Перья столь порочные

Глава 15



Галантия

Наши дни, замок Дипмарш

Прислонившись спиной к каменному косяку и вытянув одну ногу на подоконник, я сидела в окне коридора — здесь было больше всего света в этот поздний час. Книга в почерневшем кожаном переплёте покоилась у меня на коленях. Она появилась у моей двери утром после визита в библиотеку, в стопке с ещё несколькими без всякой записки. Впрочем, в ней не было нужды. Заголовок выдавал моего вечно-раздражающего благодетеля.

«Вороны: Свод Даров».

Среди даров существовало четыре основных типа Воронов: ткачи, судьбы, проводники и пустоты. У всех, кроме проводников, имелись вариации, например, пустоты, способные поглощать чужие теневые дары и временно использовать их как свои. Их называли эхо — редкий дар, хотя не столь редкий, как третья вариация.

Вор.

Я вела пальцем по строчкам книги, читая…

«Жил-был Ворон, наделённый даром вора. Так пусто было в его сердцевине, так жадно он алкал¹⁰ теней, что украл дары трёх ткачей смерти и использовал их как свои. Великой стала сила, которую он принёс дому Хисал, возложив на себя корону короля. Но ещё большей стала тяжесть — ярость украденных теней внутри. И пока одна роковая ночь не поглотила его целиком, обращая благословение в проклятие».

— Галантия, — сказала Сиси, и я подняла взгляд от книги на неё и двух девушек рядом. — Присоединишься к нам? Мы идём прогуляться по рынку.

Я выглянула в окно. Солнце клонилось к закату, освещая ряды столов с кружками. Мужчины поднимали кубки, бросали костяшки на грубо сколоченные доски и обменивались монетами с девицами, что следили за потоком выпивки. Некоторые даже танцевали на площади, кружась друг с другом — без грации, но и без забот.

Сердце защемило. Что бы я почувствовала там, внизу, среди этой бурлящей жизни? Что плохого случится, если я позволю себе попробовать хоть кусочек этого? Всего разок?..

Я закрыла книгу, соскользнула с подоконника и кивнула в знак приветствия двум девушкам.

— Пойду с вами.

Мы представились друг другу и спустились по лестнице. Во дворе Себиан направил чёрную теневую стрелу в мишень. Черта проводника — вот почему у него никогда не было колчана. Когда стрела растворилась в воздухе, он посмотрел через плечо на меня, будто почувствовал. Или… учуял?

Я опустила голову, щеки вспыхнули — память о том, как его умелые пальцы доставили мне наслаждение, какого я прежде не знала. Хотела ли я этого? Нет. Но… мне понравилось! Именно поэтому, а ещё потому, что Себиан был единственным источником передышки в этом месте, я решила не держать на него зла.

Но повториться это не могло.

— Вот, — Габилла протянула мне свой коричневый шарф, её чёрные кудри были аккуратно заколоты. — Накрой голову.

— Спасибо, — я обернула шарф вокруг и прикрыла им светлые волосы. — С твоими чёрными кудрями, наверное, легко затеряться в толпе.

Она изящно пошевелила пальцами, и между ними возникли чёрные тени, сплетаясь в подобие накидки, которую она набросила себе на плечи. Ткань-тень. Она была ткачихой.

— Да, я сливаю́сь легко, — сказала она и прыснула со Сиси, пока третья девушка побежала к лавке. — Ты же — нет. Советую держать имя при себе. Здесь его не любят.

О, пожалуйста. Меня нигде не любят, и оттого её ехидное замечание было так легко проигнорировать. Я сосредоточилась на происходящем вокруг, впитывая всё с разинутым ртом и радостной дрожью внутри.

В детстве, стоя на внешней стене Тайдстоуна и наблюдая, как фонари урожая освещают далёкие окна Глостена, я представляла, что город пахнет сладким хлебом, заморскими специями и жареным мясом. Но это место быстро вылечило меня от романтических иллюзий. Здесь пахло дерьмом, мочой и немытыми телами.

И мне это нравилось!

Всё моё тело дрожало от возбуждения, пока мы шли вдоль торговых телег, выстроившихся у покрытой мхом стены. Я вертела головой во все стороны. Я хотела видеть всё! Экзотические фрукты, шёлковые ткани, странные безделушки из земель, куда мне никогда не попасть. Где они? Сколько нужно идти, чтобы достичь их?

