Паутина

45

Утром проснулась от странных шагов в своей комнате. Сквозь плотные занавески на пол просачивался едва заметный свет от сумеречного рассвета.

Резко открыла глаза и села на кровати, вздрогнув.

— Тшшш, — Игорь плотнее задернул шторы и обернулся. — Прости, что разбудил….

Когда глаза привыкли к сумраку, заметила, что он словно и не ложился, на нем были вчерашние брюки и черная футболка Василия. Вчера, после тяжелого разговора Катя настояла на том, чтобы я легла спать и снова вколола успокоительное. Впрочем, перед этим мы все разошлись по своим комнатам.

— Что такое? — тихо спросила я его.

Он вздохнул и улыбнулся.

— Все в порядке, просто….

— Игорь, хватит меня беречь. Выкладывай, в чем дело…

Он на секунду отогнул тяжелые шторы, вглядываясь в едва светлеющее небо, потом вздохнул.

— Похоже недалеко квадрокоптер летает, — устало ответил он.

Так просто и так страшно.

— Ты серьезно? — спустила босые ноги с кровати и подошла к нему ближе.

— Куда уж серьезнее, — отозвался он, посмотрев на меня с мягкостью. — Поэтому решил прийти и прикрыть окна. Близко не подлетает, но кто его знает. Возвращайся в кровать, Лиа, ноги заморозишь.

— Хватит тут за меня решать, — огрызнулась скорее по инерции, чем со злостью. — Ты сам-то спал хоть?

Он промолчал в ответ. Темные глаза отражали тусклый свет утра. Мы стояли около окна, настолько близко друг ко другу, насколько позволяли приличия и смотрели друг на друга. Вдруг он улыбнулся, а в глазах заплясали огоньки.

— Вот такая Лиана мне нравится больше, — вдруг сказал он. — Знаешь, ты, конечно, глупости творишь просто по щелчку, но сколько же в тебе огня!

Я невольно фыркнула, чувствуя, что краснею. Он потянул меня к кровати.

— Игорь, — вдруг я решилась спросить и сделать то, на что не решалась очень долго. — Можно попросить тебя?

Он молча кивнул, глядя чуть настороженно.

— Я… понимаешь, я не очень хорошая мать, но…. Игорь, я должна….

— Должна? — он присел на кресло напротив меня.

— Это мой ребенок, Игорь, — устало ответила я ему. — Хочу я того или нет, но я несу за нее ответственность. И я…. все время сейчас думаю о ней, — слова вдруг полились потоком. — Она ведь не виновата в том, кто ее отец, она не виновата, что я оставила ее себе, она не делала своего выбора, Игорь. И… я правда ужасная мать, но я боюсь за нее… я хочу знать, что у нее все хорошо….

— У нее все хорошо, — улыбнулся он, доставая телефон и набирая кого-то.

— Привет, сынуль, — тот час ответил на звонок женский голос.

— Привет, мам, — в голосе Игоря появились мягкие, бархатистые нотки тепла и любви. — Как вы? Как папа и Беата?

— Оооо, — женщина не могла сдержать радости в голосе. — Не поверишь, папа словно на лет 15 помолодел, носиться по дому с нашей крохой и с рук ее не спускает, скоро в университет на экзамены потащит. 60 лет оболтусу, а роль папули не забыл.

Я невольно тихо засмеялась сквозь выступившие слезы.

— Представляешь, вчера ему звонят из ректората, он мне такой: ответь, скажи, что все вопросы — часа через два, у меня Беаточка спит. Он мне ее, Игорек, даже поносить не дает… — в голосе женщины послышалась неприкрытая обида. — Ты ее мне вообще-то доверил, а не ему. Ей песни петь надо, сказки читать, а не теорию биохимии метаболизма — циклы Кребса.

В телефоне раздалось тихое кряхтение.

— Ой, мам, я тебя разбудил… прости, — хлопнул себя по лбу Игорь.

