Перья столь порочные

Глава 1



Галантия

Прошлое, Тайдстоун²

Я убила своего первого Ворона в день, когда умер мой брат в колыбели.

Тем утром глубокие стоны матери разносились от её покоев по балкону внутреннего святилища. Они проникали через дверь в мою комнату всю ночь, выворачивая наизнанку. Сколько ещё ей терпеть роды? Будут ли у моего маленького брата мои волосы — кремовые, как овсяные хлопья в кладовой?

— Галантия… — Риса выпрямилась в бледно-зелёных одеяниях — моя нянька, явно недовольная моими блуждающими мыслями — и заправила прядь коричневых волос с проседью обратно под чепец. — Почему наш добрый король Барат — да хранят его боги и Дранаду — объявил войну королевскому дому Хисал много лет назад и в конце концов напал на город Вальтарис?

— Потому что Ворон-царь, Оманиэль из дома Хисал, много лет назад похитил человеческую невесту короля Барата. — Я посмотрела на изображение преступника в книге передо мной: его длинные чёрные волосы были заплетены, на нагруднике выгравирован герб его дома — ворон, сидящий на черепе. — Он заставил её выйти за него замуж ради… — Мои глаза резко обратились к двери. Неужели мать только что закричала? — Политической… политической выгоды.

Полышался лёгкий кашель.

— Какой политической выгоды?

— Земли… — Мой слух напрягался при каждом спешном шаге за дубовой дверью, при каждом шёпоте. Родился ли мой брат? — Или крепости.

— Галантия…

Мой позвоночник выпрямился, но упрямо непослушные глаза оставались прикованными к двери.

— Армия, может быть.

— Или, быть может, все три пункта, — Риса вздохнула так, как она часто делала, когда я была слишком нетерпелива — это было так же опасно, как сбежать. — Галантия, ты…

— Сколько ещё ждать? Могу я теперь навестить мать? — ноги покалывало, будто они хотели убежать. — Думаешь, малыш уже родился? Думаешь, это мальчик, как говорят целители?

— Да помогут боги, пусть это действительно так, наконец, наследник займёт эту пыльную колыбель. — Перелистывая страницу в книге, Риса покачала головой, лоб её был покрыт глубокими морщинами. — Твоему господину-отцу сейчас как никогда нужно укреплять свою линию и союзников. Это единственное, что удержит Воронов в укрытии от нового восстания.

Снаружи раздался крик.

Пронзительный. Хриплый.

— Он здесь! — Я вскочила и бросилась к двери, зелёные юбки платья развевались за спиной. — Мой брат здесь!

Я подняла засов и открыла дверь лишь настолько, чтобы пролезть в щель и выйти на балкон. Ноги скользили по плитке, влажной от тумана, но я не позволила этому меня остановить.

— Галантия! — закричала Риса позади. — Вернись немедленно! Мать не разрешает тебе бегать!

О, но как она могла быть недовольна в такой день? Я поспешила вдоль резной каменной балюстрады и колонн, поддерживающих крышу, следуя за криками моего брата. Только мальчик мог кричать так громко! Будущий лорд дома Брисден.

Но его плач становился всё слабее, чем ближе я подходила к покоям матери. К тому моменту, когда я оказалась перед резной деревянной дверью, стояла тишина.

Тошнотворная тишина.

Почему было так тихо?

Я хотела схватиться за ручку, но рука не поднималась. А если мой брат мёртв, как моя маленькая сестрёнка? Риса говорила, что мать потеряла двоих детей после меня. Я не знала, сколько ещё она потеряла до меня. Достаточно, чтобы отец отстранил её однажды, отчего мать плакала.

Проигнорировав боль в животе я надавила на ручку. Большая дверь заскрипела на тяжёлых железных петлях, но только до того момента, как я прокралась внутрь и захлопнула её. Что это был за запах?

Странная сладость разлилась вокруг носа, воздух в покоях матери был не иначе как застоявшийся. Служанки метались по комнате, меняя простыни, оттирая капли крови с пола и отжимая тряпки в умывальнике, стоявшем на табурете возле кровати матери.

Грудь моя приподнялась.

Она сидела там, золотистые волосы у висков завивались и прилипали к влажному лбу. Улыбка, большая и непривычная, растянулась на губах матери, и весь мой страх исчез. Она сияла, глядя на младенца, которого держала на руках, укачивая и шепча ему, завернутому в шерстяное одеяльце.

На лёгких ногах я подошла к её кровати. Какая она красивая. Какая счастливая.

