Письма в пустоту

ИДЕ ЖЕ БО АЩЕ БУДЕТ ТРУП, ТАМО СОБЕРУТСЯ ОРЛИ

Джордж не любил ходить в простые не разрекламированные места, но на этот раз сгодился кабачок обычнее обычного. Грубые деревянные столы в русском стиле, интерьер с аляповатыми картинками а-ля 30-е, лица официанток как в тяжкие годы коллективизации.

Но, несмотря на то, что Гленорван не особо тщательно подбирал место «рандеву», Альентесу было совершенно наплевать, что творилось кругом.

Сев за стол он остекленевшим взглядом уставился на папку меню.

Джордж чуть заметно поморщился, ему никогда не нравились шрамы, портящие лицо, а у Альентеса будь здоров какой рубец красовался на веке. Да еще и глаз с бельмом выглядел неживым, мертвым.

Американец закурил Captain Black. Терпкие сигареллы со вкусом ванили его успокаивали, а сегодня ему было просто необходимо взять себя в руки, которые то и дело изводили предательские мурашки. Но Гленорван не подавал и вида, что его мучает беспокойство, напротив, он улыбался еще хитрее обычного, соблазняя не только окружающих людей, но и все зеркальные поверхности кабацкого интерьера.

— Ты думал над своей жизнью? — с интонациями издевки спросил американец.

Официантка принесла заказанный кофе и апельсиновый сок, выбранный Джорджем для молчаливого спутника.

— Нет, — ответил Альентес после ее ухода.

— А почему? — Гленорван выпустил дым в лицо розенкрейцера.

— Не входит в обязанности слуги, — монах тоже закурил.

— Значит, ты ничего не испытываешь?

— В смысле?

— Ни боли, ни страданий, ни угрызений совести, ни обиды… — Джордж замолчал, крутя в руках сигарету.

— Если разочарую хозяина… Только тогда…

Альентес снова закурил, в его руках сигареты летали со скоростью болидов.

— И что будет, если это произойдет?

— Наказание.

— Игнасио тебя накажет?

— Неважно. Проигрыш и будет наказанием. Все, что со мной произойдет, завали я задание, станет достойной платой за разочарование Учителя.

— Чему он научил-то? — с вызовом произнес Джордж.

— Кто?

— Учитель твой.

— Всему…

— Кроме умения владеть ломом, что ты еще можешь?

— Все, что прикажет Игнасио…

Монах был тверд в вере в праведность своих слов.

— Ну, следить ты не можешь. Надо признать, задание со мной ты завалил.

Альентес потупил голову, его пальцы выписали на столе загогулину и остановились в кучке серого пепла, которым так щедро плакала его сигарета.

— Я отвечу за свои огрехи, — парень поднял глаза на противника, — Ты ведь сам заставишь меня заплатить, и тебе, Джордж, это известно лучше меня…

Гленорван на секунду прищурился и тут же рассмеялся, обнажая белоснежные зубы.

— Ты даже не сопротивляешься судьбе?! — продолжая улыбаться, подметил он.

Альентес промолчал.

— И тебе не будет обидно?

— Нет.

— Что бы не случилось???

— Да.

— Ну, тогда нет проблем, — американец махнул рукой, делая вид, что собеседник его успокоил.

— Я не думаю, что тебя станет терзать совесть, — на губах монаха появилось подобие усмешки.

— Я не обижаю слабых, не в моем стиле. А ты, прости, просто жалок… — Гленорван одним махом осушил чашку кофе.

— Не надо только так нервничать, — парень не спускал глаз с противника, — Твое снисходительное отношение ко мне излишне. Я убью тебя, если будет приказ…

— А пока можно делать с тобой все, что я захочу? — ледяным тоном бросил Джордж.

— Я же проиграл тебе в…, если уместно, интеллектуальной борьбе.

— Ты идиот? — совершенно спокойно поинтересовался американец.

— Хм, ни о чем не жалей, Джордж, это твои слова.

— Я не думал жалеть…

— Хорошо, потому как я не понимаю такого отношения к себе, особенно со стороны Акведука.

Гленорван отвернулся. Казалось, он заострил свой взгляд на двух миленьких подружках, расположившихся в конце зала за уютным столиком. Девушки поймали интерес американца и отвечали ему игривыми улыбками. Но Джордж не замечал девушек, его поведение скорее носило механический характер, отработанный годами.

На самом деле, он был погружен в глубокие раздумья.

— Расскажи мне свое самое яркое воспоминание, — неожиданно попросил он.