— Да нет, Игорек, я же кормлю мою деточку сейчас. Хоть ночью твой папаша ее не забирает у меня. Ты мне лучше скажи, как твоя девочка?

Игорь посмотрел на меня сияющими глазами.

— Хочешь познакомиться, мам?

— Сейчас? — женщина явно заволновалась, — ой, сынуль, я… конечно хочу. Только я в халате….

— Я тоже в одной футболке, — тихо сказала я, снова заливаясь краской смущения, только сейчас осознав в каком виде сижу перед Игорем. Впрочем, он не возражал. — Доброе утро….

— Лариса Петровна, — одними губами подсказал Игорь.

— Доброе утро, Лариса Петровна, — повторила я. Он протянул руку и нажал на видеосвязь.

На экране появилась миловидная, чуть пухловатая женщина с темными, такими знакомыми мне глазами. Ее доброе лицо светилось от радости.

— Доброе утро, милая, — ответила она, — какая же ты у нас красавица! Теперь ясно видно в кого пошла моя малышка. Хочешь ее увидеть? Она улыбаться начала….

Мама Игоря вытянула руку, и я увидела свою дочку — крошечную, чуть подросшую за эти несколько дней разлуки. Мою малышку. И в тот же миг внутри меня что-то надломилось, словно прорвало плотину, сдерживавшую эмоции.

Сердце бешено заколотилось, а к горлу подступил горячий ком. Меня накрыло острое, всепоглощающее желание увидеть её, взять на руки, прижать к себе так крепко, будто только так я смогу защитить её от всего зла в этом мире. От боли. От страха. От одиночества. Я не позволю ей почувствовать его, не позволю никогда.

Малышка причмокнула губками, будто что-то проговаривала, а потом вдруг расплылась в улыбке — беззубой, корявенькой, но такой настоящей, такой родной, что внутри всё перевернулось.

— Маленькая моя… — сорвалось с моих губ дрожащим шёпотом.

Она посмотрела на меня, и её крохотные ручки потянулись к экрану. К телефону. Ко мне.

Она тянулась ко мне.

Я чувствовала, как слезы капают из глаз. Она была далеко, а я только сейчас поняла, что никогда, ни за что и никому ее не отдам. Она моя и только моя дочка, ничего в ней нет от ее отца. Нет, не было и не будет.

— Маленькая, ты не волнуйся, — продолжала мама Игоря, — ты сама себя береги, а мы не позволим волоску с Беаточки упасть.

— Спасибо вам, спасибо большое….

— Девочка моя, — заохала женщина, — мы так вас с Игорьком в гости ждем. Игорь, голову оторву, если мне девочку обидишь…

— Мама… — начал Игорь, — перестань….

— Что, мама? Я 36 лет как мама уже. Оторву и прикручу не правильно.

— Ой, мам, давай, корми кроху, — Игорь вдруг стал почти пунцовым.

— Лиана, милая, ты ему там спуску не давай… — прокомментировала Лариса Петровна, послала быстрый поцелуй и отключилась.

— Спуску, значит, не давать, да? — я посмотрела на Игоря.

— Ну, — он чуть развел руки, — расслабится ты мне точно не даешь…. Теперь понимаешь, почему я из Москвы сбежал? Женить меня — это была ее идея фикс — она мне всю плешь проела этим. Постоянно меня с дочками подруг знакомила….

Я едва сдерживала нервный смех — история Игоря была абсолютно зеркальна моей.

— А как только узнала, что у Льва Марковича есть дочь, тут же нас с тобой уже и…. — он махнул рукой, все еще красный от смущения.

Внезапно я просто обняла его за шею. Сама. Потому что то, что чувствовала к нему, впервые за год было настоящим чувством.

Благодарность.

Я больше не цеплялась за защиту, мне не нужна была поддержка. Но я понимала, что если и есть в мире человек, который сделал для меня очень многое — то это Игорь.

— Спасибо, — прошептала ему в шею. — Спасибо за все.

