Паутина

21

Серая бесформенная толстовка с капюшоном, закрывающая лицо и главное — руки, запястья, которые все еще хранили заметный, хоть и теперь потемневший след от стяжек. Легкие, удобные для бега кроссовки, свободные походные брюки со множеством карманов и позволяющие двигаться быстро — так я теперь ходила в университет. Зайти снова в знакомый корпус первый раз за последние недели было невероятно трудно, даже зная, что Роменского я там не встречу в ближайшее время — Лена, когда принесла мне конспекты лекций обмолвилась, что он уехал в командировку дней на десять. Я едва заметно перевела дыхание.

И все равно мне было неуютно, тяжело и некомфортно. Знакомые залы, аудитории и лаборатории не доставляли никакой радости, учеба стала серой, тяжелой и скучной повинностью. Я невольно горько усмехнулась — еще полтора месяца назад я бежала сюда с удовольствием.

Приходила позже всех, уходила раньше, стараясь стать для остальных сокурсников просто серой, неприметной мышью. Если по первости они и бросали на меня удивленные взгляды, то через неделю уже забыли о своих вопросах, переключив внимание на другие события — благо университетская жизнь предоставляла их в огромном количестве. Например, в Lancet Infectious Diseases вышла большая статья Роменского в соавторстве с двумя учеными из Германии. И снова из объекта вечного раздражения студентов, он превратился в объект зависти и восхищения.

Я слышала разговоры — в коридорах, в лабораториях, в кафетерии. Ловила обрывки фраз, обсуждений его достижений, возможных грантов, методик. Его имя было повсюду, куда бы я не пошла, а положение в университете становилось все более прочным.

Через неделю я завалила свою первую лабораторную по молекулярной биологии. Настолько погрузилась в себя, что испортила все образцы, выданные для анализа. Перемешала реагенты, сбила температурный режим, уронила пробирку. В итоге — полный провал.

— Твою мать… — прошипела Лена, дождавшись меня в коридоре. В ее голосе звучала смесь раздражения и искреннего беспокойства. — Лиана, что с тобой происходит? Ты себя в зеркале видела? Ты… Да твою ж то налево!

Я устало выдохнула, швыряя сумку на широкий подоконник рядом с аудиторией.

— Отстань, а? — попросила я без особой надежды, не глядя на подругу.

— Отстать? — Лена вскинула брови, ее голос задрожал от эмоций. — Лиана, ты совсем шизанулась? Ты уже три недели не разговариваешь с Дашкой! Выглядишь, словно тебя из мусорного бака вытащили! Заваливаешь лабораторные! Ты даже у Шелиги ни разу не появилась на научной работе! Сразу после учебы убегаешь черт знает куда!

Она сжала кулаки, глубоко вздохнула и чуть тише добавила:

— Я устала, Лиана, видеть, что ты с собой делаешь. Дашка места себе не находит, не понимает, почему ты просто послала её на хер! Я понимаю, тебе больно. Понимаю, что говна навалилось выше крыши, но, бля, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Пересдам… когда-нибудь… — глухо пробормотала я, слабо осознавая, что она права, если не во всём, то во многом.

— Когда, Лиана?! — Лена шагнула ближе, почти нависая надо мной. — Роменский вернётся со дня на день, если уже не вернулся! В пятницу его лекция! Ему принесут все наши результаты! Он так вздрючит тебя, что имя своё забудешь!

Я зажмурилась, чувствуя, как пульсирующая боль сжимает виски. Уже, Лена… Уже…

Подруга тяжело выдохнула, смягчаясь:

— Ладно… Давай так. Сегодня ты никуда не уходишь. Я договариваюсь с Вадимом, он нормальный парень. После лекций он пустит нас в лабораторию, выдаст новые образцы. Ты всё сделаешь и сдашь ему завтра утром. Это твой первый косяк за всю учёбу, он нормально всё поймёт. Ну?

Я подняла голову, встретилась с её взглядом. В нём не было осуждения — только твёрдое, не терпящее отказа желание вытащить меня из этой дыры.

— Ну?.. — повторила Лена, сжимая губы.

Я медленно кивнула.

— Ладно.

