Письма в пустоту

И СКАЗАЛ ОН, ЯКИ АГНЕЦ

Скука снедает душу и раскладывает ее на сотни песчинок серого бисера ожиданий и тревог.

Становится тошно от постоянного молчания и пустоты, возникшей неуязвимой стеной между двумя когда-то лучшими друзьями. И в тот самый момент, когда становится совсем невмоготу, начинает свистеть чайник.

Альентес встает и снимает кипящий гневом прибор с газовой плиты.

Движения у него быстрые, резкие, (всегда) выверенные.

Он разливает кипяток, неотрывно смотря красными, как поздняя вишня, глазами на пар, степенно поднимающийся от чашек.

Хочется спросить его о чем-нибудь, а лучше вскочить и тряхнуть как следует, отвесить пощечину, отрезвить… А потом начать болтать без умолка, рассказывая ему истории из нашего детства, напоминая о том, что он, кажется, забыл или заморозил в своем сердце.

Но я не стану так делать.

Не решусь.

Крест розенкрейцеров, висящий у меня на шее, нервно вздымается вместе с грудью. Я чувствую свою вину перед другом, мое взросление было легким и светлым, поэтому я никогда не посмею заговорить с ним о прошлом. Ни к чему… Быть может, даже к лучшему, если он все забыл.

Мы и без того встретились случайно, сведенные проведением и жребием, разыгранным в братстве. Это лишь случайность, прихоть судьбы, неисповедимый путь…

Завтра я выполню свою часть задания, и операция перейдет в завершающую стадию, где в игру вступит Альентес. Он справится, его холодный цепкий взгляд не оставляет сомнений.

Я уеду утром, и мы расстанемся не известно на какой период. Быть может, навсегда. Но это уже неважно, потому что человек, греющий руки о стеклянную раскаленную кофеем чашку, давно перестал быть моим другом. От прежнего Альентеса, с которым я провел все детство, в этом человеке не осталось ни грамма. Он стал чужой, холодный и невыносимый. В теле исчезнувшего товарища поселилась пустота.

— Сахар? — осведомился у меня Альентес бесцветным голосом.

— Да, люблю сладкий кофе, — я по привычке улыбнулся и бухнул себе три куска рафинада из пододвинутой ко мне сахарницы с русским незамысловатым узором.

Мой товарищ остается невозмутимым. Он отходит к окну и смотрит в серую даль промозглой улицы. Небо пересекают вороны.

На фоне серой мглы, врывающейся на кухню через стекла, Альентес в черной длинной сутане из грубой ткани выглядит совсем худым и обреченно одиноким.

— Я завтра уеду, если, конечно, все пройдет успешно, — продолжаю я, — Наверное, в монастыре сейчас скучно. Зимой всегда так. Только малышня радуется снегу. А что им еще делать? Забот и тревог у них пока нет, дети воистину маленькие ангелы!

Альентес не отвечает.

Он слышит меня, но упорно хранит молчание, остановив свой бесчувственный взгляд на детской площадке под окном.

— Ты сам справишься? — задаю, пожалуй, самый глупый вопрос из всех, которые могли прийти мне в голову.

Альентес отворачивается.

Я злюсь.

Ставлю чашку и ухожу в единственную комнату съемной квартиры. На более удобные условия проживания братство расщедриваться не посчитало нужным.

Начинаю собирать свои вещи. Их немного: мирской черный костюм, белая рубашка, красные кеды. Все пожитки прекрасно помещаются в небольшую черную сумку. В углу стоит белый полиэтиленовый сверток. Я разворачиваю его и в последний раз проверяю винтовку. Сегодня она мне понадобится, а потом утоплю ее стальное тело в холодных водах Москвы-реки.

А пока… Я дал ей имя Джоконда. Потому что только холодная сталь пуль знает, какой секрет скрывает ее нутро. Завтра все изменится, миссия завершится.

В комнату входит Альентес, в зубах у него дымится сигарета.

Только сейчас я замечаю, он не носит креста нашего братства.

Кажется, он не достаточно верен идеалам ордена. Может, он вообще ни во что не верит? Но тогда как мой бывший друг справляется с бесконечным числом тяжелейших заданий?