— Зачем? — Альентес чуть смутился.

— Просто так…

— Я не знаю…

— Ты ведь чувствуешь надвигающийся шторм? — Гленорван свысока посмотрел на монаха.

— Наверное.

— Время перед бурей самое тихое, добавь тишины…

— Не понимаю… — монах пожал плечами, — Чего тебе от меня надо?

— Хочу узнать, было ли у тебя в жизни хоть что-то запоминающееся.

— Мою жизнь лучше и вовсе забыть.

— Значит, не ответишь?

— Нет.

Альентес как-то неестественно дернул головой.

— Ладно, — хмыкнул Джордж, — Тогда я… Ты когда-нибудь пускал воздушного змея в небо?

— Я пускал змеям Акведука кровь.

Гленорван засмеялся, но продолжал:

— Я помню один день, мы тогда жили в Англии, шел дождь… Погода была явно не для запусков змея, но я хотел. Мама взяла меня за руку, накинула дождевик мне на плечи, и мы пошли на холмы. В тот день дул шквальный ветер, раскачивая деревья мокрые от дождя. Мне удалось запустить змея лишь с десятого раза. Видимо выше в небе бушевал настоящий шторм, потому как веревку от змея мотало из стороны в сторону, вырывая у меня из рук. Мне было восемь лет, и я не удержал… Змея сорвало и понесло на деревья. Я рыдал в голос и умолял мать вернуть мою любимую игрушку.

Гленорван замолчал, он отстраненно смотрел на пустую чашку кофе.

— Все? — поинтересовался Альентес, не вынимая изо рта очередной сигареты.

— Хм, нет, не все, — Джордж усмехнулся, — Мама сжалилась надо мной и полезла на деревья. И чем выше она залезала, тем я сильнее боялся, что она вот-вот сорвется со скользких веток вниз. Мне уже не нужен был змей, заискивающе пестревший сквозь крону, я хотел одного, чтобы мама поскорее вернулась обратно, только так я мог быть спокоен. Я снова заплакал, прося ее вернуться. Каково же было ее удивление! Но она все же достигла цели и забрала змея, а потом, стоя на земле, мама прижимала меня к себе и смеялась над моими детскими страхами. Я успокоился от ее улыбки, — американец сладко зажмурился, — Мое самое яркое воспоминание — улыбка моей матери, внушающая мне, что все хорошо, что гроза закончилась, и уже все-все хорошо… Но тебе, наверное, не понять моей радости, ведь матери у тебя никогда не было!

Альентес нахмурился.

— А мое самое ярко воспоминание — внезапно выпалил он, — Взгляды моих собратьев, тех с кем я вырос в детской группе, когда стали известны результаты распределения по наставникам. С одной стороны в них читалась жалость к моей судьбе, с другой бесконечная радость, что это не им выпала немилость судьбы оказаться учеником Игнасио… Такое тошное чувство возникает от их взглядов…

— Зависть?

— Злость…

— Ты способен чувствовать? — иронично произнес Гленорван.

— Нет, не способен. Устраивает?

— Меня вполне.

— Ну и все, — Альентес открыл новую пачку сигарет.

— Может, расскажешь, кто такой Диего? Ты так сладко его звал…

— Тебя не касается! — яростно выкрикнул Альентес. Его буквально свело гневной судорогой.

— Видимо это воспоминание ты оставил исключительно для себя.

— Тебя это не касается, — вкрадчиво повторил монах.

— Ладно, — Джордж рассмеялся, — Забудем!

— Тебе, что натерпится узнать подробности моей жизни? — с желчными нотками в голосе проговорил монах.

— Абсолютно неинтересно, просто, чем больше знаешь о противнике, тем легче его одолеть.

— Твой сегодняшний пассаж возле ресторана не был похож на элементарное выуживание информации! Скорее ты выглядел взволнованным!

— Да уж, смотрю на тебя все и думаю, как у тебя духу хватает быть таким спокойным…

— После всего, что со мной делали? Ты это хотел сказать?! — перебил Альентес.

— Тебе не к лицу доминировать в разговоре, — презрительно фыркнул Гленорван.

Повисло молчание.

— Все же, я не понимаю, как можно так низко пасть и ни во что себя не ставить, так, как это делаешь ты.

Джордж принял серьезный вид.

— Я? Меня не существует… Я слуга, обслуживающий персонал, вспомогательный механизм… Называй как угодно!

Альентес сдвинул брови.

— Поэтому ты сейчас так ревностно на все реагируешь? — рассмеялся Джордж.