Я остановилась перед телегой и потянулась к одной такой безделушке — ряду маленьких зеленовато-синих камней, нанизанных на ремешок. Золотые жилки переплетались по бусинам, отражая розовый отсвет заката. Как же это было красиво, насыщенно.

— Я никогда не видела таких камней, — сказала я. — Как они называются?

— Это не камни.

Я вздрогнула от голоса Себиана за спиной и резко обернулась.

— Что ты здесь делаешь?

Себиан подошёл ко мне, одетый в кожаные бриджи, белую рубашку и коричневый жилет, который даже не потрудился застегнуть спереди. Чёрные пряди он собрал в небрежный пучок на макушке, но несколько выбившихся локонов прилипли к выбритым вискам. Ему шло это суровое, дикое очарование, словно он был порождением густого леса. Где его пара? Всё ещё не найдена? Мертва? Стоило ли вообще задаваться этим вопросом?

Он тяжело, протяжно вздохнул.

— Если бы я не знал лучше, то сказал бы, что охраняю тебя.

— У тебя привычка такая? Спасать девиц в беде?

— Не совсем, — он втянул щёки и нахмурился. — Но я едва ли могу позволить тебе разгуливать одной.

— Я не одна, — возразила я и показала влево. — Я… — Одна. Да чтоб боги их прокляли, куда они подевались? — Мне не стоило мешкать.

— А может, тебе не стоило слепо следовать за женщинами, которые служат лишь собственным эгоистичным интересам, — он кивнул на каменный амулет. — Это камни с моего острова, Ланай.

— Ты оттуда? — спросила я и, заметив, что он слишком долго смотрит на камень, не произнося ни слова, прочистила горло. — Себиан?

Он вздрогнул и повернулся ко мне.

— Хм?

— Ты с Ланая?

Он кивнул.

— Мы называем их лаоол, что на древнем Вэр значит «морская пена»… Наверное. Может быть.

— Лаоол, — повторила я на языке, который считала таким же мёртвым, как и королевский род Хисал. — Ты говоришь на нём? На древнем Вэр?

— Немногие Вороны его знают. Я помню два-три слова, которым пытался научить меня дядя, пока не сказал, что я безнадёжен, — уголок его губ дрогнул в едва заметной усмешке, исчезнувшей так же быстро, как та появилась. — Малир владеет им в совершенстве. И пишет тоже.

Что и ожидалось от принца Воронов.

— А что значит дадос’та… Нет, не так. Как оно было? Далос…

— Делос’та лай.

— Да. Это же название книги в библиотеке, которую хотел прочитать Малир. Что оно означает?

— «Бесконечная тоска». Вот тут, помнишь? — он коснулся груди. — Там, где наша аноа тоскует по предназначенной паре, настолько, что это может причинять физическую боль.

Неужели именно это делает Малира больным? Томление? Трудно было поверить, что он способен чувствовать что-то иное, кроме ненависти. Над головой раздалось хлопанье крыльев, и я подняла взгляд к небу. Лишь стая чёрных птиц, что, должно быть, неподалёку отдыхала, а теперь поднялась в полёт.

Я провела большим пальцем по бусине, возвращая внимание к камню.

— Он красивый.

— Я часто находил их на дне речных русел возле своей деревни, — сказал Себиан. — Продавал на пристани за хорошие деньги. Мать почти всегда ловила меня, била по лицу и отбирала монеты за то, что осмелился покинуть деревню.

— Нарушитель правил, — я могла это уважать. — Всё детство ты провёл там?

Он кивнул.

— Чтобы добраться до пристани, надо перелететь через горную цепь, окружающую долину. Возможно, именно поэтому нас не трогала война. До того дня, пока отец не решил, что мы отправимся на материк и присоединимся к делу Воронов. Заима любит… любила эти камни.

Любила.

Любила…

То, что он говорил о ней в прошедшем времени, могло означать только одно — её больше нет. И это не должно было влиять на меня так сильно, замедляя радостное биение в груди. Не сегодня, не в тот день, когда я наконец оказалась среди такой живой суеты.

Я обернулась к барбакану¹¹, полная нетерпения идти дальше, открывать новое, ощущать. Лавки. Конюшни. Таверны. Столько ещё нужно было увидеть!

— Сколько месяцев занимает дорога в Ланай верхом? — спросила я.