Неприятный озноб прокатывается по коже.

Мне, преданному адепту братства, тяжело выполнять свои не самые сложные обязанности, а уж Альентесу, который, по словам Рауля, всегда получает тяжелейшую работенку, должно быть вообще невыносимо. И как спасаться без веры? Но, смотря на него, я не могу понять, колеблет ли его вообще что-нибудь в нашем мире.

— Диего, — неожиданно произносит Альентес низким грудным голосом, посаженным сигаретами, — Я справлюсь…

В его глазах по-прежнему красная пустыня, но три слова от него — уже прорыв. К тому же он назвал меня по имени, а не сухо и официально «брат».

Хочется кинуться к другу и радостно обнять, но я не смею.

— Вот мы сегодня их прижмем, — усмехаюсь я и демонстрирую винтовку.

Альентес не отвечает, он снова закрывается, обрубая все нити связи. Садится на край кровати, где мы всю неделю спали валетом, и задумчиво перебирает пальцами бахрому покрывала.

Мой взгляд прикован к его гордому профилю: высокий лоб, наполовину закрытый короткой геометрически ровной челкой, большие глаза цвета спелой вишни, аккуратный римский нос, чуть пухлые губы, разделенные чувственными прожилками, и едва выдающийся вперед подбородок. Он симпатичен. Даже черные, как смоль, волосы, схваченные в строгий хвост, не портят его юношеского очарования. Хотя, пожалуй, кроме меня никто не находит Альентеса привлекательным, всех отпугивает его холодная суровость и безразличие.

Но разве он не копия своего наставника брата Игнасио?

Теперь он его точная репродукция.

Жаль, что так вышло.

Давно, в детстве, он был другим.

Альентес неожиданно делает рывок вперед и выхватывает из-под кровати длинную металлическую палку, заостренную с одного края. Это и есть страшное оружие брата Альентеса, которым он вершит священное правосудие. Напоминает лом.

Отработав выброс, мой товарищ вновь прячет мрачное орудие в недрах старой кровати. Сегодня оно ему не понадобиться.

Джоконда затмит собой всех и исполнит соло.

Я немного замешкался, наблюдая за Альентесом, но, вспомнив о времени, поторопился со сборами.

Пошел в ванную, быстро умылся, выкинул зубную щетку, причесался. На расческе остались мои волнистые пряди цвета меда. Интересно, увидев их завтра, Альентес вспомнит обо мне или, не обращая никакого внимания, просто машинально смоет водой в раковине?

Хотелось бы верить, что он все же не окончательно умер душой и где-то далеко на задворках своего сердца хранит тепло, хотя бы к нашему прошлому.

Когда я вышел из ванной, Альентес уже стоял у двери в прихожей и сжимал в руке черный чехол с тем самым ломом.

— Ты возьмешь Реновацио с собой? — удивляюсь я.

Альентес чуть заметно кивает.

— Ты не замерзнешь? — спросил я, глядя на неизменившееся облачение спутника.

Молчание.

Вздыхаю.

Беру в комнате сверток с винтовкой, запихиваю ее в такой же чехол и ставлю у дверного косяка.

Хочется одеть куртку, но на сутане она смотрится нелепо, а лишний раз привлекать к себе внимание совсем ненужно.

Решаю остаться в одной сутане, все равно она сшита из плотной махровой ткани, да и погода за окном почти плюсовая.

Смотрю на себя в зеркало. Завитки волос лежат ровно, глаза как обычно хитрые зеленые, нос выдает во мне истинного римлянина, а мужественный подбородок говорит о волевых чертах характера.

И почему я стал монахом? Даже жалко такого красавчика.

Это была мимолетная крамола…

Усмехаюсь своему отражению ровными белыми зубами.

Я не выбирал свой путь, его определили за меня, когда я был еще ребенком, беспризорником, брошенным на произвол судьбы. Тогда только братство позаботилось обо мне, взяв в свое лоно, обеспечив всем, что могло понадобиться мальчишке. Я бесконечно благодарен ордену за это.