Придется сегодня пропустить визит к маме, к которой я старалась ездить каждый день хотя бы на пол часа. И своими глазами видела малюсенькие, едва заметные продвижения к выздоровлению. Она по-прежнему ничего не говорила, смотрела куда-то в пустоту, но ела сама и даже стала выполнять простейшие манипуляции, вроде одевания или расчесывания волос.

Бабушка однажды поехала со мной в Центр. Она познакомилась с Максом и Натальей — людьми, которые стали для меня поддержкой, — но встретила их скорее сдержанным спокойствием, чем искренней теплотой. Возможно, она ревновала меня к Наталье, ведь если смотреть правде в глаза та была единственной, общение с кем приносило мне радость. Я замечала её взгляды, когда мы с Натальей разговаривали, и чувствовала лёгкую натянутость в её голосе.

Наталья не ставила под сомнения мои решения, она не пыталась вытащить из меня то, о чем говорить я не хотела, она просто была рядом. Я знала, что могу обратиться к ней с любым вопросом или своими сомнениями и она никогда не оттолкнет меня. И больше того, она единственная женщина, которая знала, что со мной сделали. Единственной, перед кем я не пряталась.

Макс тоже знал правду, однако, не смотря на то, что он не вызывал у меня страха, я не могла доверять ему полностью. Впрочем, он этого и не требовал, был внимателен, уважителен, но линий не пересекал. Его общение со мной всегда было кратким, ровным, почти деловым. Ни лишних слов, ни попыток влезть в мою голову. Разве что иногда, по вечерам, когда мы разговаривали, а усталость брала своё, в его голосе прорезались едва заметные нотки тепла. Такие тонкие, что, будь я менее внимательной, могла бы их просто не заметить.

Досидев до конца лекций и как всегда старательно игнорируя попытки Даши хоть как-то поймать мой взгляд, я вышла из аудитории и направилась к лаборатории на четвертом этаже.

Вадим, аспирант Роменского, уже ждал меня там.

— Наворотила ты дел, — поджал он тонкие губы, — не знал бы тебя, решил бы, что ты с лихого бодуна.

Я угрюмо кивнула, поежившись в своей толстовке.

— Ну что, — он кивнул на лабораторный стол, — попытка номер два? Романова, не просри все снова, хорошо?

— Я постараюсь, — буркнула, натягивая халат, — куда-то собрался? — спросила, глядя на то, как он собирает рабочие записи.

— Угу, — не поднимая головы, ответил он, — в деканат. Игорь Андреевич вызывает….

Я похолодела. Сердце провалилось куда-то в пятки, пальцы на мгновение ослабли, и пробирка в руках снова едва не выскользнула.

— Он приехал? — губы дрожали, но голос был почти безжизненным.

— Утром, — Вадим продолжал делать пометки, словно сообщал мне что-то совсем незначительное. — Так что, будь добра, сделай всё как надо.

— Не говори ему, — тоскливо прошептала я, ощущая, как по спине прокатывается холодная волна. — Не говори, что я провалила… Сейчас всё сделаю…

Вадим фыркнул, оторвавшись от бумаг и глядя на меня уже с лёгким раздражением.

— Да больно ему надо! — он устало потер переносицу. — Про вас он и думать не думает, своего головняка хватает. Вы у него по приоритетности где-то первые с конца.

Я сжала зубы, но сказать ничего не успела — Вадим нахмурился, внимательно разглядывая моё лицо.

— Ты чего такая белая? В обморок собралась? — в его голосе появилось тревожное подозрение. — Я тебя тут оставить хотел, с подружкой твоей, но если ты мне тут ЧП устроишь…

— Нет, нет, Вадим, — поспешила заверить я, — усталость сказывается. Все в порядке. Можно, да, Ленка со мной будет? Мамой клянусь, она пробирок даже пальцем не коснется.

— Ой, да бог с вами, — пожал он плечами. — Работай давай, не отвлекайся. Приду часа через два, будь добра — изолируй уже эту ДНК, ради бога, — раздражение в его голосе прибавилось.

Он собрал вещи и пошел к выходу, оставляя меня одну. Правда через минуту ко мне присоединилась подруга, ожидавшая разрешения Вадима снаружи.

