Перья столь порочные

Глава 37



Галантия

Наши дни, замок Дипмарш

Мягкое утреннее солнце играло на припудренном снегом лугу рядом с замком, за исключением грязно-коричневого, кругового следа, который Лиуал протоптал под нами. Каждый его рывок тройкой шагов подбрасывал меня на спине, делая похожей на соломенную куклу, пока я скользила и ерзала в седле.

Не так уж и Малир: сидевший позади меня, он тек в такт резким движениям коня, позволив себе лишь раздосадованный выдох в мои волосы, что потянул за пряди.

— Плыви вместе с движением.

Очередной толчок подбросил меня на несколько дюймов, и, когда я опустилась, зад болезненно ударился о выпуклый хребет мерина. Я судорожно ухватилась за луку седла.

— Тут совсем нечем…

— Руки прочь от луки. — Он снова шлепнул меня по пальцам — уже пятый раз, вгоняя жгучую боль в костяшки, и без того красные от наказаний. — Баланса там нет. Он должен исходить от твоего позвоночника, когда тот выстраивается в одну энергию с конским.

Я стиснула зубы от раздражения.

— Да уж, выстраиваюсь я идеально — каждый раз приземляюсь задницей ему на хребет, и меня снова вышвыривает из седла.

Ещё один тяжёлый вздох — и Малир дал команду, отчего Лиуал перешёл на шаг. Дёрганая поступь сменилась резким отсутствием толчка вперёд, и я качнулась так, что едва не перелетела через шею коня, если бы снова не вцепилась в луку.

— Ты переживаешь за свою задницу, а я начинаю бояться за спину моего коня. — Малир вырвал поводья из моих пальцев, перехватил их кулаком в двух ладонях от концов, остановил Лиуала и — шлеп! — по моим рукам. — Руки прочь от луки.

Раскрасневшиеся пальцы распрямились, и ладони зависли в воздухе над седлом, дрожащие, пока по ним расползалась странная боль, будто ледяно-жгучие нити. На правой руке кожа вздулась там, где хлестнула кожа поводьев. Вид этого ожога разбудил во мне странный трепет, усилившийся, когда Малир поднял ладонь к моему горлу и лёгким нажимом большого пальца заставил голову склониться набок.

— Я хочу, чтобы ты расслабила свои упрямо зажатые бёдра и начала двигать ими так, как делала в ванне, когда трахала меня. И следи, чтобы задница оставалась приклеенной к седлу весь круг, — прорычал он мне в открытую шею, и тёплое дыхание ласкало кожу, пробуждая покалывание ниже. — Но если хоть на дюйм оторвёшься от кожи, я отнесу тебя в конюшню, перегну через стойку для седёл и отхлещу эту сладкую задницу поводьями до красна. А потом снова усажу в седло, и, клянусь богиней, Галантия, каждый раз, когда ты будешь подниматься, на обратном пути тебя будет встречать чистое пламя ада.

Его слова, хоть и жестокие, окутывали чувственной лаской, пробирая дрожью вдоль позвоночника. А что если я хотела узнать, какой именно будет эта боль? Не широкие удары ладонью, к которым я привыкла, — их я точно знала. Но тогда какие? Острые? Рвущие? Пожалуй, придётся ещё поболтаться в седле, чтобы проверить…

Выскользнув из его хватки, я снова перехватила поводья.

— Ты невыносимый учитель.

Но хороший. Тот, кто кинул мне в руки тяжёлое седло сразу после завтрака из овсяной каши. И наблюдал, как я тщетно тащила его к спине Лиуала, не предложив ни грамма помощи, зато хохоча, когда я в итоге притащила табурет, чтобы справиться хоть как-то.

Это раздражало.

Это воодушевляло.

Потому что впервые я не просто смотрела на жизнь из-под покрова заботливых рук. Руки Малира редко бывали нежными, но никогда не баловали. Нет, они толкали меня прямо в самую гущу жизни, требуя участвовать.

И мне это нравилось.

— Я лучше ещё раз поскачу галопом, — сказала я и, сжав бока лошади, снова направила Лиуала по кругу. — Так сидеть куда легче.

— Именно поэтому я заставляю тебя тренироваться рысью, — ответил Малир, проведя рукой от моей талии вниз, по бедру и вдоль меховой тени платья. — Конь может рысью идти часами, а галоп быстро утомляет. Так что пробуй снова и постарайся.

Я глубоко вдохнула, подтянула внутренний повод так, как он учил, удерживая нас на кругу, позволяя холодному воздуху наполнить грудь и взбудоражить решимость. Сколько раз я просила отца научить меня ездить верхом — он не заботился, перекладывая решение на мать. Слишком опасно, говорила она, можешь упасть.

Но я не упаду.

Я отказываюсь падать.

Схваченная потоком решимости, я мягко подтолкнула Лиуала обратно в рысь. Его мощные мышцы ожили подо мной, и широкое тело двинулось вперёд, бросая первый вызов моему равновесию, когда плечи и хребет коня пошли вверх.

