Перья столь порочные

Глава 11



Галантия

Наши дни, замок Дипмарш

Горло сжалось, и я уставилась на хлебную крошку перед собой на столе, чувствуя, как сотня ледяных взглядов скользит по мне. Чтоб его хворь побрала — почему же булыжник в тот день не оказался острее?

Сиси быстро сжала мою ладонь и пробормотала:

— Тебе лучше не заставлять его ждать.

Ноги дрожали, но я поднялась и пошла к высокому столу. Каждое движение давалось с трудом — ставить одну ногу перед другой, покорно и послушно. Но я не настолько глупа, чтобы устраивать сцену. Нет, я буду покладистой, послушной, сговорчивой. Что в этом может быть трудного?

Под гнётом враждебных глаз я обошла стол, чёрные перья на плечах подрагивали в насмешливом ритме моих неуверенных шагов. Я миновала Себиана, который даже не удостоил меня взглядом, наливая себе ещё вина, и подошла к стулу, стоявшему между ним и Малиром.

В тот миг, когда я протянула руку к спинке, Малир пнул ножку, и стул с пронзительным визгом скользнул по камню, рухнув на пол с гулким ударом.

— М-м-м, вот она и её высокомерие. Она и вправду ожидала место за высоким столом, — Малир поднялся под хохот и рев зала, в полной мере наслаждавшегося моим унижением, пока его пальцы вплетались в мои заколотые волосы. — Я сказал — туда, где твоё место, белая голубка. На колени. К моим ногам. Чтобы ты могла поцеловать мои сапоги и принести присягу своему будущему королю.

Каждая жилка гордости во мне натянулась, и мои глаза метнулись к нему.

— Ты никогда не будешь моим королём.

Я не успела договорить, как живот свело. Я не должна была этого говорить. Зачем я это сказала?

— Что я говорил насчёт твоего дерзкого ротика? — протянул Себиан. — Смею сказать, сегодня ты прямо-таки провокаторша, милая.

Предупреждение.

Лучше послушаться.

Малир наклонился ближе, так, что запах его волос и кожи окутал меня. Он пах холодным зимним утром и… чем-то сладким, совершенно несоответствующим.

— Тогда — на колени ко мне. Похоже, у нас тут недостаёт стула, — его тёмный шёпот коснулся раковины моего уха, и это был не единственный намёк: палец скользнул по моему позвоночнику вниз, очерчивая один за другим угрожающие круги на ягодицах. — М-м-м, как бы я насладился тем, что ты извивалась бы на моём члене сегодня ночью. Этого ты хочешь? Потереться попкой о мой хер, пока я не кончу?

Мои губы задрожали.

— Нет.

— Тогда что выбираешь, леди Галантия? — его нос скользнул к моему виску. — Мое семя, заливающее твою спину, или колени, врезающиеся в камень? Выбирай.

Жгучая боль за глазами подсказала — это выбор без выбора.

— Камень.

— Умница.

Моя гордость лопнула, как тонкая нить, под тяжестью его ладони, опустившей мою голову к жёсткому, холодному полу. Там я и встала на колени — в облаке чёрного шёлка и перьев, лишённая достоинства, сгорая от стыда, прикрытая лишь полотнищем с гербом, и то едва. Ведь голову я всё равно держала достаточно высоко, чтобы видеть всё.

Каждое.

Ухмыляющееся.

Гогочущее.

Лицо.

Они размывались сквозь жжение в глазах и мои прерывистые, тяжёлые вдохи, превращавшие их в горячие и зудящие. Я всегда думала, что не смогу разочаровать отца сильнее, чем уже разочаровала самим своим существованием. Но если бы он увидел меня так…? Если бы слухи дошли до него? Боги…

Малир вновь уселся, позволяя разговорам и звону кубков вернуться в зал.

— Дай-ка взглянуть на эти сверкающие глазки, — он наклонился и сжал мой подбородок пальцами, заставив встретиться с его издевательской улыбкой, которая только сильнее изгибалась по мере того, как искажала его лицо. — Ты заплачешь для меня, Галантия? Заплачешь так красиво, на глазах у всего моего двора?