— Мама, — тихо сказала я, остановившись у края кровати, где тяжёлый зелёный занавес был оттянут, чтобы служанки могли взбить подушки и встряхнуть простыни. — Ты в порядке?

— Тсс… — прошептала она, когда малыш сморщил нос, покачивая краснолицое чудо одной рукой, а другой проводя мягким пальцем по дикой копне коричневых волос. Волосы отца. — Ты — всё, о чём я молилась.

Что-то шевельнулось у меня в животе.

Возможно, я была голодна.

— Значит, мальчик?

Ответа не последовало.

О, наверное, она меня не услышала.

Я подошла ближе к её кровати, прочистила горло и наклонилась, чтобы она увидела меня.

— У меня родился брат?

Мать продолжала смотреть на младенца, а комната словно расплывалась вокруг. Почему она не слышит меня? Не видит меня? Я стою прямо здесь!

— Мама?

— Ага, это мальчик, маленькая леди, — сказала одна из служанок, которая стояла на коленях рядом и терла пол пеплом, при этом глядя на меня с хмурым выражением. — Мы уже сообщили вашему господину-отцу. Ах, колокола в часовне будут звонить три дня.

— Три дня…

Такой маленький, мой брат, и в то же время такой важный. Сколько дней отец заставлял звонить колокола, когда нашёл меня в колыбели? Один? Два?

— Он такой красивый, — сказала я, хотя это была ложь. Его голова выглядела странно, лицо покрыто белыми корками, но я не смела говорить об этом. — Можно я потрогаю его?

Мать… молчала.

Она продолжала успокаивать брата, мягко покачиваясь из стороны в сторону, напевая мелодию, которую я никогда не слышала с её губ.

— Я молилась за тебя, — тихо шептала она между нотами. — Ты такой совершенный. — Ещё один напев. — Я люблю тебя.

Чем дольше она говорила ему эти слова — слова, которые никогда не говорила мне, — тем сильнее мои ноги звенели, будто хотели снова побежать. Но куда? По комнате? Нет, мать бы меня отчитала, но… если бы она ругала меня, разве она не посмотрела бы на меня? Увидела бы меня?

Я отвернулась…

…и столкнулась прямо с табуретом.

Он опрокинулся, уронив умывальник на пол с громким лязгом. Поток окровавленной воды растекся по плитке, заставив служанок метнуться прочь, издавая крики и визг. Мой брат рывком вздернул маленькие ручки. Следом последовал его оглушительный крик.

— Посмотри, что ты наделала! — Мать, наконец, устремила на меня гневный взгляд, а затем посмотрела на что-то позади меня. — Что она здесь делает? Уберите её с глаз моих.

Сердце моё треснуло.

— Но я не хотела пугать моего маленького брата…

— Тсс, дитя… — вдруг Риса схватила меня за руку, развернула и подтолкнула обратно к двери. — Давай дадим Леди Брисден время отдохнуть, а сами заглянем в сад, хорошо? Мейзи приготовит тебе яблоки, разомнёт их и подаст с мёдом, так, как тебе нравится.

Лицо горело, глаза жгло, и всё вокруг расплылось.

— Я не хочу эти глупые яблоки!

— Галантия… — Риса присела передо мной на балконе, обхватила лицо руками и провела большими пальцами по глазам. — Не плачь, Галантия. Никогда не плачь. Давай… будь хорошей девочкой и дыши. Вдох-выдох, как я учила.

Я сжала зубы.

Я не хотела быть спокойной.

Но если я не подчинюсь, мать могла бы узнать об этом, назвать меня капризной и отправить в мою комнату без Рисы. А я не хотела оставаться без Рисы. Не хотела быть совсем одна.

Вдох. Не плачь, Галантия.

Выдох. Не плачь, Галантия.

— Вот так, моя хорошая, — сказала Риса с улыбкой, выпрямившись и взяв мою руку в свою. — Лучше?

— Немного. — Я моргнула, прогоняя слёзы, и заставила себя дышать ровно, как она меня учила. — Ты всё-таки поведёшь меня в сад? За стены? Пожалуйста?

— На этот раз, и только ненадолго. Идём.

Она повела меня по балкону. Когда мы спускались по лестнице, один из колоколов часовни пробил час. К тому времени, как мы добрались до внутреннего дворика внизу, оба колокола звенели так, что уши закладывало.

— Как громко. — Когда конюхи и стражники хлопали в ладоши в знак радости, я сжала её руку крепче. — Колокола звонили, когда я родилась?

— Твой господин-отец не был здесь в день твоего появления на свет, он собирал вассалов для короля Барата, прежде чем вернуться домой, чтобы увидеть маленькую леди.

