Письма в пустоту

КАИНОВО КЛЕЙМО

Диего, милый мой Диего…

Вот и закончена моя эпопея с Джорджем, моя заранее проигранная война. Что и следовало ожидать, коварный змей Акведука меня перехитрил. Завтра к вечеру шпионы принесут в орден видеозапись с моим позором. Игнасио увидит, насколько я жалок и, скорее всего навсегда отвернется от меня. Я не вынесу, но все равно, пока не пробьет час, я остаюсь его верным слугой, храня в сердце преданность Учителю.

Что касается произошедшего час назад в отеле, то тут я буду несколько категоричен.

Мне стыдно… Я стоял на коленях перед заклятым врагом, я удовлетворял себя на его глазах и умолял сжалиться над собой. Джордж выставил меня вон. Использовал, как средство мести розенкрейцерам, а потом выгнал проч. Он поступил верно, но лучше бы убил…

Меня ждет позор, в братстве меня им попросту заклеймят. Я бы ничего не желал больше, нежели смерти, лишающей бремени вины перед драгоценным Учителем и его идеалами. Я умудрился подвести человека, не отказавшегося от моей проклятой небесами натуры.

Диего, прости меня, я действительно гадок.

Теперь ты видишь, почему я так говорю? Почему ненавижу себя?

Во мне ни капли хорошего! Я убийца и мои руки по локоть в крови. Причем я отнимал жизни у таких же безропотных слуг как я, жаждущих лишь угодить хозяевам. А кроме того мое тело — сосуд разврата и похоти. Я спал с другими мужчинами, и моему организму это нравилось, а потом все мои любовники пострадали из-за меня… Все, пожалуй, кроме Гарсиа. Но с ним другое, его купили, и ему было непринципиально, что со мной делать.

Диего, почему ты полюбил меня? Такого отвратительного грешника… отброс божьего царства… Почему? Я могу объяснить лишь твоей бесконечной добротой, иначе никак.

Завтра…

Завтра меня придадут освистанию. Из первого бойца ордена я превращусь в главное разочарование и последнего мерзавца, которого держат лишь из милосердия. Но они сами меня послали в лапы Гленорвана… Я умолял сегодня по телефону Игнасио отозвать меня, я предупредил, что не справляюсь с чуждым мне уровнем противостояния. Но учитель имел иные соображения.

«— Мышонок, ты должен выполнять любую мою команду. Или ты забыл, кто ты? Хочешь отплатить мне за все добро в своей преступной сатанинской манере? О, я не сомневался. На мою милость ты всегда отвечал черной неблагодарностью».

Вот, что мне ответил мой наставник, и его голос даже не дрогнул.

«— Иди и служи мне, даже если мой приказ несет тебе смерть! Ты ничтожество, которое не вправе выбирать, что делать! Ты грех противный богу, ты живешь лишь благодаря его благочестивому позволению».

Так Игнасио закончил наш с ним диалог.

Он хотел моего падения. Учитель жаждал моей крови, чтобы насладится страданием в полной мере. Он всегда так поступал. Смотрел за мной и парнями, наблюдал, как я меняюсь из-за Гарсиа, упивался слезами, пролитыми по Диего в разлуке с ним, то есть с тобой, мой невидимый собеседник.

Но пусть так… Игнасио известный садист, он мой палач и мучитель, но я заслуживаю его бессердечности. Раз судьба меня погрузила в столь грустный омут жизни, значит, поделом мне. Судьба всегда справедлива, просто так она никого не обделит. Я грех… Я тьма… меня надо наказать и уничтожить.

Только ты, Диего, был моим сокровищем… совсем незаслуженно мне данным. Быть может, за счастье жить подле тебя все детство я и расплачиваюсь?! Что ж тогда плата равноценна!

По крайней мере, мое поруганное тело жестоко отвечает за каждую секунду, проведенную с тобой. И хорошо… Хорошо, что мне дают понять, я не должен тебя пачкать и докучать своим существом.

После лекарства Джорджа у меня все внутри щипало и жгло.

Дрожь чуть унялась, когда я выполз на улицу, холод остудил искусственную негу. Хорошо, иначе я бы не добрался до метро и, проходя мимо контролерши в стеклянной будке, не смог бы изобразить нормального вменяемого пассажира.

Мне удалось… Каждый шаг становился битвой. Я боролся с организмом как мог, мне хотелось упасть на пол и кататься, умоляя всех вокруг, пусть даже бомжа, помочь мне кончить…

Но я не мог себе позволить такого, я и без подобных выкрутасов унижен и разбит, дальше некуда… У меня нет гордости и самоуважения, но умолять незнакомых людей совокупиться со мной, слишком даже для меня. Я очерню Игнасио… Я огорчу тебя, Диего. Нет, мне самому противно… Ужасно противно, и проиграй я себе, отдайся я первому встречному, я бы точно не смог дальше жить с таким грузом.

Пусть я грешник, но… Я не знаю, как объяснить… Наверное, во мне проснулось запретное честолюбие. И хорошо, из-за него я выиграл.

Где-то на середине пути меня снова разморило.

Люди видели, как мне плохо, но не подходили. Должно быть, я напоминал наркомана в ломке. Я искусал все губы, разлохматил волосы, хватаясь за них в остервенении, я плюхнулся на пол и стучал Реновацио по полу вагона. Пойми меня правильно, так ужасно изнывать от вожделения, когда не в силах выплеснуть свое желание!

Я готов был сдаться, только оставалось одно «но».

Меня вел свет Диего, твой свет. Я знал, только ты мне поможешь, только ты останешься небезразличным. Я хотел скорее добраться до тебя, и попросить о помощи.

Но с другой стороны я не желал тебе грязи. Мне отчаянно хотелось избавиться от мучения, но не ценой твоей непорочности. Я решил, что попрошу помощи, потому что банально не удержусь, но я не скажу в чем ее суть… Я не хочу, чтобы ты догадался… Диего, я не позволю себе очернить твой божественный свет, ангельское сияние твоей души.

Я выполз из вагона, оставив мокрое пятно на полу. Чертово лекарство! Столько слизи от него… Фу! Люди, должно быть, решили, что я наделал под себя, но ничего… Я их больше никогда не увижу, пусть воображают, что хотят.

Новая волна накрыла меня при выходе из метро, лихорадя мое естество пульсирующей энергией страсти.

Я не помню, как я вышел, я лишь понимал, что до дома я ползу, из последних сил таща за собой Реновацио. Бросить лом я не мог… Друзей нельзя оставлять в беде, поэтому я держал Реновацио и полз к тебе, мой Диего. Ведомый только тобой я совершал неистовый марш-бросок на четвереньках. Холод уже не действовал, мышцы расслаблялись все сильнее и сильнее… Только бы дойти…