрицательно покачала головой незнакомка, поднимаясь с коленей, — ты сколько времени такого мяса не ела?

— Почти год…. — ответила я, сворачиваясь клубком и дрожа от холода.

— Вот и результат, — вздохнула она. — Плюс…

— Установки, чувство вины, страх…. — Василий сел в кресло напротив меня. — Эх, голубка, голубка, по самые уши ты в дерьмо влезла.

Я повернула к нему голову и выплюнула с ненавистью.

— Меня ищут и найдут. И то, что с вами сделает Макс…

— Ооо, — перебил меня Василий, — не сомневаюсь, голуба, что твой Макс уже землю роет: у него из рта мышь достали, вырвали, так сказать, почти с клыками.

Он сказал это с такой издевкой, с таким искренним презрением, что по спине снова пробежал холодок. Он прекрасно сознавал, что Максимилиан поднимет все силы на поиски.

Моя рука непроизвольно дернулась к шее, где обычно висел кулон.

— Не ищи, — холодно ответил Василий, наблюдая за моим жестом. — Клеймо мы с тебя сняли и в реку выбросили.

Я отвернулась, понимая, что сейчас снова заплачу.

— Что скажешь? — это было уже не ко мне. — Рекомендации, Кать?

— Как всегда, Вась, сейчас сон, сделаю ей укол, отдых, релакс… хорошая еда…

— Что сейчас нужно? — при звуках этого голоса, раздавшегося от дверей, глухого, измотанного я снова дернулась.

— Ну иди, грелку ей сделай, — фыркнул Василий. — Конечности все ледяные, — он бесцеремонно потрепал меня по руке.

— Да, — согласилась Катерина, ловко измеряя температуру бесконтактным прибором. — 37,5 — реакция на шок. Грелка точно не помешает. Так, дева, — это было ко мне, — сейчас укол и спать. Я останусь пока с тобой, эти двое уйдут.

Василий, подчиняясь словам женщины вышел, оставляя нас наедине.

— Помогите мне, пожалуйста, — обернулась я к ней. — Меня держат здесь насильно. Один из них — преступник. Он… он… — мне не хватало слов. — У меня дома маленький ребенок…. — при мысли о Беате, которые я гнала весь день от себя, снова сжалось сердце. Но она осталась с бабушкой…. Ох! А если….

— С твоей дочерью все в порядке, — словно подтверждая мои мысли, ответила Катерина. — А вот с тобой — нет, — она ловко воткнула иглу. — Спи….

Двери тихо приоткрылись, но я не стала поднимать головы, сразу поняла кто пришел, почувствовала, учуяла по едва ощутимому запаху, сжалась и тихо заскулила. Но он даже не подошел — просто отдал Катерине что-то, а через секунду к ногам легла горячая грелка. Снотворное действовало — я снова засыпала.