— Он тогда приказал звонить в колокола? Когда наконец пришёл и увидел меня?

Её губы сжались, и она наконец покачала головой.

— Колоколов не было.

Колоколов не было.

Тот покалывающий зуд на лице вернулся, подползая к глазам, ушам, рту, щекоча так, что губы сами разомкнулись.

— Они радуются моему брату, словно он сам принц. Он некрасивый.

— Галантия! — отчитала Риса. — Как ты можешь говорить такое ужасное? И про собственного брата?

Мои ноги тяжело волочились по раздробленным ракушкам, когда мы проходили мимо западной стены. Вольеры молчали с тех пор, как отец ушёл на охоту ранее.

— Прости… я не знаю, почему это сказала, — тихо произнесла я.

Я хотела брата или сестру с самого детства. Кого-то, с кем можно было бы играть в мяч, прятки, читать книги вслух. Любую забаву, чтобы коротать скучные часы, когда мне не разрешали бегать, ездить верхом… или даже играть с детьми слуг.

Всегда была только Риса и я.

Во время сильных бурь она позволяла мне забраться к ней в постель. Иногда даже прятала меня под платьем служанки и брала на пляж, позволяя часами играть с волнами.

Сердце переполняло от этих воспоминаний.

Но всё равно оно никогда не было полностью полным.

Всегда как будто ощущалась… пустота.

Риса остановилась и обернулась ко мне, сжатые губы медленно расправились в мягкую улыбку.

— Перед сном ты попросишь у богов прощения.

— Я попрошу, — сказала я, настороженно прислушиваясь к зловещему завыванию, как когда ветер прорывается сквозь расщелины утёсов, где гнездятся чайки. — Обещаю.

— Хорошо, — сказала она. — Нельзя говорить о…

Она продолжала, но её голос исчез под другим завыванием, доносящимся из чёрной щели двери рядом с нами. По воздуху расползался неприятный запах — смесь собачьего дерьма из вольеров и внутренностей, которыми отец кормил их после охоты.

Темницы.

Живот сжался.

Но грудь, напротив, как-то странно приподнялась. Так со мной иногда бывало, когда я проходила мимо этого места. Может, из-за звуков, доносящихся изнутри? Иногда я подслушивала сквозь камни. Стон. Хрип.

Плач.

— Что там такое, дитя? — Риса дёрнула меня за руку, и когда я сделала лишь один шаг вперёд, её взгляд последовал за моим. — Ни за что не спускайся туда. Слышишь меня, Галантия?

Я продолжала смотреть в щель зияющей тьмы.

— Что там? Воры?

— Я скажу тебе, что там, — шепнула она, держась за мой взгляд с дрожащей решимостью. — Крысы! — Она рассмеялась, видя, как я подпрыгнула, и снова потянула меня вперёд. — Крысы размером с початки кукурузы в амбаре!

Я последовала за Рисой через западные ворота, оглядываясь через плечо, когда она не смотрела.

Это были те звуки, что я слышала? Писк крыс и царапанье маленьких когтей по камню?

— Крысы не такие большие, — сказала я.

Я подняла взгляд на мрачное небо, улавливая солёный бриз, что скользил между стенами. Волны бились о близлежащие утёсы, на которых возвышался Тайдстоун, гремя в такт крику серой чайки, парящей на ветру над глубоким, широким морем.

Грудь расправилась от этого вида.

— Куда ты думаешь она летит? — спросила я.

Риса резко остановилась.

— О, нет… мы пришли слишком поздно, Галантия.

Она показала рукой на тропу, что вилась через луга перед Тайдстоуном, усыпанные валунами размером с мою голову. Яблони росли словно солдаты, выстроенные в ровные ряды вдоль дороги — все пустые.

Я указала на одинокую телегу у края поля, с плетёными корзинами, полными красных и жёлтых яблок.

— А эти?

— Их с деревьев не сотрёшь нашим потом.

— Но деревья растут на землях моего отца. — Я отпустила руку Рисы, залезла на телегу и подняла пустой мешок из корзины с яблоками. — Нам нужен всего один. Никто и не заметит.

— Поймайте его! — крик из ворот заставил меня подпрыгнуть. — Не дайте пленнику сбежать!

Сердце заколотилось в груди, когда я заметила высокого юношу, который крался среди бочек. Он бросился по тропе, его длинные чёрные волосы были спутаны и грязны, штаны порваны, а зелёно-синеватые ноги торчали, словно тонкие хрупкие костыли. Он отчаянно оглядывался, будто за ним гонится волк. Откуда он появился?

