Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 3. 2

Тристан и Густав решили немного прогуляться, чтобы развеялись недобрые чувства после учиненного скандала. Но не успели они и пары улиц пройти, как их обогнал экипаж, слишком странный и дорогой, чтобы на него можно было не обращать внимания.

На вид это была бы совершенно обычная конная повозка с той лишь разницей, что лошади в нее впряжено не было.

— Новейшая паровая машина, ваша милость, — угодливо подсказал Густав, рассматривая, как экипаж останавливается у обочины и его лакированная дверца открывается. — Забавная вещь, правда? Давайте такую заведем. Говорят, она работает на воде. Заливаешь в бак ведро, и можно кататься весь день.

— Я слишком стар для этих новомодных штук, — огрызнулся Тристан.

— Ну, уж — стар! За рулем могу быть я. А вы, ваша милость, с комфортом можете устроиться на пассажирском сидении и смотреть на проплывающие пейзажи. Как было б здорово!

С этими словами они поравнялись с экипажем, откуда, надо отметить, вылез презабавный и престранный тип.

Роста он был небольшого, телосложения крепкого. Широкозадый, как самая толстая кумушка. Какой-то несуразный, словно корявый обрубок бревна на ножках. Лицо у неизвестного было самого отталкивающего вида; широкое, как у бульдога, с резкими и грубыми чертами, словно вырубленными топором из сырого, тяжелого и вязкого дерева. Ни дать, ни взять — разбойник, каторжник.

Однако, одет он был очень хорошо, дорого, во фрак и лаковые ботинки. Его фрачная грудь слепила белизной манишки, на руках были надеты белые перчатки, видимо, чтобы скрыть корявые, грубые пальцы. Фалды его фрака торжественно и аккуратно лежали на оттопыренной заднице.

В руках этот странный тип держал цилиндр, который почтительно стащил с напомаженных, блестящих черных волос при приближении Тристана.

— Ваша милость, — и голос у этого странного человека был грубый, как лай бульдога. Он заступил Тристану и Густаву дорогу, прыгнув бочком, как краб, и те вынуждены были остановиться. — Позвольте вам передать приглашение к даме. Сегодня вечером она будет ждать вас у себя в загородном доме. И вам бы лучше всего поспешить привести себя в порядок. Негоже являться перед уважаемой женщиной помятым, с серым лицом и красными глазами. Только глаза вам надо будет завязать. Дом моей госпожи не проходной двор, она сама хочет остаться неузнанной.

Однако!

С изумлением подумал Тристан, что уже давно никто не осмеливался раскрывать рот, чтобы прочесть нравоучений по поводу его внешнего вида. А этот посланник, значит, думает, что имеет такие права?! Так сильно переживает за то, чтоб вид Тристана не оскорбил взгляда уважаемой дамы?!

Посланник молча ждал ответа.

Его черные крохотные глазки, словно два буравчика, так и сверлили Тристана, неулыбчивый, большой рот, словно у сердитой жабы, кривился в недоброй гримасе. Так, словно этому странному посыльному неприятно было находиться рядом с Тристаном. Но из уважения к пославшей его даме он держит себя в руках и ведет себя более чем почтительно.

— Побриться б не мешало, — заметил Густав, почесав подбородок.

Но Тристан был иного мнения.

— К даме? — преувеличенно удивлённо переспросил он у странного посыльного. — Однако, нынче пошли очень смелые и дерзкие дамы. Снимают кавалеров на улице. Но я не из тех мужчин, что ходят к ним по единому их зову. Вы ошиблись, милейший. Поищите ей на вечер кавалера попроще.

И Тристан сделал попытку обойти коротышку.

Но тут произошло невиданное.

Коротышка, которого инквизитор небрежно отодвинул плечом, вдруг вцепился в рукав пальто Тристана, и тут уже у Густава округлились глаза, словно самая полная луна. Он впервые видел, чтобы кто-то даму боялся больше, чем инквизиторского гнева.

— Я не ошибся, Тристан Пилигрим, младший Зимородок! Эта дама не из тех, кому отказывают, — грубо пролаял коротышка. Его крепкая, как стальной капкан, клешня, похожая на корявые корни старого дерева, затянутая в белую перчатку, крепко удерживала Тристана за запястье, и тот даже поморщился от боли. — Коли не хотите зайти домой, освежиться, вы пойдете со мной сейчас же, ваша милость, или мне придется связать и вести вас силой.

— А ну, пусти инквизитора, сволочь! — выкрикнул изумленный Густав, и почти сразу покатился по мостовой, весь с ног до головы закутанный в кокон из серых, драных и лохматых шелковых нитей.

— Ах ты, паучара… — проорал Густав, барахтаясь на мостовой и раздирая клейкие длинные нити,

Инквизитор же не сказал ни слова.

Но одного движения крылом было достаточно, чтоб вцепившийся в его руку Ткач Саванов с криком отлетел от Тристана и запрыгал по тротуару, словно мяч, на своей объемной мягкой заднице, расплескивая быстро застывающие на воздухе шелковые паучьи нити.

Красные глаза инквизитора запылали еще ярче, словно раскаляясь от гнева.