— Время, — сухо напоминает Альентес.

— Ой, прости, засмотрелся, — хихикаю я и взваливаю на себя чехол.

Мой товарищ неожиданно срывается с места, исчезает в комнате и возвращается уже с перчатками в руках. Подойдя ко мне, он резко протягивает перчатки.

Я глупо улыбаюсь.

— Что б не сорвалось, — Альентес кивает на винтовку.

Все верно, руки не должны замерзнуть.

Я смущенно чешу затылок. Было глупо полагать, что мой товарищ станет заботиться обо мне, а жаль… прежний Альентес непременно бы стал.

Мы выходим.

Петляем по снежным ухабам до ближайшей остановки. Россия поистине славится своими дорогами, непременно ремонтируемыми в самое неподходящее время года.

Альентес мастерски лавирует по извилистым тропинкам, скрывающим ледяные западни, на которых легко загреметь.

Следую за ним по пятам. Не так конечно лихо, но тоже не падаю.

Добираемся до остановки.

Ловим маршрутку.

В салоне пахнет бензином и грязью, меня чуть укачивает.

Доезжаем до центра, то есть, до станции метро, где уже есть цевильные магазины, и публика не чурается двух невзрачных католикосов, коими мы с Альентесом являемся.

Ныряем под землю, в душные катакомбы, которые зимой греют не хуже бани.

В метро на нас смотрят с насмешливым подозрением, причем все: от мала до велика. Но за неделю в России я понял, что эти взгляды ничего абсолютно не значат, и на них не стоит обращать внимания. А поначалу меня трясло, мне все казалось, что вот-вот рассекретят.

Альентес же напротив, был спокоен, как удав. Его вообще ничего не может поколебать, ну, мне, по крайней мере, так кажется.

В центре на нас тем более никто не оборачивается. Действительно, подумаешь невидаль, два католических монаха в рясах и с черными чехлами за спинами, ничего интересного. А вот шествие кришнаитов или целующаяся лесбийская парочка куда более заманчивое зрелище.

Усмехаюсь.

Ныряем между домами, уходя с шумной Маяковки.

Альентес подходит к одному из подъездов и отпирает его заранее приготовленным ключом. Братство постаралось.

Мы поднимаемся на крышу, отсюда прекрасный обзор банка напротив.

Мой спутник надевает черные очки с круглой оправой, жужжащей механизмами. Это вовсе не защита от солнца, это рентген — универсальный поисковик оружия.

В следующие полчаса Альентес станет моими вторыми глазами, он будет вести меня. Сегодня у него вспомогательная роль. Я расчехляю винтовку и ложусь на огневую позицию, растягиваясь на крыше.

Альентес подходит к краю и застывает в шаге от бездны, смотря вниз.

Мы ждем.

Наконец стеклянные двери распахиваются и на улицу высыпают шкафы в черных костюмах, среди которых по странному обстоятельству затесался маленький азиат.

Люди закрывают собой рыжего толстяка, медленно передвигающего тучное тело к машине.

Это и есть моя цель. Предприниматель из Москвы, прочно связанный с Акведуком, боевой организации уличенной в связи с террористами и жаждой захвата власти во всем мире. Я убежден, их оружие — деньги и бизнес, их цель — зло. Братство розенкрейцеров, как боевой орден святой Церкви, противостоит Акведуку, срывая их богомерзкие планы и предотвращая злодеяния во имя Бога и жизни на земле.

— У переднего ряда всего по два пистолета. Пора! — голос Альентеса возвращает меня к реальности.

Я прицеливаюсь и ловко снимаю двоих охранников. Они не успевают даже опомниться. Зато коллеги начинают суетливо бегать, выхватывая свои пистолеты и автоматы.

— На том в очках бронежилет, — продолжает Альентес, не обращая внимания на свистящие рядом пули, — Бей в голову.

Выполняю команду.

Дальше больше, охранников не остается. Только азиат прячется за колесом черной машины, прикрывая толстяка-хозяина.

Неожиданно азиат вырывается вперед и вскидывает руки. Из его запястий, скованных металлическими браслетами, вылетает рой тонких игл.