— Я… — розенкрейцер невольно пригладил челку, — Не реагирую…

— Да, конечно! Ты просто смирился, тебе легче обозвать себя безропотным слугой, чем начать задумываться. А когда, что-либо вынуждает тебя анализировать, ты начинаешь отбрыкиваться и сердиться… Ты бежишь от правды.

— И?

— И ничего. Я понимаю причину такого поведения, это типичная защита, которая не дает сойти с ума. Но я не порицаю, я могу объяснить, почему так… и, если честно, сам бы я не выдержал.

— Ничего сверхпредельного… — тихо произнес Альентес.

Джордж принялся хохотать.

— Конечно, нет, — иронично продолжал он сквозь смех, — Тебя унижают и лишают человеческого достоинства, а тебе все нипочем. Ты готов сносить любые пытки ради Игнасио, только потому, что решил, что он твой Бог. Бедняга… Нет, ну действительно просто смешно!

— Смейся, — проговорил Альентес, нервно тыкая окурком в пепельницу.

— Остынь, — хмыкнул американец, — Мы все равно враги. Так?

— Да…

— Значит, без обид?

— Да.

— Альентес, — Джордж посмотрел прямо в глаза монаху.

— М? — парень ответил взаимностью.

— Что бы не произошло дальше, это не твоя вина.

Розенкрейцер хотел было ответить, но тут его телефон взорвался протяжным визгом.

Альентес подскочил, схватив трубку, и заметался по залу.

Джордж засмеялся, но насладиться комичным замешательством собеседника не успел, его собственный мобильник запел нежной мелодией востока.

— Итон? — весело отозвался Джордж.

— Гленорван, не пользуйся моим терпением… — рассерженный голос товарища заставил американца неохотно выпрямиться.

— Что опять? — нехотя спросил он.

— Испытываешь меня на выдержку?

— Ты же не коньяк…

— Джорджи! — гаркнул Итон, — Моя группа захвата мертва!

— А ты что ожидал?

— Монах убил их!

— Естественно… Он лучший асассин ордена. Иначе и быть не могло…

— Вот! Вот поэтому ты обязан от него избавиться как можно быстрее, — уже спокойно подытожил картавый лидер Акведука.

— Я же просил не влезать в мою игру, — свысока заявил Гленорван, — Но ты не послушался, видимо в организации лишних людей стало много.

— Джорджи, ты действительно потерял голову из-за маленького монаха?

— Ничего подобного, — отмахнулся американец.

— А, по-моему, я прав. Ты забыл отца?

— Итон! — глаза Джорджа вспыхнули яростью.

— А по факту выходит, что тебе все равно, чем ты клялся на его могиле! Твои развлечения тебе дороже чести рода и заветов родного отца, я теперь вижу истинное положение дел.

— Не говори так, Итон! — сурово ответил Гленорван, сжимая трубку в руке, — И не разводи меня на действия. Я и без тебя все контролирую и у меня есть план… А ты только мешаешь своими внезапными выпадами в виде отдельных группок захвата.

— Контролируешь? Этого мало! Действуй! Джордж, я серьезно, времени не так много! Орден не будет вечно ждать моего эфемерного появления, они скоро догадаются, что это была всего лишь дезинформация, так искусно тобой сфабрикованная для шпионов.

— Не зуди, старик. Calm down! — хохотнул американец.

— Джордж, не вынуждай меня принимать крайние меры.

— No problems, roses must die… Я понял тебя…

— Гленорван, твоя ирония неуместна, когда-нибудь ты за нее поплатишься.

— Но не сейчас, — равнодушно отозвался Джордж, — Пока, старик, борись лучше со своими килограммами, нежели с другом детства.

Не дав Итону ответить, Джордж отключил телефон. Совсем… с концами.

Он вздохнул.

Перед его глазами маячил Альентес с телефонной трубкой у уха. Выглядел монах просиявшим и радостным, по всему было видно, он долго ждал этого звонка.

Гленорван, пользуясь тем, что розенкрейцер его не видит, извлек из кармана маленький кулек из целлофана, так напоминающий подушечку жвачки Dirol. C одним только исключением: в нем белел подозрительный порошок. Нервно покрутив подушечку в руке, Джордж надорвал край целлофана ногтем.

Он, было, нацелился на стакан с соком, принесенным для Альентеса услужливой официанткой, но неожиданно отдернул руку.

В глазах американца стояло брезгливое презрение. Он снова глубоко вздохнул и уже без колебаний решительно высыпал содержимое пакетика в стакан.