В мгновение ока, тёмные теневые струи закружились вокруг его шатких ног, худых рук, впавших щёк. Его голая нога зацепилась за один из камней, и он рухнул на землю.

Но так и не коснулся её.

Вместо этого он превратился в стаю из одного, двух… пяти ворон. Чёрные птицы хлопали крыльями, каркая хриплым «кар-кар», но не поднимались в воздух. Казалось, их крылья сломаны, все они кувыркались и толкались по тропе, не взмывая.

С порывом чёрных перьев, круживших на ветру, птицы снова собрались в одного мальчика, который продолжал бежать. Падал. Вставал. Бежал снова.

Мои пальцы онемели.

Ворон.

Колдуны и ведьмы с магией чёрной, как их перья, и кровью, чёрной, как смола, в их испорченных сердцах, говорил отец. Они были блудными существами. Несчастными. Испорченными. Гнусными.

— Не дайте Ворону сбежать! — закричал один из стражей. — Поймайте его!

Мои мышцы напряглись.

Да, мы должны были его поймать!

Как будто сжавшись от холода, пробежавшего по конечностям, пальцы крепко сжали плетёный край корзины для яблок. Я взглянула на мальчика, затем накренила корзину со всей силой.

Десятки яблок покатились по земле. Он наступил на одно из них, и это выбило из под него бледную, синевато-зелёную ногу. Размахивая руками, как бесполезными крыльями, он споткнулся и упал.

Бух.

Его голова ударилась о камень, качнув лицо в сторону. Спутавшиеся волосы рассыпались, открывая родимое пятно под мочкой уха, чёрное и круглое.

Мальчик смотрел на меня, не моргая. И продолжал смотреть, даже когда раздавленный камень под его лицом стал пропитываться кровью, образуя идеальный круг, обрамляющий его бледные черты.

Не чёрная, как говорил отец.

А алая.

— Что это? — глубокий баритон отца разнёсся по округе, перекликаясь с топотом коня, пока он не остановил скакуна. Он спешился, бросив взгляд своих ореховых глаз — которые я унаследовала от него — сначала на мёртвого мальчика, а потом наконец посмотрел на меня. — Твоя мать лишится чувств, если узнает, что ты покинула стены. — Он снова взглянул на мальчика. — Что здесь произошло?

Другой страж поклонился и медленно подошёл к отцу.

— Принц сбежал с той… его злой магией.

Принц?

Я оценила мальчика взглядом. Он не выглядел как принц. Принцы были красивыми, галантными и сильными. Этот мальчик был грязным, худым и мёртвым.

— Пока остальные занимались суматохой в темницах, я преследовал принца, но… — страж посмотрел на меня. — Похоже, Леди Галантия положила этому конец.

— Хм-м, так и надо. Этот был бесполезен в снятии проклятия с Валтариcа. — Отец снова окинул сцену оценивающим взглядом, солнце блеснуло на белом каменном амулете на его шее, но взгляд смягчился, когда он остановился на мне. — Правда ли то, что страж говорит? Ты подвела этого Ворона к справедливости?

Я проглотила ком в горле, ведь отец редко говорил со мной, если не был доволен, а довольства от него я почти никогда не видела.

— Д-да, мой Господин…

— Милорд! — целитель Тарген выскочил из ворот и поспешил к отцу, его тонкие белые пряди волос, торчавшие во все стороны на пёстрой голове, развевались на ветру так же, как и коричневые одеяния. — Милорд, я приношу… боги простят меня за то, что я должен сказать.

Отец выпрямился в своём коричневом кожаном охотничьем костюме, челюсти на мгновение сжались.

— Ты несешь весть о моем первенце?

— Милорд… — Тарген склонил голову, наклонившись ближе к отцу и прошептав: — Ваш сын жил короткое время, в один момент выглядел довольным, а в следующий его дыхание стихло… как и у остальных.

Мои мышцы напряглись, когда я наблюдала, как руки отца сначала дрожат, а потом сжимаются в кулаки по бокам. Значит, мой брат умер? Как все остальные до и после меня?

Отец долго смотрел на колокольню часовни, затем снова обратил внимание на меня. Он разжал руку и положил её мне на голову. Лишь лёгкий удар, но сердце моё закружилось в груди.

Он отошёл, крича стражникам:

— Если кто спросит, почему сегодня в Тайдстоне звонили колокола, пусть будет известно: это потому, что моя сильная, послушная дочь, леди Галантия, убила грязного Ворона.

Одна слеза скатилась по моей щеке, затем другая, и грудь стала тяжёлой, словно они все собрались внутри моего сердца. Впервые оно казалось полным. Впервые я почувствовала себя любимой.