Он и сам уткнулся лицом в плечо, обнимая крепко и сильно, забыв про всякую деликатность. И от этой силы жар растекался по всему телу, скапливаясь в тугой, обжигающий узел внизу живота. Я чувствовала его дыхание, ощущала и его едва сдерживаемое желание.

Но сама больше сдерживаться не хотела. Сама нашла губами его губы, сама поцеловала. Не очень умело, действуя скорее на инстинктах.

Игорь замер всего на миг. А потом резко перехватил инициативу.

Его ладони скользнули вверх по спине, к затылку, пальцы зарылись в мои волосы, а поцелуй стал глубоким, захватывающим, сметающим всё на своём пути. Он не спрашивал, не колебался.

И все же остановился. Снова. Как и тогда, в лаборатории.

— Нет, Лиа… не так…. Мне не нужна твоя благодарность, — голос был хриплым, тяжелым. Он тяжело дышал, его лоб почти касался моего, пальцы всё ещё сжимали мои волосы, но он не двигался дальше.

— Ты не обязана мне ничем, понимаешь?

Я вскинула голову, не давая ему ни шанса отстраниться, не позволяя уйти от этих чувств.

— Это не обязательство, Игорь, — мой голос был тихим, но твёрдым.

Я прижалась ближе, ощущая, как учащённо бьётся его сердце.

— Это желание.

Он смотрел прямо в мои глаза, изучая, выискивая, будто пытался найти в них сомнение, но его не было.

— Я хочу тебя. — Слова слетели с губ так легко, что я сама удивилась. — Внутри всё горит, понимаешь?

Я провела ладонью по его щеке, кончиками пальцев ощутила едва заметную щетину.

— Я не могу обещать тебе любви. Да и ты, возможно, не любишь меня.

Игорь сжал губы, но не произнёс ни слова.

— Но одно я знаю точно, — продолжила я, чувствуя, как внутри зреет что-то необратимое. — Что бы ни случилось завтра, послезавтра, через месяц… Я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной.

Он замер.

Глаза его потемнели, дыхание стало прерывистым, словно он сражался с собой, боролся с чем-то внутри.

А потом он просто взял моё лицо в ладони, жёстко, бережно, так, будто для него не существовало ничего и никого, кроме меня.

И это было прекрасно.

Я слышала как стучит его сердце: размеренно, сильно, уверенно. Лежала у него на груди и просто слушала, сосредоточив на этом все свои ощущения: сладкое томление, чувство наполненности и спокойствия, легкий дискомфорт от той страсти, что жгла огнем получасом раньше, легкое головокружение от запаха мыла, трав и дыма. Губы чуть припухли от поцелуев, а грудь ныла от прикосновений — уверенных, страстных, но бережных. Мне было хорошо.

Игорь машинально проводил ладонью по моему обнажённому плечу, не отпуская, будто боялся, что я вдруг растворюсь. Даже в душ мы пошли вместе — не договариваясь об этом вслух, просто так, словно мысль о том, чтобы даже на минуту оказаться поодаль, была невыносимой.

Он помог мне привести себя в порядок, заботливо, не спеша, как будто растягивал эти мгновения. Я чувствовала лёгкую слабость, но это была приятная усталость. Он бережно вытер меня полотенцем, купленным лично им— теперь я не сомневалась в этом. Закутал в тёплый халат, словно пытаясь удержать тепло не только снаружи, но и внутри меня.

Когда мы вернулись в комнату, я остановилась, колеблясь всего на мгновение, а потом посмотрела ему в глаза.

— Не уходи, — попросила тихо. — Останься со мной.

— Уверена?

— Как никогда.

И он не ушел. Лег рядом, позволяя положить голову на грудь и слушать биение своего сердца. Молчал, глядя на игру воды из лужи на потолке. Так же, как я смотрела на нее сотни раз до этого.

— Лиана, — вдруг тихо сказал он. — Ты сказала…. — он замолчал, подбирая слова, — ты сказала, что я не люблю тебя? Почему?