Вскоре вернулся Альентес. Выглядел он странно, с одной стороны его щеки пылали румянцем, с другой в глазах читалась усталость и обреченность.

— Что случилось? — как можно спокойнее спросил Гленорван, пряча предательски дергающуюся щеку за ладонь.

— Все нормально.

— Я так полагаю, звонил Игнасио? Наш хмурый воспитатель?!

Монах утвердительно кивнул.

— Неужели задание отменяется?

— Нет, но мне приказали не торопиться.

— Ты рассказал, с кем время проводишь?

Альентес в момент помрачнел.

— Нет, — сердито буркнул он.

— От учителей секретов быть не должно! — Гленорван подмигнул.

— Я разберусь… Приказа все равно не поступило.

— Все ждете Итона?

— Да.

— Ждите, — надменно усмехнулся Джордж.

Альентес одним махом осушил стакан.

Американец заулыбался еще шире. Монах медленно перевел на него свой пристальный взгляд.

— Не обольщайся, — проговорил он, — Я все видел… И через сколько подействует?

— Ты хоть понимаешь, что там было? — озадаченно спросил Гленорван.

— Известно что, — пожал плечами монах, — Сыворотка правды, Акведук помешан на подобных вещах.

— Нет… — тихо протянул Джордж, снабжая ответ отрицательным покачиванием головы.

Альентес вздрогнул.

— В общем-то, все равно… — заключил он, — Если яд, то моя смерть лишь освободит дорогих людей от омерзительной обузы вроде меня…

— Там не яд, я не люблю убийства, — хмыкнул Джордж, замечая, как на щеках противника стал выступать нездоровый румянец.

— Не яд… — машинально повторил Альентес, отворачиваясь в сторону, — Знобит…

— Только начало.

— Я понял… Сейчас вся моя нервная система встанет на уши, а каждое прикосновение будет отдавать жаром. Ты приберег для меня тестостероновый шок?

— Можно и так назвать, — пожал плечами американец, — Не вини себя… Ты ведь не видел.

— Неправда!

— Не ври, особенно так неумело. Ты догадался уже после того, как выпил, — голос Джорджа звучал прокурорской обвинительной речью.

— Не выдумывай!!! — Альентес обхватил плечи руками, желая не то согреться, не то унять дрожь.

— Маленький гордец, — снисходительно усмехнулся Гленорван, — Ты понял по моей реакции, так ведь?

Розенкрейцер замотал головой.

Его дыхание участилось.

— Я ведь прав, Альентес…

Джордж взял из пачки сигарету противника и вложил ему рот, давая прикурить.

— Покури, напоследок, — хмыкнул он.

— Ты прав, — наконец ответил монах, его губы разомкнулись, и сигарета, медленно свесившись до подбородка, полетела на пол, — Я посмотрел в твои наглые глаза победителя и прочел в них всю мерзость извращенного ума змея Акведука.

— И это говорит мне парень, добровольно назвавшийся рабом, — Гленорван скептически покачал головой.

— Добрая воля, где она? — прошептал Альентес, срываясь на истеричный смех. Его всего трясло.

— Тебя уже ведет… Нам пора.

Американец поднял руку, призывая официантку.

— Что… — Альентес говорил, понурив голову почти до самого стола, слова давались ему с трудом, — Что ты собираешься со мной сделать?

— Разве тебе не безразлично? — Джордж притворился удивленным.

— Скажи… Будь чел… Разве сложно…

— Ничего из того, к чему ты не привык. Ты сам признал, тебе нравится унижаться. Поэтому у меня не было причин пощадить тебя. Раз ты так фанатеешь от своей сущности, что ж… не смею мешать.

— Ясно… — прошептал Альентес, последним усилием воли сдерживая дрожь.

— Пошли! — приказал Гленорван.

Он, не дожидаясь счета, кинул деньги на стол и, сорвавшись с места, повел Альентеса под руки к выходу.

— Ты, конечно, сразу начнешь обольщаться, но мы едим ко мне… — засмеялся Джордж.

— Сволочь, — отозвался розенкрейцер.

— Да, я такой, но благодаря хорошему настроению, я даже оставлю твой лом при тебе… Если сможешь обороняться, попробуй.

— Сволочь…

Альентеса сильно шатало, поэтому, чтобы не упасть на подкосившихся ногах, ему приходилось тоже искать помощи в руке противника.