Внутри меня вспыхнула ярость.

Ярость и… развлечение.

Так вот чего он добивался? Заставить меня плакать? Как… занимательно.

Внезапный трепет вспыхнул в самой глубине — пульсирующий, беспокойный, заставивший меня поднять подбородок, показать ему глаза, что давно разучились плакать.

— У тебя нет ни королевства, ни короны. И если этот фарс ты называешь двором, то, боюсь, здесь шут лишь ты.

Где-то рядом Себиан кашлянул. То ли приглушённый смешок, то ли ещё одно предупреждение. Не дразни его, Галантия. Не привлекай его внимания, Галантия.

Ну и что толку, что я слушалась? Вот он — результат: я стою на горящих, ноющих коленях, пока враг потешается надо мной!

— Прекрасно, — выдохнул Малир.

Он поднял руку и кончиком пальца провёл по струпьям на моей груди. Ощупывал. Дышал. Заставлял меня сходить с ума в ожидании расплаты. Сердце бешено колотилось, пока я ждала, что он сорвёт корку, вдавит ноготь в кровоточащую рану или… просто ударит ладонью по лицу. Почему он этого не делал? Услышал ли он вообще мои слова?

И тогда я почувствовала.

Шевеление под юбками…

Холодные щупальца лизнули внутреннюю сторону моих бедер, гладили, ласкали. Вжимались в кожу, поднимаясь всё выше. От этого неожиданного прикосновения — странно приятного, лишённого боли — сердце сбилось с ритма, в щеки, в грудь, в низ живота хлынул жар.

Тот подбородок, что я так гордо держала, опустился, и я снова уставилась на ткань платья, на нити, что шевелились, дрожали, скользили.

Не шёлк.

Тени.

— М-м-м, как ни неприятно это признавать, но чёрное тебе к лицу, — сиплый мурлыкающий голос Малира вибрировал у виска, пока эти зловещие отростки собирались у моего лона, давя с безумной силой. — И как изящно ты сегодня выставляешь мою метку, показывая всем, кому принадлежишь. Моя, чтобы мучить. Моя, чтобы терзать.

Я попыталась не дёрнуться, когда тени исследовали мой вход, решив не дарить ему желаемую реакцию.

— Ты сам сделал это платье?

— Нет. Мой дар не… столь тонок, чтобы создавать такие изысканные вещи, — его пальцы вновь сжали мой подбородок. — У нас есть ткачи, благословлённые даром творения. Я лишь снабдил их тенями… которые теперь жаждут пожрать тебя.

Он направил их к моей груди, и они гладили, ласкали под чёрными камнями. Дразнили соски тончайшими кольцами, что тесно обвивались вокруг них. Самые развратные ритмично дразнили мой вход, и влага собиралась там, где её быть не должно. Что со мной?

Я стиснула бёдра, не признавая эти дрожащие вспышки удовольствия, что грозили разорвать последние остатки достоинства перед всем двором.

Но это не возымело должного эффекта…

Наоборот, тени Малира зашевелились сильнее. Они скользнули между складками, наматывая наслаждение всё туже, обвивая мой клитор, пока тот не начал пульсировать с ужасающей силой. Боги, я не могу получать от этого удовольствие…

И ни за что не позволю ему узнать, что получаю.

— Её сердце бьётся слишком быстро, Малир, — голос Себиана, хриплый, прерывистый, не помог справиться с жаром, что пульсировал между моих ног. Он придвинул стул ближе и провёл ладонью по моей талии, прошептав прямо в ухо: — Сказать ему, милая, насколько ты уже мокрая? Как сильно твоя маленькая киска жаждет его теней?

Я не знала, что горело во мне сильнее, — стыд или ярость. Вероятно, второе, учитывая, как он прикусывал нижнюю губу, позволяя похотливому взгляду неспешно блуждать по моему униженному телу. Но, боги! Эти дрожи, что пробуждали во мне тени…

— Тебе это нравится, голубка? — спросил Малир. — Дочери шлюхи Брисдена нравится, как мои тени играют с её тугой розовой киской?