Я прикрыла глаза, на мгновение вжимаясь щекой в его грудь, слушая размеренное биение его сердца. Хотела бы сделать вид, что вопрос не задел меня, что он не вызвал в груди болезненный отклик. Но он задел.

— Я… — выдохнула, пытаясь подобрать слова. — Как можно любить настолько бедового человека?

Я попробовала перевести всё в шутку, но голос выдал меня. Вышло не смешно.

— Игорь… — я глубже вдохнула, собираясь с духом. — Я не пара тебе.

Он напрягся, но ничего не сказал, позволяя мне продолжить.

— Ты старше, умнее… Ты — другой. Ты видишь во мне девушку, которую нужно спасти. И… — Я сделала паузу, с трудом сглотнув комок в горле. — Может быть, ты даже сам этого не осознаёшь, но тебе не нужна я. Тебе нужна идея. Желание исправить, уберечь, защитить.

Я не смотрела на него, потому что знала — в его взгляде будет что-то, от чего мне станет ещё тяжелее.

— А я не хочу быть чьим-то благородным поступком, — закончила я почти шёпотом. — Никогда не хотела ни жалости, ни опеки…

Он продолжал гладить моё плечо, медленно, едва касаясь, словно давая мне время осмыслить собственные слова.

— А если… — его голос был низким, глубоким, почти мурлыкающим, но в нём проскользнула хрипотца. — Если я скажу тебе, что каждый раз, когда видел тебя, то едва с ума не сходил от желания?

Я вздрогнула, но не подняла взгляда.

— Начиная с того момента, когда сел рядом с тобой на скамье и рассказывал о тонкостях университетской политики.

— Игорь, — я слегка откашлялась. — Ты же мне тогда сказал…. Ну что не хотел идти на ужин, потому что думал….

Он усмехнулся, и я почувствовала, как его пальцы чуть крепче сжали моё плечо.

— Угу, думал, Лиа. Даже спорить не буду, — его голос был низким, чуть ленивым, но в нём сквозила улыбка. — Думал, что меня с тобой знакомить будут, сводить с очередной профессорской дочкой.

Я прикусила губу, вспоминая, как неловко чувствовала себя тогда, когда поняла, что этот ужин — не просто ужин.

— А когда увидел тебя… — он наклонился ближе, и его дыхание скользнуло по моей щеке. — Решил, что это не самая плохая идея, на самом деле.

Я замерла.

— Стоило тебе тогда коснуться меня — у меня мурашки по руке прошлись, — продолжил он, чуть приподнимая брови, будто вспоминая тот момент. — Помнишь, когда забирала у меня тарелку?

Еще бы мне не помнить этого момента.

— А потом Лев Маркович меня от души припечатал, дав понять, что подходить к тебе не стоит. Он, похоже, все понял сразу.

Мое сердце сжалось от тоски по папе.

— А ты?

— А я понял, что просто не будет.

В его голосе не было сожаления. Ни капли.

— Лиа, — продолжил он, чуть поворачиваясь ко мне. — А коллоквиум ты написала лучше Дарьи. Лучше всех.

Я моргнула.

— Что?

Игорь чуть усмехнулся, провёл пальцем по моей щеке, убирая прядь волос.

— Даже раздавленная горем и болью, родная, ты оставалась Романовой — дочерью своего отца. Но как иначе я мог вызвать тебя на эмоции? — он стиснул зубы. — Доигрался…. Ты была похожа на человека, который закрылся изнутри и выбросил ключ. — Он медленно провёл ладонью по моей спине, словно проверяя, всё ли я ещё здесь. — Я пытался достучаться. Хоть как-то.

— Скотина, — невольно выругалась я.

— О, Дарья мне тоже самое сказала. Слово в слово. И рука у нее тяжелая.

— Почему… — мой голос звучал тихо, — Почему ты не отступил?

Он не пошевелился.

— Почему продолжал… мне помогать? Даже когда я тебя ненавидела?