В гостиницу они приехали через какую-то четверть часа, Альентеса к этому времени уже как следует трясло. Его щеки и глаза пылали, мышцы были расслаблены, и действительно каждое прикосновение к его телу отзывалось раскаленной волной возбуждения. Он тяжело дышал, сквозь сиплые вздохи изредка прорывались стоны, так напоминающие тихие всхлипывания детей.

Джордж держался сковано, на его лице образовалась каменная маска суровости, так что ни одна эмоция не просачивалась сквозь мышечный плен.

Американец вел свою жертву уверенной и решительной рукой, не ведая снисхождения или милости. Он точно знал, что уготовано молодому монаху.

Войдя в номер, Джордж швырнул Альентеса на пол. Потом Гленорван налил себе коньяк и принялся прохаживаться по комнате, причем в совершенно спокойной, неторопливой манере.

Как только часы над мини баром показали девять часов, американец словно ожил и вспомнил о своем пленники.

Он изучил его тяжелым и пронзительным взглядом.

Альентес сидел на полу, скрестив ноги и обхватив колени руками. Его худые плечи бесконечно сотрясались от внутреннего пожара, а глаза, распахнутые до предела, в ужасе прожигали одну точку на сером ковре номера.

Гленорван выключил свет. Монах не шелохнулся.

В свете огней города, его было отлично видно. Но Джордж все равно распахнул занавеску пошире.

— Ты понимаешь, что происходит? — холодно спросил Гленорван, поворачивая голову в сторону Альентеса.

Тот с задержкой кивнул. Тело его слушалось плохо, парень уже себя не контролировал. Джордж подошел к тумбочке, что возле кровати, и извлек из первого ящика небольшую капсулу и медицинские перчатки, которые с характерным звуком тугой резины легли поверх его рук.

— Тебе ведь не привыкать, — вслух размышлял Джордж.

Он присел рядом с Альентесом и, сдавив его лицо в руке, заглянул в глаза цвета вишни уже подернутые пеленой наркотического безволия.

— Мне приходится, помни об этом, — шепнул Гленорван, выпуская голову парня из рук.

Альентес прикрыл дрожащие веки.

— Правильно, не смотри… — одобрил Джордж.

Он принялся расстегивать сутану монаха, обнажая его грудь. При каждом нечаянном касании Альентес вздрагивал и морщил лоб, борясь с иглами возбуждения, прокалывающие его тело от малейшего соприкосновения с Джорджем.

— Как ты сильно возбужден, — хмыкнул Гленорван.

Он развел ноги парня и, немного помедлив, засунул руку ему под подол сутаны.

— У тебя уже стоит и ты сильно течешь… — заключил Джордж рассматривая свою руку в перчатке на которой красовались тягучие нити чужой смазки.

Гленорван встал и снова направился к ящику. Альентес так и застыл с раздвинутыми ногами. Он, конечно, пытался подвигаться, но у него не получалось. С обвисшей тканью сутаны, открывающей его худое тело, которое раскрашивали блики ночи, парень выглядел как раненный воробей навсегда лишенный крыльев.

— Я думал, тебя придется разрабатывать, хорошо, что я ошибся, — продолжал говорить американец, извлекая на свет камеру и фаллоимитатор из черной гладкой резины.

Вскоре вещи оказались на своих местах: камера на столике возле кресла, направленная в сторону Альентеса, а незатейливая секс-игрушка возле его ног.

Сам же Гленорван подошел к парню и, поставив его на корточки одним рывком, задрал сутану, оголяя его нижнюю часть тела для объектива камеры. В руках у Джорджа оставалась капсула, он покрутил ее пальцами, а потом деловито произнес:

— Ты сам себе засунешь? Или мне постараться?

— Что… это? — сбиваясь, прошептал Альентес.

— Это? — Гленорван задумчиво поиграл капсулой в бликах огней, — Возбудит тебя сильнее.

— Я сам…

— Вот и хорошо, а то мне противно…

Он вложил в руку монаха хитрое средство от «холодности», и отошел. Альентес с трудом, борясь с дрожью в руках, умудрился погрузить в себя капсулу. Казалось, его трясло все сильнее, потому как, потеряв равновесие, он растянулся на ковре. Однако возбудитель был уже в его теле и растворялся искусственной смазкой.

Джордж с отвращением цыкнул.

Он метнулся к распластанному монаху и грубым движением поставил его в исходную позу.

В комнате начинало пахнуть характерным сладковатым запахом человеческого наслаждения, смешенного с кислотой растворяющихся в теле лекарств. Альентес был на грани экстаза, по его ногам тянулись блестящие струи смазки, нехарактерные по своему объему для мужского организма.