Я не сопротивлялась.

Я расслабила бёдра и пошла вверх вместе с движением, лишь затем опускаясь вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Приливы и отливы конского ритма сложились в инстинктивный узор, и моё тело подчинилось его быстрой пульсации. Я сливалась с ним, бёдра и колени гасили толчки, словно качка корабля на океанских волнах. Мышцы двигались в унисон с Лиуалом, и это ощущение заземляло и воодушевляло меня, словно мы были двумя половинами одного целого.

— Вот так, — похвала Малира прозвучала легко, и я почти слышала улыбку в приподнятой интонации его голоса. — Продолжай и заверши круг.

О, но я вовсе не собиралась его завершать.

Прямо перед пнём, что отмечал конец круга и начало нового, я крепко прижала икры к бокам Лиуала, блокируя собственное движение. Снова последовала тряска, и у меня не осталось иного выбора, кроме как ухватиться за луку одной рукой, прежде чем я усмирила Лиуала, переведя его на шаг, а потом и в полную, мёртвую, тихую остановку. Тишину нарушали лишь взмахи вороньих крыльев в чистом голубом небе.

До тех пор, пока длинный, преувеличенный выдох Малира не прозвучал в моём ухе почти как стон.

— Голубка моя… почему это выглядело так, будто ты специально провалилась?

Я бросила взгляд через плечо и встретила его пылающий взгляд, устремлённый прямо к моим губам.

— Может, тебе стоит пересмотреть свои наказания и перестать делать их похожими на награды.

Его губы дрогнули в улыбке, и он поднял взгляд, встречаясь с моим. В глазах появилось что-то горячее, и чем дольше он смотрел, тем больше боль проступала в его взгляде — по причинам, которых я не понимала, — пока его холодная ладонь не легла мне на щёку.

— Ты не должна была быть настолько совершенной, голубка, — хрипло сказал он, выдыхая облачка между нами, а глаза снова скользнули к моим губам. — Не только наслаждающейся болью, но и ищущей её, заставляющей меня задуматься, не…

— Не что?

Его челюсть напряглась, потом сместилась, губы несколько раз приоткрывались и смыкались, словно впервые принц-ворон не знал, что сказать. Вместо этого он поцеловал меня — глубоко, жадно, так, что в животе запорхали бабочки, и воздуха стало не хватать.

— И я не могу не думать, что совершаю огромную ошибку, — прошептал он между поцелуями. — Потому что чем сильнее тебе нравится то, что я делаю с тобой, тем меньше я хочу это делать. А это — проблема.

Его губы исчезли, тут же сменившись холодным лизком теней и звуком крыльев, пока Малир не принял облик, стоя рядом с Лиуалом.

— Слезай и жди меня в конюшне. Лучше — согнувшись над чем-то подходящей высоты, с задранными юбками. Если ты думала, что я оставлю это без…

— Мой принц…

Взгляд Малира метнулся к Сиси, которая вдруг оказалась в нескольких шагах от нас на снегу. Шлейф её зелёного бархатного платья был ярким пятном в белой пустоте.

— Что такое?

Глаза Сиси задержались на мне и странно сузились, хотя, возможно, тому виной был солнечный блеск на снегу. Но лишь на миг, прежде чем снова встретиться с глазами Малира.

— Можно мне поговорить с вами?

— Сейчас?

— Боюсь, что это довольно срочно. Речь идёт о зерне, которое сейчас везут в Тайдстоун. — И, когда Малир лишь раздражённо выдохнул, добавила: — А также о Себиане, которого заметили летящим на юг.

Тело Малира неестественно напряглось, но лишь до того момента, пока он не повернулся ко мне, поднял взгляд и похлопал меня по колену.

— Возьми его под уздцы, отведи в конюшню и передай Оливару. Подожди там меня.

Он развернулся и зашагал по снегу к Сиси. Их плечи выровнялись, когда они вместе пошли к аркам, окаймляющим сады, вполголоса переговариваясь — я не могла расслышать слов. Что там с зерном? И причём тут Себиан?

Я спешилась, позволяя ногам погрузиться в снег, так же тяжело, как сердце опустилось в груди при воспоминании о ссоре с Себианом три дня назад. О том, как кровь отлила от его лица, когда я велела ему перестать опекать меня. Как его глаза беспомощно скользнули в сторону, словно на миг он не знал, что делать. Всё из-за того, что я сорвалась на его глубинной потребности заботиться и защищать там, где он однажды потерпел неудачу. Теперь это жгло меня стыдом. Ведь как я могла ожидать, что нежный, заботливый Себиан поймёт: в боли тоже может быть любовь?

Была ли это та любовь, о которой я мечтала — полная нежных ласк и слов привязанности? Нет. Но она была настоящей, ощутимой так, как ничто прежде. В наказаниях Малира жила любовь, в его жестокости была искренность, что обнажала меня и заставляла чувствовать себя замеченной, понятой сильнее, чем когда-либо. Но худшее, самое запутанное во всём этом?