— Верхом? Неделя? Две? Пятнадцать? — Себиан пожал плечами. — Не знаю. При хорошем юго-западном ветре и с минимумом сна я добирался туда за пять дней.

Пять дней…

Стекло ринулось в самые кончики пальцев, покалывая под ногтями. Каково это — быть настолько свободным? Настолько свободным, чтобы достичь самых высоких гор и скользить над широчайшими океанами, отправляясь куда пожелаешь? В который раз я ощущала к Воронам не презрение, а…

Зависть.

Звонкий детский смех заставил меня поднять взгляд к боевому ходу на стене. Там стоял маленький мальчик, краснощёкий и сопливый, вцепившись в деревянные перила. Он всё сильнее всхлипывал, чем крепче упирался в ладошки, толкавшие его в спину.

— Не будь таким трусом! — крикнула девочка за ним и сильно толкнула его в плечо. — Прыгай, Оливар! Может, ты обернёшься!

Горло у меня сжалось.

Может?

Сердце забилось быстрее, когда тело мальчика опасно перегнулось через перила.

— Если он не обернётся, он переломает десяток костей.

— Скорее все до одной, — остановился рядом Себиан. — Высота приличная.

Я уставилась на него, не веря своим ушам, пока всхлипы мальчика не становились всё громче, разъедая мне желудок.

— И вы не сделаете ничего, чтобы их остановить?

Себиан расплылся в улыбке.

— Видимо, слух, что вороны — равнодушные родители, до тебя так и не дошёл.

Я снова посмотрела наверх, внутренности сжались в тугой узел, когда дети захихикали и начали толкать сильнее. Потом, едва наклонившись вперёд, мальчик перелетел через перила. Он закричал. Боги, как он кричал, пока моё сердце не остановилось в груди. Почему он не оборачивался? Почему он не…

Всплеск теней взметнулся к боевому ходу: чёрные щупальца сплелись в четырёх маленьких воронов. Те захлопали крыльями под радостные хлопки детей и вскоре уселись на перила.

— Наконец-то! Молодец, Оливар! — выкрикнул Себиан и снова посмотрел на меня с самодовольной ухмылкой. — Ты выглядишь бледнее обычного, Галантия. Неужели твоё сердце начало смягчаться к нам? Твой отец был бы так разочарован.

Я стиснула зубы, потому что он был абсолютно прав.

— Ему было страшно.

— Это был его первый полёт. — Себиан подмигнул и положил ладонь мне на поясницу, мягко побуждая идти дальше. — Мой отец как-то в воскресенье усадил меня себе на плечо и сказал, что ему надоело таскать меня повсюду пешком. Сбросил меня прямо со скалы. Я обернулся за миг до того, как ударился о волны. Инстинкт выжить слишком силён, чтобы наш праймел его проигнорировал, как бы ни боялись дети своего первого осознанного превращения.

— Он… сбросил тебя со скалы? В море? — внутри всё тяжело осело под грузом десятков правил, что определяли моё детство. — Иногда я тайком выходила за стены и проводила там целый день, глядя на волны, махала руками, притворяясь чайкой, которая может улететь далеко-далеко.

— Тайком выходила… — Себиан прищурился. — Душа моя, Тайдстоун стоит прямо у самого берега.

Его реакция только добавила тяжести в груди. Какая же я была невыносимая зануда. Всего лишь избалованная девчонка, ничего не знавшая и ничего не видавшая.

Я обернулась назад — старшая девушка-ворон взбиралась по лестнице на боевой ход, присоединяясь к своим друзьям. Один за другим они прыгали через перила. Те, кто ждал своей очереди, хлопали в ладоши и смеялись.

Все, кроме одной.

Девушка, что занималась моими волосами в день пира, прислонилась к зубцу стены. Ветер трепал редкие чёрные пряди, падавшие на обожжённую половину её лица. Другая же, казалось, тоже хотела поплыть вниз вместе с остальным.

— Почему эта девочка просто стоит?

Взгляд Себиана последовал за моим.

— Её зовут Тжема. У неё больше нет стаи.

— Почему? Потому что она потеряла аноа?

— Наш праймел даёт нам возможность оборачиваться. Она его потеряла, когда твой отец разгромил лагерь перемещённых воронов, что приютили её, — сказал он. — Его солдаты поймали часть её стаи в сеть и подожгли — проследили, чтобы перья горели так, что они не могли вырваться, прежде чем их проткнули. Она выжила только потому, что её уднасы, вороны, державшие её человеческую форму, не были убиты.