— Черт, — шепчет Альентес, — Акведук…

Он молниеносно расчехляет свой Реновацио, и, беря меня за шиворот, швыряет позади себя. Я вжимаюсь в землю, обнимая винтовку. К сожалению, моя Джоконда сейчас абсолютно бесполезна. Ошибся я на счет соло своей Джоконды-то… Из передряги нас может вытащить лишь Альентес и его мастерство.

Мой товарищ отбивает атаку игл, отшвыривая их обратно в азиата. Его движения быстры и выверены, он словно танцует боевой танец, держа в руках бешено крутящуюся железную лопасть.

Я заворожено смотрю на его атаку.

Азиат предпринимает последнюю попытку нас уничтожить и выпускает новую волну игл, распадающихся в полете на большее количество тонких лезвий класса «Скрытая атака».

Альентес из последних сил отбивается, успешно возвращая сюрприз владельцу. В какой-то момент одна из игл проходит вскользь его плеча, оставляя тонкий разрыв на грубой ткани сутаны. Красные капли крови выплескиваются в воздух и орошают бетон крыши.

Я вскакиваю, и буквально подхватываю на руки Альентеса, свалившегося без сил.

— Яд, — тихо шепчут его губы, и мой товарищ закрывает глаза полные безмолвного страдания.

Меня бьет дрожь.

Мы не могли проиграть!

Я в ужасе смотрю вниз на землю… И мое сознание тоже грозит меня покинуть. Альентес умудрился в последний миг перед ранением прикончить и азиата и его хозяина, спася тем самым наше задание.

Взваливаю товарища на плечо, беру его лом и свою винтовку. М-да, ну и видок у меня…как у навьюченного осла, честное слово.

Надо торопиться, пока противники не опомнились. Тем более, если среди охраны толстяка были представители Акведука, то очевидно враги нас ждали и готовились к встрече. Значит, и сейчас они не дремлют, и может быть, в этот самый момент следят за нами, чтобы ударить в ответ.

Быстрым шагом дохожу до дороги и ловлю машину.

Останавливается старая шестерка.

Закидываю Альентеса в салон и лезу следом, надевая на лицо глупую восторженную улыбку туриста, которая в любом уголке мира действует безотказно.

— Куда? — спрашивает отнюдь не славянский водитель.

— Тушинская, там покажу, — отвечаю я на специально ломанном русском.

— Тысяча.

Злюсь. Вот же хитрые люди пошли. Думают, раз иностранец, то можно три шкуры спускать.

— Ладно, — отвечаю я, выбор-то у меня не большой.

Водила шмыгает орлиным носом, явно жалея, что не заломил цену побольше.

Мы срываемся с места.

— Что с ним? — возница кивает на Альентеса, рассматривая нас в зеркало.

— Русская водка! — отвечаю я, как можно радостнее и поднимаю большие пальцы вверх.

— А вам можно? — с подозрением спрашивает мужчина.

— Нет, но будет что рассказать на исповеди, — я подмигиваю и смеюсь.

Водитель тоже заливается смехом, блестя золотыми зубами.

— Ты должен был меня бросить, — неожиданно проговаривает Альентес, поднимая налитые сном веки.

— Вот еще, — шепчу я, — Не говори глупостей!

— Так требуют правила, — голос моего напарника совсем слабый, да и он сам беспомощен.

— Ты же не тяжело ранен, — отзываюсь, наблюдая в зеркало, как водитель с интересом прислушивается, — Сейчас приедем домой, я тебя быстро подлатаю.

Альентес недовольно что-то бурчит, но я не могу разобрать. Он снова теряет сознание и мне приходится его придерживать, чтобы не свалился с сидений на крутых виражах дороги.

Расплатившись с водителем, я вынес Альентеса из машины. Нас обдал морозный ветер, на улице холодало буквально на глазах.

Мой напарник поморщился и застонал.

Как-то сразу защемило сердце. Он был таким беззащитным и ослабленным. Сейчас, у меня на руках, побежденный ядом, он напоминал того самого Альентеса из детства.