— Ну трындец, — поглядывая на двери, сказала она. — Повезло тебе, что не говори. Роменский вернулся, завтра ты б уже хрен что исправила.

Я молча кивнула, соглашаясь с ней. А в голове билось одно: вернулся, вернулся….

Я не видела лица…. Не видела…. Это мог быть не он, совсем не он….он умный, зачем ему это?

А зачем ему звонить бабушке и выяснять мое состояние?

В тот вечер он хотел поговорить со мной… Дашка ясно дала это понять. Зачем? Что хотел сказать? Мог ли мой отказ вызверить его настолько?

— Эй, — Ленка коснулась моего плеча, — ты опять отъехала! Лиана, мать твою, соберись! Ты сейчас опять температурный режим к ебеням упустишь! Лиана, бля! Это моя задача — косячить! А твоя — мне помогать, а не наоборот!

— Да, — машинально кивнула я, — уже внимательна. Подожди….

Усилием воли выгнала из головы лишние мысли, сосредотачиваясь на занятии, и как ни странно дело пошло веселее. Наверное впервые я снова ощутила едва заметную уверенность, спокойно занимаясь понятным и некогда любимым делом.

— О, — через час заметила Ленка, — да ты почти молодца! Давай дописывай свои записи, мой посуду и ждем добра молодца Вадима.

Двери скрипнули, мы одновременно обернулись, надеясь, что Роменский отпустил аспиранта раньше, но вместо этого в лабораторию проскользнула знакомая фигурка Дарьи.

Увидев нас, она растерялась, замешкалась.

— Простите, — наконец, выдавила она, поджимая губы. — Не знала, что вы тут.

Я ничего не ответила, оборачиваясь к гудящим аппаратам и выключая их.

— Даш, погоди, — остановила ее Ленка.

— Нет, — холодно отрезала Дарья, — я, пожалуй, пойду, оставлю вас в вашей прекрасной паре.

— А ну стоять! — рыкнула Лена так, что я едва не выронила колбу со спиртом. — Вы обе очумели что ли? Да что, мать вашу, с вами обеими происходит? Что случилось?

Я плотно сжала губы, Дарья глянула на меня исподлобья.

— Видимо я чем-то ее высочеству не угодила, — зло и ехидно отозвалась она. — А уж чем, не наше это холопское дело знать!

Её слова задели, но я продолжала молчать. Внутри что-то сжалось, закололо, но я не позволила себе ни вздоха, ни слова.

Лена переводила взгляд с неё на меня, и её лицо постепенно искажалось осознанием.

— Да чтоб вас обеих черти взяли! — выдохнула она, закатывая глаза. — Всё, хватит. Сейчас же, сию секунду, вы либо говорите нормально, либо я вас обеих закрою в кладовке, пока не начнёте разговаривать! Лиана! Что с тобой?!

— У Даши спроси, как она свои вечера проводит на работе. Все ей нравится? — я не смогла удержаться от яда в словах, глядя прямо в глаза бывшей подруги.

— Что? — Лена перевела глаза на вспыхнувшее пламенем лицо Дарьи, — Даш? О чем базар, простите, речь?

— Ты совсем чокнулась, принцесса? — вдруг яростно бросила Дарья, голос её сорвался на глухой хрип. — Ты меня, блядь, в чём обвиняешь?!

Я усмехнулась, чувствуя, как злость плещется внутри, подгоняя меня дальше, позволяя языку самовольно нести за собой поток ядовитых слов.

— Да ни в чём, Даш. Совсем ни в чём, — в моём голосе проскользнул сарказм, обжигающий и ледяной одновременно. — Ты отлично играешь свою роль жертвы, вызывая сочувствие у всех, не так ли? Со мной, с Леной, с другими. Ах, я несчастная, ах, я не могу уйти из дома… Ан нет, ушла, как я смотрю!

Дарья вспыхнула, её лицо налилось гневом, глаза сверкнули, как раскалённые угли. Она судорожно вдохнула, ноздри её вздрогнули.

— На себя посмотри, папина доченька! — её голос был полон яда, который, казалось, вот-вот разъест всё вокруг. — Ах, папа умер? У меня он, Лиана, давно умер! И никто меня не защищал! Никто не холил и не лелеял!

