леди Анна, мать Ардена
Прошло две недели с тех пор, как не стало Кристины.
Всего две недели… а будто целая жизнь.
Мы потеряли дочь. И вместе с ней кажется и… сына.
Арден почти не ел. Похудел, осунулся. Тени под глазами стали такими глубокими, что казалось, будто в них можно провалиться.
Я видела, как он разрывается между своей драконьей сущностью и человеческой тоской по жене.
Как сдерживает себя, чтобы не взлететь и не вернуться к паре. Это борьба выматывала его. Мне кажется, он просто сойдет с ума.
Он пропадал неизвестно где.
На мои вопросы он отвечал односложно и непонятно. Гарольд пытался меня успокоить, но это не помогало. Он и с ним почти не говорил.
Я чувствовала: с сыном что-то не так. После каждого моего вопроса он лишь молча качал головой или отвечал, что он был не у пары.
Но тогда, где он пропадает?
Расследование ничего не дало. Было непонятно, кто те люди, что сгорели вместе с Кристиной. Улик не осталось, все служащие в доме Ардена были живы.
Неужели мою девочку хотели убить, и она, защищаясь, тоже сгорела? Именно это рассматривал имперский эмиссар, будь он неладен. А потом версия ее гибели вновь изменилась.
Я не могла свыкнуться с мыслью, что всё так просто, как гласит официальное заключение.
Воры.
Простые, случайные воры, прознавшие, что хозяина нет дома, а женщина одна.
Мол, залезли в дом, чтобы обчистить, а когда Кристина застала их — завязалась драка.
Думать о том, что сволочи захотели надругаться над ней, было невыносимо. Ведь зачем иначе было вообще вступать в сражение?
Меня ужасала эта мысль. Она разъедала душу моему сыну.
Но… я понимала, что Кристина просто не смогла бы справиться с таким количеством противников, которые пролезли к ней в дом. Тем более после выброса магии, который у нее случился накануне.
Как же я хочу оживить этих мерзавцев вновь и сжечь! И так раз сто!
Неофициальная версия тоже существовала, но она казалась неправдоподобной — только потому, что эмиссар не знал, кто устроил выброс магии накануне.
Но… из-за нее гибель Кристины прикрыли слишком быстро.
Никто не должен был знать, что василиски могли дойти до столицы и остаться незамеченными. Именно их магия всегда была непредсказуемой и разнообразной. Именно о них расспрашивал Ардена эмиссар, отсюда и весь перерытый двор.
Опять над нашими головами повисла опасность. Эмиссар всё больше склонялся к мысли, что все странности так или иначе связаны с нашей семьёй: выброс магии, поджог особняка, след неизвестной силы, перекрытый драконьей.
Мне, например, было сложно представить, что кто-то из драконов в здравом уме смог бы заключить союз с этими ползучими тварями — василисками — и позволить им проникнуть в столицу.
Немыслимо.
Но отчего-то эмиссар в этом не был так уверен.
Я чуть было не выдала себя — наблюдала за разговором мужчин из тайной комнаты при кабинете мужа. Едва не выскочила и не выпалила ему в лицо всё, что думаю о его гнусных намёках.
А по его версии выходило, что драконы погибли, Кристина — предательница короны, привечала их, а василиски ушли под землю.
Но раз доказательств нет, кроме перемешанных магических следов, то пока Император ничего не станет предпринимать против нас.
А общественность не узнает правды — дабы избежать смуты.
Я плакала. Тихо, чтобы никто не видел. Хотела поддержать сына, но понимала — есть утраты, с которыми нельзя помочь. Их можно только пережить.
И он переживает. Медленно, мучительно.
К вечеру сегодняшнего дня, пятнадцатого со времени гибели Кристины, я сама уже чувствовала себя выжженной изнутри.
Гарольд тоже держал все в себе, как и мой сын. Но я знала как тому плохо. А еще он не поднимал все это время тему рябины.
Я не напоминала ему о своём настойчивом, порывистом желании избавить могилу матери от неё. Однако мне пришлось обойти немало лекарей, прежде чем муж успокоился. И его не заверили, что я здорова.
А вот сын не захотел обращаться к целителю. Его раны были безнадёжно запущены. Мне казалось, что только эта боль и держала его. Раны затягивались медленно, кожу покрывали черные узоры. Казалось, словно пепел въелся ему под кожу, оставляя вечное напоминание о той ночи.
Они меня пугали, но сын лишь отмахивался. Гарольда он тоже не слушал, замкнувшись в себе.
Мы собирались ложиться спать. Я только потушила ночник, и комнату окутала кромешная темнота.
Гарольд протянул руку и обнял меня со спины.
Я сжала его ладонь, прикусила губу, чтобы снова не расплакаться.
Прикрыла глаза.
И вдруг над головой раздалось громкое и до боли знакомое:
— Дочь! Ты до сих пор не сменила мне зятя?
— А-а-а-а!
И закричала если что не я! Я просто чуть умерла от разрыва сердца в собственной кровати!