— Нет, — выдавила я сквозь зубы.

Губы Малира скользнули по моей ушной раковине.

— Лгунья…

Тени проникли внутрь совсем чуть-чуть, и давление между ног стало невыносимым. О, как они наполняли меня. Растягивали. Играли, пока мои губы не приоткрылись от угрозы стона.

Дыхание сорвалось.

Нет. Нет. Нет.

Только не снова.

Я скорее умру, чем выдам хоть малейшую постыдную реакцию.

Я вырвала подбородок из пальцев Малира и прижала рот к перьям на плечах, выдохнув звук в их острия.

Себиан шумно втянул воздух, пальцы его вцепились в мою талию с властной силой.

— Блядь, милая, какой восхитительный стон. Зачем скрывать его от нас, а?

— Тебе стоило слышать её, когда я распорол ее сладкую губку, — Малир с такой силой втянул мой взгляд в свою двухцветную бездну, что я пошатнулась и тяжело опустилась на одно колено, зашипев от боли. — Самые странные звуки рождены самыми странными вещами, голубка.

— Это было больно, милая? — Себиан провёл рукой от талии к колену, подминая под него ткань моего платья, словно в подушку. — Слишком сильная боль убивает удовольствие, Малир.

Мой взгляд метался между ними, волосы на руках вставали дыбом от странной энергии, дрожавшей в воздухе меж ними, вместе с моими нервами. Я видела тихие взгляды, которыми они обменивались, как немое обсуждение, до которого мне не было допуска.

— Она не заслуживает удовольствия. По крайней мере — от меня, — сказал Малир, и наконец его тени отступили из-под моих юбок. — Мне достаточно смотреть, как она корчится, словно продажная девка, будто я ей заплатил.

Жаркое покалывание сменилось пустым холодом, вступившим в противоречие с мучительным пульсом, горевшим в моих щеках.

— В этом нет удовольствия.

— Ты ещё не ела. Исправим это, — он похлопал меня по голове, словно любимую собаку, откровенно игнорируя мои слова. — Из всех способов, которыми я хотел бы тебя убить, если б имел позволение, морить голодом — точно не один из них.

В моих жилах горело презрение сильнее, чем камень врезался в суставы.

— Я больше не голодна.

— Голодна ты или нет — не имеет значения, — его рука зависла над тарелкой с аппетитной ежевикой, но затем сместилась, будто он знал, как сильно я их люблю — и потому не мог позволить мне желанное. Он отломил кусочек хлеба, намазал его маслом кинжалом в другой руке и поднёс к моему рту. — Открой свои израненные губки, Галантия. Прими с благодарностью подачку от своих господ, как приличная сучка Брисдена.

Священная ярость свила узел в животе, вызвав судороги, и горечь жёлчи поднялась к горлу.

— Я скорее умру с голода.

— Так и думал, что ты скажешь что-то подобное, — он медленно усмехнулся, — но раз уж так быстро оказалась на коленях у моих ног, я предложу тебе другой выбор. Возьми хлеб или… — пламя вновь отразилось в клинке, когда он приблизил кинжал и прижал жирное лезвие к моему рту. — Лизни его, пока не зальёшься кровью. Себиану нравятся твои стоны. Побалуй его.

Под серебром заныла рассечённая нижняя губы, отсчитывая секунды, что мы смотрели друг другу в глаза. К чёрту его! Думает, порез меня остановит? У меня шея в синяках, губы горят, грудь вся изрезана! Он хочет, чтобы я лизнула лезвие?

Что ж, я обещала себе будущее, где я прикоснусь ко всем этим проклятым клинкам; просто не уточнила — как и чем. Значит, можно и вылизать.

Я приоткрыла губы, не отводя взгляда от Малира. Жар побежал по венам, а безбожный пульс вновь отозвался между ног.

Не трогай кинжал, Галантия.

Улыбка изогнула мои губы.

А почему бы и нет?