Я почувствовала, как этот удар достиг цели. Резкий, сильный, точно под рёбра. Будто внутри меня что-то надломилось, что-то, что я так старательно пыталась держать в себе. Дарья дышала тяжело, как перед прыжком в драку, а Лена стояла между нами, глядя на нас с таким выражением, будто перед ней рушился целый мир.

— Ах ты…. — ярость рвалась наружу, — потреблядь ты такая! Никто тебя не защищал, да, Даш? Никто тебя не поддерживал? Моя семья, я так понимаю, не в счет? Ленка тоже не в счет? Ты с нас хорошо поимела, правда? А теперь с кого имеешь? Я, идиотка, за тебя боялась! Предупредила, а ты…. Нужно больно тебе мое предупреждение было!

— Предупредила? — крикнула Дарья, — когда? Через неделю? А до этого, что? Ревность не давала, да? Не тебя, блядь, похвалили?

Ее слова достигли цели, потому что были правдой.

— Да пошла ты! — со всей силы я швырнула в неё тетрадь, бумага разлетелась в воздухе, словно испуганные птицы.

Дарья увернулась, но не отступила. Её глаза горели тем же огнём, что и мои.

— Ты нужна была мне в ту ночь! — мой голос сорвался, став хриплым, почти чужим. — Единственный раз в жизни — нужна! Но нет, меня ты уже использовала, так да?!

— Лиана! — Ленка схватила меня за руку, её голос был полон паники. — Лиана, успокойся!

Но меня уже не остановить.

— Хочешь, Дашуль, посмотреть на результат той ночи?! — я резко закатала рукава, обнажая запястья, на которых до сих пор багровели следы от затяжек.

Лезвием по воздуху пронёсся холод.

— Смотри! Любуйся!

Дарья застыла. Лена замерла.

Я видела, как кровь отливает от их лиц, как расширяются зрачки, как дыхание сбивается.

А в лаборатории стояла тишина. Жуткая, давящая.

Только где-то в углу ровно гудел прибор, безразличный к нашему хаосу. На тонкой, белой коже отчетливо виднелись едва побледневшие следы стяжек.

— Что это, Лиана? — едва слышно прошептала Лена, — кто… — ее слова застряли в горле комом.

— Что у вас здесь за скандал? — раздался от двери холодный голос, подобный удару хлыста.

Меня парализовало на месте, я не то чтобы шевельнуться, сказать ничего не могла, расширившимися глазами глядя на знакомую, высокую фигуру, шагнувшую в лабораторию. Так и стояла с закатанными рукавами.

Дарья, Лена, маячивший позади Вадим — все они превратились для меня в безликие пятна. Четким оставался лишь он.

Роменский.

Он стоял в дверях — высокий, уверенный, непроницаемо спокойный и красивый. Темные глаза скользнули по мне с холодной внимательностью, взглядом человека, привыкшего разбирать ситуации на детали, контролировать их до последнего мгновения.

А потом его взгляд опустился вниз, к моим рукам.

Он застыл. Его лицо на мгновение потеряло привычное выражение сдержанной невозмутимости. Мгновение — и во взгляде мелькнуло что-то… непозволительное. Шок? Гнев? Понимание? Узнавание? Его губы дрогнули, крылья носа затрепетали. Обычно бесстрастное лицо дернулось в гримасе.

— Твою…. — глухо вырвалось у него.

Он шагнул вперёд, ко мне, не обращая внимания ни на Дарью, ни на Лену, ни на Вадима. Двигаясь целенаправленно, уверенно, словно всё вокруг потеряло значение.

И тут до меня долетел аромат его парфюма.

Цитрусы и удовое дерево

Желудок резко подскочил к горлу, во рту стало невыносимо горько. Я до крови прикусила себе щеку, и эта боль стала моим спасением.

Вылетела из лаборатории, убегая подальше от своего кошмара. Едва успела вбежать в туалет, как все съеденное в обед полилось прямо на пол. Спазмы сотрясали каждую мышцу моего тела, я едва контролировала себя.

Через несколько минут добралась до телефона в кармане и набрала заветные цифры.

Макс взял трубку почти сразу.

— Лиана?

— Макс, — взвыла я без намека на слезы. — Я больше не могу! Мне нужна помощь!