— Лекарство неплохо работает, — отметил Джордж, наблюдая за картиной, — Твои мышцы расслаблены, ты полностью открыт, а препарат, растворяясь у тебя внутри, не только превращается в смазку, но и стимулирует выработку слизистой влаги.

— Помоги мне… — пошептал Альентес, смотря на американца с мольбой.

— Сам, у тебя все для этого имеется. Я никогда не смогу переспать с мужчиной, мне мерзко даже подумать о таком, — Гленорван кивнул на черный прототип полового члена, валяющийся в ногах у монаха.

— Я… не смогу… Руки не слушают… — протянул Альентес.

— Напрягись. Тебе не привыкать, — грубо бросил Джордж и сам вздрогнул от резкости своего тона.

— Ты прав, я мерзкий, даже в перчатках ты не должен пачкаться об меня, — отчетливо произнес парень.

Он поднял фаллоимитатор, непослушно выскальзывающий из дрожащих рук. Но он не сдавался, Альентес с настойчивостью робота стал засовывать в себя интимную игрушку. Руки дрожали все сильнее, движения сбивались, черный резиновый фаллос прерывисто входил в тело монаха, заставляя его плоть источать все больше и больше жидкости. Все ноги Альентеса и даже пол под ним превращались в переливающийся водопад. Парень жадно ловил воздух, срываясь на стоны.

Джордж снимал бесстыдство на камеру.

В полумраке номера сокращающийся в движении и конвульсиях Альентес напоминал странного причудливого насекомого, собирающего нектар.

— Странно, — отстраненно проговорил Джордж, откладывая камеру, — Даже в таком униженном положении ты не выглядишь пошло, и запах… Твой запах не отвратителен, он сладок… Поразительно!

Альентес отозвался протяжным стоном.

— Я не могу Джордж… — дрожащим голосом простонал монах. Фаллоэмитатор выскользнул из его рук и покатился по полу.

— М? — Гленорван отложил камеру, которая продолжала работать.

— Не могу… помочь себе…

— Ясно, твое тело ослабело, ты ничего не можешь удержать в руках, поэтому глубина проникновения не та…

Альентес вскинул голову и с мольбой в глазах вскрикнул:

— Джордж! Помоги мне!!!

Гленорван подошел вплотную к монаху и с высокомерностью уставился на него, валяющегося возле его ног.

Альентес из последних сил вцепился в полы пиджака американца, бесконечно повторяя одну фразу:

— Джордж… Прошу… Помоги мне… Я умоляю… Дай мне кончить, прошу, иначе я сойду с ума… — он запинался и всхлипывал, а потом, отдышавшись, продолжал, — Помоги мне… Сделай, сделай… Со мной…

Гленорван вздрогнул. Он зажмурил свои голубые холодные глаза, а потом резко отцепил Альентеса от себя.

— Нет, — процедил он сквозь зубы, — Я никогда не стану спать с мужиком! Не проси.

— Я умоляю, — шептал Альентес, сникая на ковер.

— Несчастное дитя! Уходи… Пошел вон! — Джорджа как подменили. Он схватил розенкрейцера, забившегося в его крепких объятиях, и выставил за дверь.

— Уходи! Ползи к себе! Может какой-нибудь добрый самаритянин тебе поможет!

Американец выкинул вслед за Альентесом его лом и захлопнул дверь.

Он с ненавистью шарахнул об стену попавшийся на пути стул, потом разбил вазу, запустив ее в злополучную тумбочку. Казалось, он разнесет весь номер, но нет, увидев пятно, оставшееся после Альентеса, американец схватил бутылку виски и вылетел на балкон. Свежий, даже морозный, ветер лохматил его волосы и обжигал острыми льдинками, кружащимися в воздухе, но Гленорвану не становилось лучше.

Душило отвращение и презрение.

Он сполз по стеклу двери и уселся на холодный пол, принимаясь осушать бутылку.

— Как мне все надоело, — прошептал Джордж, с силой потирая лоб, — Все достало…

Он схватился за голову, погружая пальцы в золотые пряди своих волос.

— Почему я должен… — Гленорван тихо рассмеялся, — Ненавижу все это! Акведук, Орден, Итона, себя, всех… Уроды! Твари! Один Альентес невинен, как ребенок, но и его умудрились развратить и изломать. Суки… Все кругом мрази, и я… Я!

Он продолжал смеяться, оскаливаясь, как кобра в момент броска.