Я прижал его крепче и скорее понес в дом, надо было срочно реанимировать это чудо природы, иначе точно, наша миссия обречена на провал.

— Сейчас станет легче, — говорю я и тянусь ослабить захват застежек сутаны. Альентес дотрагивается ледяной рукой до моего запястья и приоткрывает глаза. Он все еще в ядовитом бреду, хотя уже и в теплых объятиях одеяла кровати.

— Что? — удивляюсь я.

— Не надо… — слабым голосом отвечает Альентес и его брови сходятся в дуге страдания.

— Но… — я растерялся, — Но мне надо это снять, чтобы добраться до твоей раны.

— Пожалуйста, Диего… Не надо, — успевает сказать он, прежде чем бессильно уронить голову на подушку.

Мое сердце обдает горечью.

Почему он так отчаянно не хочет, чтобы я его раздел? Какие глупости… Неужели он стесняется?! Бред! Или это отзываются шрамы души? Не хотелось бы…

— Ладно, — бойко говорю я.

Решение приходит само собой. Я просто-напросто отрываю рукав сутаны Альентеса и обнажаю глубокий порез. Он кровоточит… Сильно.

Я нагнулся и впился губами в рану, высасывая яд. Во рту скукожился соленым сгустком железный привкус крови. Чужой крови…

Я сплюнул и снова пристроился к порезу.

Яд медленно уходил. Моими стараниями в крови Альентеса осталось не так много отравленной примеси, ему становилось лучше. Должно было стать.

Я укрыл этот трясущийся комок нервов одеялом, так что только кончик раскрасневшегося носа выступал наружу, и взял его в охапку. Альентес дрожал, я чувствовал волны лихорадки, и они передавались мне, заставляя мысли течь по болезненно медленному кругу. Я не мог ни о чем думать, кроме как о комке в моих руках, чье учащенное сердцебиение я так отчетливо теперь слышал.

Я не спал всю ночь, я прижимал к себе раненного собрата, моего друга детства, и следил за его состоянием, карауля каждый вдох. Я не знаю, почему меня так тронуло его состояние, может, в счет старой дружбы или необходимости завершить миссию, но… Я не знаю…

Утром, когда свет солнца стал медленно подкрадываться золотистой дорожкой к моему ложу, я провалился в спасительную дремоту. Сон был недолгим.

Прозвонил предатель-будильник, сотрясая мои виски болью.

Мне было пора покидать наше с Альентесом убежище.

Я поднялся на локтях и бережно отстранил раненного собрата, чтобы не потревожить его сон.

Мог ли я оставить его одного?

Мне не хотелось уезжать от Альентеса вот так… Но я был обязан. Братство поместило меня в жесткие рамки: был куплен обратный билет, оплачены расходы, да и номеров телефона наставника Рауля или любого другого куратора у меня не было. Издержки секретности. Я не мог сообщить о своей задержке, и не мог не приехать вовремя.

Я нехотя встал и начал одеваться.

— Все нормально, — послышался хриплый голос Альентеса. Как и прежде он звучал степенно.

Я обернулся.

Альентес сидел на кровати, прижимая к себе одеяло. Если бы не лихорадочный блеск его бархатных глаз, я бы и не подумал, что еще несколько часов назад мой соратник был объят жаром ядовитого забвения.

— Но… — вырвалось у меня из центра груди.

— Я в порядке, Диего.

— Да ты сегодня и шагу не сможешь ступить! Столько яда! У тебя же организм ослаблен…

Я осекся.

Альентес встал на ноги и продемонстрировал наглядно свои слова. (утверждение?)

— Диего, — Альентес не спускал с меня своего пронизывающего тяжелого взгляда, — Я справлюсь… Честно… И… спасибо тебе.

— Эмм, за что? — я невольно почесал затылок.

Альентес хмыкнул и снова забрался в кровать, не произнося ни слова.

— Аль, я… — мне хотелось что-то сказать, но я так и не смог, а мой бывший друг игнорировал мою личность и больше не собирался уделять ей и толики внимания.

Сегодня я уезжал, и ничто не могло мне помешать… но если бы он только попросил остаться!!! Если бы только…