Я прижала язык к лезвию. С упрямством, возвращавшим мне толику гордости, медленно, лениво скользнула вверх. Жгло. Жгло прекрасно, пока постепенно не сменилось приятным холодом, когда вкус железа не проступил во рту.

Губы Малира приоткрылись, кончик его языка дёрнулся, скрутился, будто он хотел слизать кровь с моих зубов. Дыхание вырвалось из его груди длинным, дрожащим выдохом, что прокатился по всему его телу, и тонкие кольца теней дрогнули на его жилистой шее.

— О, милая, — простонал Себиан, ёрзая на стуле. — Может, тебе всё-таки нравится его внимание?

Сердце колотилось всё быстрее под пристальным взглядом Малира, от того, как тени сгущались. Пока вдруг его глаза не метнулись за мою спину, челюсти стиснулись.

Я не успела опомниться: чья-то рука вцепилась в мои волосы и рванула так, что бедро ударилось о камень. Но куда больнее оказался глухой удар сбоку головы о край стола — или ножки. Я упёрлась руками позади себя, удержавшись, чтобы не рухнуть на спину.

— Что она здесь делает?

Зубы сжались от этих слов. Этот голос! Он преследовал меня всё время в бреду.

Поднявшись и усевшись на камень, платье разодрано на левом плече там, где удар разорвал ткань, я подняла взгляд на Лорн. Она полулежала у Малира на коленях, лениво накручивая чёрную прядь его волос на палец.

Зрелище ошеломило мой разум на несколько долгих мгновений, хотя не должно было. Конечно, они любовники. Их гнилые, ядовитые натуры идеально подходят друг другу.

— Что она здесь делает? — Малир сжал и вытянул кулак, а затем поднял руку, чтобы коснуться щеки Лорн. — Она меня утомляет.

Я стискивала зубы до боли в коренных, не до конца понимая — отчего? Что мне его развлечения? Его внимание?

Ничего.

— Да, скучные девственницы всегда так на нас действуют, правда? — протянула Лорн, и новая волна жара залила мне шею, пока она гладила безупречно выбритую щёку Малира. — Рад, что я вернулась раньше? Скучал без меня?

— Ты прекрасно знаешь, что ни мига не проходит, чтобы я не думал о тебе, — глаза Малира нашли мои, а его тонкие губы изогнулись в улыбке, что не предвещала ничего хорошего. — Ммм, где мои манеры? Конечно, месяцы, проведённые в подземельях Тайдстоуна, не способствовали оттачиванию светских привычек, но даже я помню, что следует представить нашу гостью. Хотя… если подумать… Голубка, полагаю, ты уже знакома с Лорн?

Жар разлился сильнее, вызывая зуд на заживших корках. Нет, он не «полагал» — он знал, подонок! Знал, что произошло в день моего пленения. Как она убила единственного человека, что когда-либо дарил мне любовь. Я видела это в его насмешливом подёргивании губ.

Губ, что он тут же прижал к Лорн.

Он целовал её жадно, страстно, стонал ей в рот, лаская его языком, захватывая, смакуя. Каково это — быть так поцелованной? Щекотало бы в животе? Лишало бы сил?

Эти вопросы болезненно кольнули грудь — ведь меня никогда не целовали. Ещё одна вещь, в которой я ничего не знала. Но хуже всего было то, что Малир не отводил от меня взгляда всё это время, словно напоминая, какая я жалкая. Просто девчонка. Ребёнок.

— Отдай мне девчонку на ночь, — прошептала Лорн между поцелуями, изгибаясь, прижимая к нему гибкое, женственное тело. — Я хочу мести.

— Ты уже её получила, — хриплый стон Малира, низкий и мужской, пробежал мурашками по моей коже, пока он приподнимал бёдра навстречу ей. — Эта девчонка — моя.

Неожиданно Себиан возник за моей спиной и поднял меня, тепло его тела коснулось моей кожи, подняв лёгкий холодок.

— Ладно, пора идти, милая.

Ему и дважды повторять не пришлось.

Я вырвала руку и поспешила прочь.

— Не утруждайся, Ворон.