То, что Себиан исчез после этого, оставив меня провести ночь на груди Малира, но… я всё равно скучала по тяжести и теплу голени Себиана на моих пальцах ног. По привычному ритму его ровного дыхания, по покалывающим кончикам пальцев в моих волосах, по этому запаху земли и хвои, который я так любила. Боги, как же я хотела, чтобы он тогда поцеловал меня…

Так же, как хотела теперь всё исправить между нами. Но как, если он продолжал исчезать?

Я взяла поводья и повела Лиуала обратно к конюшням, мысленно качая головой. Возможно, это говорило лишь о моём неопытном сердце, но любовь оказалась делом запутанным. Особенно когда душа и тело тянулись сразу к двум мужчинам — обоим одинаково сложным. Как это вообще возможно?

У конюшен Оливар тут же перехватил у меня поводья.

— Я распрягу коня принца Малира за вас. У меня уже готово ведро с овсом для него.

Когда Оливар увёл мерина в дальние стойла, я обернулась к стоявшему рядом гнедому — коню Себиана. Его шкура была в грязных корках, лобная чёлка отчаянно нуждалась в щётке, а голова свисала вниз — он дремал посреди всей этой суеты. Они идеально подходили друг другу.

Неприятный укол кольнул под рёбрами. Я потерла грудь сквозь меховую подкладку платья и повернулась к садам — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сиси слишком уж по-свойски проводит рукой по руке Малира.

Он никак не отреагировал.

Не ответил на её жест.

Но мой язык всё же прижался к дёснам, рождая в ушах гул, что быстро превратился в отголосок слов Себиана:

Знаешь, Сиси вышла из его покоев в то утро, когда я уезжал? Выглядела слегка… растрёпанной.

Ревность, ворвавшаяся в сердце, обожгла грудь, и каждый холодный вдох в лёгких отдавался болью. Я заставила себя отвести взгляд. Малир не ответил, не проявил ни малейшего признака, что ему приятна её рука на нём. И зачем бы ему? Через меньше чем две недели мы поженимся. Является ли это гарантией верности мужа? Едва ли. Но тот факт, что он проводил часть дня и каждую ночь со мной, логично не оставлял ему времени для других.

— Эта рыжеволосая ненавидит меня, наверное, потому что я живу в её замке.

Низкий баритон, раздавшийся рядом, заставил меня выпрямиться, и я резко повернула голову к незнакомцу. Короткие чёрные волосы, тёмная щетина на щеках и подбородке. Лёгкие следы затухающего синяка у переносицы, возле внутреннего уголка глаза.

Нет, не незнакомец.

Я поспешно присела в книксене.

— Лорд… Батана, верно?

Суженый Лорн.

— Можешь опустить это «лорд», леди Галантия. Для тебя просто Арос, — сказал он с усмешкой и закинул седло на ближайшую деревянную перекладину стойла. — Принц решил, что у меня будет больше шансов склонить свою пару к связи, если у меня будут земли, замок и титул «лорда». Но если уж на то пошло, этот чёртов титул сделал так, что она возненавидела меня ещё сильнее.

Я вспомнила, как Лорн ударила его, как отвергла в лесу.

— Я не знала, что судьба может быть настолько упрямой.

— Мы называем это урдври, — сказал он и поднял руку к голове мерина, почесав под его чёлкой. — Когда в прошлом произошло то, чего не должно было случиться, обычно из-за того, что кто-то из нас, предназначенных, вмешался, пытаясь изменить будущее. Это выворачивает всё, что должно было быть, превращая в грёбаную невозможность. Судьбы могут видеть будущее, но богиня никогда не намеревалась, чтобы они его меняли. Это всегда кончается хаосом.

— Ты можешь видеть прошлое?

— Да. Вот только «везение» у меня такое, что я снова и снова вынужден видеть, как прихвостни твоего отца насилуют мою пару. Слышать её всхлипы, видеть её слёзы. И ничего я не могу сделать, потому что прошлое высечено в камне.

Я не хотела этого, но в сердце будто пролегла тончайшая трещина — за неё.

— Мне жаль за ту боль, что мой отец причинил твоему народу.

— Мне жаль за ту боль, что твой отец причинил тебе, маленькая белая голубка, — сказал он и зашагал прочь, но не раньше, чем остановился и взглянул на меня ещё раз. — Не понимаю, как это связано, но… богиня показывала мне этот момент твоей жизни столько раз во время твоего кьяр, что я решил упомянуть. «Я так сильно люблю тебя».

Я вскинула бровь.

— Прошу прощения?

— Слова твоей матери тебе, вскоре после твоего рождения.

Горло сжалось до толщины волоса.

— Совсем не похоже на мою мать.

— Она повторяла это десятки раз, глядя на тебя, когда ты держала в пухлых пальчиках прядь её светлых волос, — сказал он и снова пошёл прочь, отдаляясь с каждым шагом. — Ах да… и она просила прощения.

— За что? — крикнула я ему вслед.

Он лишь пожал плечами.