— Я злился. Я бесился. Я ненавидел твою холодность, твое упрямство, твою чертову гордость, твою независимость и твое нежелание принять хоть какую-то помощь. Ты задевала во мне все то, чего никто и никогда не задевал. Много раз я бесился и думал: на черта мне все это сдалось? На черта мной крутит девчонка почти в два раза моложе меня самого. Но, — он запнулся. — Но каждый раз, когда я видел тебя, мне становилось плевать на свою гордость.

Все внутри переворачивалось от этих слов, от их простоты и искренности.

А он продолжал:

— И в итоге я понял: мне плевать, любишь ты меня или ненавидишь. Плевать, захочешь ли ты когда-нибудь простить меня или нет. Плевать, захочешь ли быть рядом или уйдешь, не оглянувшись. Я просто не мог позволить им забрать тебя у меня.

— Игорь… — выдохнула я, но он не дал мне договорить.

— Помолчи, Лиана, — тихо, но твёрдо перебил он. — Просто помолчи и слушай.

Я замерла.

— Я люблю тебя, — сказал он так спокойно, так уверенно, что у меня перехватило дыхание. — Глупо? Да. Невероятно? Да. Но я люблю тебя.

Мир вокруг сузился до этих слов, до его дыхания у моего виска, до тяжёлого стука его сердца под моей ладонью.

— И когда всё это дерьмо закончится, я сделаю всё, чтобы быть рядом.

Он не просил, не умолял, не ждал ответа.

— А пока, родная, мне хватит просто твоего желания.

Я не могла дышать.

— А дальше…

Он чуть наклонился, едва заметно коснувшись губами моей макушки.

— Время покажет.

Игорь уснул, уснул крепко, о чем мне сказало его дыхание — глубокое, размеренное и спокойное. Сказались и общая усталость и бессонная ночь. Я тоже то проваливалась в легкую дрему, то просыпалась, наблюдая, как все ярче становятся полоски света на деревянном полу комнаты. Лежать рядом с ним было уютно, тепло и спокойно. Слушать стук сердца, тихое, глубокое дыхание, ощущать приятную тяжесть руки на плече. Даже поворачиваясь во сне, Игорь ложился так, чтобы обнимать меня, а когда шевелилась я — прижимал к себе крепче. Это было неожиданно приятно.

Лучи скользили через занавески, показывая как бегут утренние часы, а мне не хотелось даже шевелиться, тем более не хотелось тревожить Игоря. Сквозь сон я слышала, как проснулись наши друзья, их тихие голоса на улице, легкие шаги Кати. Знала, что рано или поздно реальность ворвется в наш уютный, теплый мир, но мечтала, снова проваливаясь в дрему, чтобы это произошло как можно позже.

Внезапный мощный стук в двери прервал наше спокойное течение утра. Игорь тут же открыл глаза и подскочил на кровати, я машинально натянула на себя одеяло.

— Что такое?

В комнату быстрым шагом влетел покрасневший Василий.

— Да мать вашу за ногу-то! — выругался он, глядя на нас. — Я тут едва ежа не родил, увидев, что тебя нет в спальне… Думал, ты…. Вот ведь…. А вы, тут, я смотрю, времени не теряли….

Он отвернулся к окну.

— Что случилось? — Игорь еще не стряхнул с себя остатки сна, но быстро одевался.

— Выходите, новости есть, — ответил Василий, направляясь к дверям, но на пороге полуобернулся ко мне и подмигнул, заставив залиться краской.

Я почувствовала, как жар накрыл лицо, и торопливо отвернулась, стараясь казаться спокойной, но сердце всё равно бешено стучало.

Игорь, уже почти одетый, бросил взгляд на меня, заметив мою реакцию, и сдержанно усмехнулся. Затем, не говоря ни слова, подал мне одежду, а когда я начала одеваться, внезапно склонился и коснулся моих губ быстрым, но тёплым поцелуем.

— Поторапливайся, — негромко сказал он, чуть улыбнувшись.