У меня неприятно заныло в животе. Я вспомнила, как пуглива была Тжема в тот день. И как моё имя — Брисден — вызвало в ней явный дискомфорт. Возможно, даже страх — куда более оправданный, чем я думала сначала?

— В этой истории должно быть что-то ещё, — сказала я, стараясь подавить чувство вины, ту эмпатию, которую я не могла себе позволить. — У неё ведь тогда ещё был дар. Возможно, она использовала его против солдат моего отца?

— Использовала? И как именно? Задушила их теневой тканью?

Значит, она была ткачихой. Безобидной.

— Она ворон. Наш враг.

— Разве она ворон? — Себиан остановился и повернулся ко мне лицом, чуть склонив голову. — Это тощая девчонка без дара, без ворон, в которых можно обернуться… и единственное, что у неё осталось — чёрные волосы. Она всё ещё ворон, Галантия? Или теперь она человек?

Этот вопрос ошарашил меня, главным образом потому, что ответа у меня не было, и… и вот теперь та жужжащая энергия исчезла!

— Я не знаю, — выплюнула я, раздражённая тем, как этот вечер скатывался в мрачное русло. — Но я знаю одно: идёт война.

— Так просто, да? Богиня мне свидетель, иногда ты ужасно упряма. — Его черты окаменели так, как я никогда прежде не видела у этого мужчины: вся обычная отстранённость треснула, обнажив острые скулы. — Это то, чем ты оправдываешь зверства, что творил твой отец против нас? До сих пор? После всего, что ты прочла? Слышала? Видела?

— И ваши зверства чем лучше? — возразила я, но всё менее уверенно. — Вы убиваете и грабите точно так же. И насилуете. Ни одна женщина в той деревне не избежала этой участи.

— Я никогда… — он резко оборвал себя, мышцы заиграли на скулах. — Спроси меня, как умерла моя сестра.

Когда я застыла, он шагнул ко мне, зажал мой подбородок большим и указательным пальцами, поднял мой взгляд к омуту эмоций в глубине своих зелёных глаз.

— Я сказал… спроси меня… как… Заима… умерла.

Зловещий холод пробежал у меня по спине.

— К-как она умерла?

— Удар по голове, потому что она не переставала отбиваться от мужчины, который хрюкал над ней, как животное. Даже после того как её сердце остановилось, он продолжал её трахать, разрывая её маленькое тело изнутри. — Он удерживал мой взгляд так, будто хотел, чтобы я увидела всю ту агонию в его глазах, ту боль, что он так искусно скрывал за лёгкими улыбками и напускной холодностью. До этого момента. У меня раскололось сердце от этого зрелища, и уже не оставалось сомнений, что он говорит правду. — Я слышал всё это с расстояния, куда моя стрела не долетела бы. Да это и не имело бы значения, потому что она уже была мертва. Ей было одиннадцать, Галантия. Ребёнок, у которого даже ещё не началась кровь. Хочешь знать, кто это сделал? — несмотря на мой отчаянный жест головой, он наклонился ближе, почти касаясь губами моего уха. — Твой благородный принц Домрен.

Моё тело окутал ледяной холод.

— Этого не может быть.

Я снова замотала головой, цепляясь за своё невежество, словно от этого зависела моя жизнь. Так оно и было! Как я могла теперь делить ложе с принцем Домреном, зная это? Как могла рожать ему детей? Как я вообще могла хотеть, чтобы такой человек меня любил?

— О, душа моя, ты так наивна, что я и сам не знаю, мило это или всё больше раздражает, — он глубоко вдохнул, явно стараясь вернуть себе обычную сдержанность, и медленно выдохнул. — Скажи это. Скажи: это война.

Слова долго лежали у меня на языке, горькие, прогнившие.

— Это война.

— Война, которую начали вы. — Эхо моих слов отозвалось во мне, пробрав до самых костей, пока Себиан не кивнул в сторону барбакана. — Разворачивайся.

Окружение сжалось, словно высокие стены надвигались на меня.

— Но… но зачем?

— Ты возвращаешься в свои покои, — сказал он и, схватив меня за плечо, силой развернул, как раз в тот момент, когда на горизонте сверкнула дальняя молния. — Наивным маленьким девочкам не место здесь после заката.