Я дважды просить не заставила, выходя вслед за ним из комнаты на веранду, где были уже все остальные и судорожно листали телефоны и планшеты.

— Что такое? — спросил Игорь, беря из рук Василия большой планшет.

Тот что-то кликнул на экране, и мы увидели выпуск новостей:

"Сегодня утром проходят обыски и выемка документов из офиса и Центра психологической помощи местного предпринимателя Максимилиана Владимирова…"

На экране замелькали кадры — здание Центра, полицейские, выходящие из дверей с картонными коробками, крупным планом — строгие лица оперативников, явно сосредоточенных на работе.

Сердце бешено стучало в груди.

"Сам Владимиров в настоящее время задержан. Ему вменяется уклонение от уплаты налогов в особо крупном размере, а также мошенничество," — ровным, но напряжённым голосом зачитывал диктор.

Картинка сменилась, и на экране появился сам Максимилиан Владимиров. Его выводили из здания в сопровождении двоих полицейских, руки скованы наручниками, плечи напряжены, но осанка остаётся всё такой же надменной. Он старался держать лицо, не выказывать эмоций, но едва заметное движение челюсти выдавало, что внутри него бурлит гнев. На секунду, он посмотрел прямо в камеру, и я вздрогнула — синие глаза словно снова поймали меня.

Внутри что-то дрогнуло.

Вокруг него тут же вспыхнула вспышка камеры, журналисты наперебой выкрикивали вопросы:

— Господин Владимиров, что вы можете сказать в свою защиту?

— Это ошибка или признание вины последует?

— Что будет с вашим Центром?

Но он не отвечал. Его молчание говорило громче любых слов.

Сцена закончилась тем, как его аккуратно, но твёрдо усадили в служебный автомобиль, а дверца с глухим стуком закрылась, отрезая его от взглядов толпы. Камера вновь переключилась на диктора, который продолжил репортаж:

"Следственные мероприятия продолжаются. По предварительным данным, речь идёт о многомиллионных махинациях с финансовыми отчётами организации. На данный момент неизвестно, будет ли предъявлено дополнительное обвинение, но источники утверждают, что это лишь начало масштабного расследования."

— Смотрим, друзья, Ура. ру, Коммерсант и АиФ выпустили большие статьи о махинациях Владимирова, — едва скрывая удовлетворенную улыбку, заметил Василий. — Попался, паук!

Я уткнулась лицом в плечо Игоря, на лице которого сияла счастливая улыбка.

Свободна. Наконец-то действительно свободна.

Это осознание пришло не сразу. Оно не обрушилось на меня лавиной эмоций, как я ожидала. Не вызвало слёз радости или крика облегчения.

Вместо этого внутри было странное, пустое пространство.

Мне было и радостно, и страшно одновременно.

Одно я знала точно — паутина, что удерживала меня целый год рассыпается пеплом, опадает, исчезает, даря свободу. Горькую, сложную, но свободу.

Василий подошел ближе и внезапно тоже обнял меня, забирая у Игоря. Тот возражать не стал, отступил на пару шагов назад.

— Все, голубка, — тихо сказал Вася, — теперь расправляй крылья. Лети высоко, Лиана, и не оглядывайся назад.

— Спасибо, — прошептала я ему.

За спиной, у края веранды, стоял Аркадий. Он молча смотрел в лес, но его глаза говорили больше, чем могли бы любые слова. Там стояли слёзы. Непролитые, страшные, тяжелые, но в то же время — это были слёзы облегчения.

Катя, до этого державшаяся в стороне, вдруг фыркнула, нарушая нарастающую тишину.

— Ну, пиздец у нас мужики с тобой, — буркнула она, стрельнув в меня взглядом. Глаза её тоже подозрительно блестели, но она, как всегда, держалась бодро. — Пошли, сделаем им чаю и успокоительного, голубка.

Она хмыкнула, качая головой.

— А то они нам тут устроят…

Я вдруг поняла, что улыбаюсь.