Кряхтя и стеная, Ткач поднялся на свои кривые, мощные ноги. Тристан все так же молча, зловеще вскинул руку в сторону противника, посылая такую мощную волну магии, что, сорвавшись с белоснежных кончиков тонких инквизиторских пальцев, она заставила кипеть воздух. А докатившись до паука, с такой силой ударила его в грудь, что тот харкнул кровью, дважды перевернулся в воздухе через голову, и рухнул на брусчатку.

Его белоснежная манишка лопнула, вывалилась наружу черная волосатая грудь, похожая на бок хищного паука тарантула.

Избитый и истрепанный, Ткач с трудом поднялся. Его красивый костюм был приведен в негодность, испачкан и порван, лицо окровавлено.

— Демоново отродье, — яростно выдохнул Тристан, складывая крылья и встряхивая кистью, которую человек-паук помял более чем чувствительно. — Вы тут в конец распоясались, если гнева инквизиторского не боитесь?! Ты что, думал, я буду с тобой драться? Прошли те времена, когда я бегал за вами с мечом. Достаточно будет с тебя и магии.

— Ты постарел, Зимородок, — хрипло произнес Ткач и расхохотался. — Стал слабым и ленивым. Огонь твой погас.

Тристан смолчал и сейчас.

Просто еще раз тряхнул рукой в сторону неугомонного Ткача, и тот с воплем подлетел в воздух, крутанувшись, как веретено, вокруг своей оси, и рухнул на брусчатку со всего маха, отбив добрую половину туловища.

— А ты что, погреться планировал? — огрызнулся рассвирепевший Тристан. — Так я тебе не печка.

Ткач снова попытался поднять, и это ему даже удалось.

— Нечисто играешь, инквизитор, — прохрипел он, ухмыляясь. Он стоял на слабых нетвёрдых ногах, вихляясь, как марионетка. Его кровоточащий рот растянулся, из уголков его, как черные зубы, вылезли загнутые хищные жвала.

Тристан знал, что может статься, если эти жвала вонзятся в тело. Яд Ткача причиняет очень много боли; в крови словно огонь разгорается и пожирает тебя изнутри…

— Я с тобой не играю!

Следующий удар магии снова подкинул паука в воздух и лишил его всяческого человеческого образа. Костюм разлезся по швам, в рукавах и штанинах обнаружились дополнительные пары конечностей.

— Мозгов в твоей уродливой голове меньше, чем задница воробья! Ты думаешь, я прожил столько лет и ничему не научился?

Паук ворочался на земле, старался встать, но трясущиеся ноги его разъезжались. Да еще и инквизитор добавил масла в огонь. Позабыв об всяких приличиях, он вскочил на спину паука, умело заламывая ему руки за спину, собирая в пучок все четыре ладони с отвратительными волосатыми пальцами.

— Кто-то поедет сегодня в королевскую тюрьму, — зловеще пыхтел Тристан, связывая Ткача его же лохматыми липкими нитями, которые выплеснулись из паучьего нутра на мостовую.

— Лучше в ад! — скрежетал паук, дрыгаясь и извиваясь. Его волосатое черное брюхо было дрябло и пусто, и как бы он не старался, как бы не извивался и не тужился, больше нитей исторгнуть из себя не мог.

— Ну, в ад, так в ад, — покладисто ответил Тристан.

Он почти закончил связывать руки своему сопернику, почти доломал его сопротивление, как вдруг Густав заорал, завыл не по-человечески, и из респектабельного костюма одним рывком мощных лап выпрыгнул оборотень, огромный и лохматый волчище.

Тристан только и успел, что оглянуться.

Густав в одном прыжке достиг брыкающегося паука и оседлавшего его Тристана и злобно впился зубами в огромное жало, которое коварный паук нацеливал в спину Тристану, задирая выше и выше свою порядком помятую задницу.

— О, так у нас тут еще и дама, — со смешком произнес Тристан, справившись, наконец, с Ткачом. — Тогда понятно, откуда такое почтение к неизвестной. Женская солидарность. А самки-Ткачи всегда славились мужененавистничеством. Что вы обычно делаете с мужчинами, убитыми исподтишка?

— Они едят их, ваша милость, — угодливо прорычал Густав, придавив лапами жало к земле.

— О, так наша подружка, — Тристан встряхнул обмякшего Ткача, — вероятно, еще и в положении и ждет много, много таких же волосатых и уродливых, отличных и крепких паучат, как она сама! Это объясняет ее агрессию. Иного объяснения тому, что она кинулась в драку, я не вижу. Так что будем к ней внимательны и нежны. Густав, твоя помощь неоценима. Как славно, что амулет при тебе! Если б не ты, она пробила бы мне дыру в спине, выворотив пару позвонков. Но твоя одежда…

— Он всегда при мне, ваша милость. Ничего, ваша милость. Не в первый раз.

Зубы у Густава были словно алмазные — резали абсолютно все. И ими, совершенно не стесняясь и не раздумывая, Густав отгрыз вопящему Ткачу иглу-яйцеклад, калеча паука безжалостно и бесповоротно.

Покончив с этим, он выплюнул осколки разгрызенной иглы и обошел содрогающегося в конвульсиях паука, крадучись, как хитрый и осторожный лесной зверь.

Со стороны казалось что вместе с одеждой Густав утратил все человеческие качества — сострадание, жалость, — а его волчьи желтые глаза светятся хищным недобрым любопытством.

Скаля зубы, сдержанно рыча, Густав приблизился к Ткачу, заглянул в паучьи глаза, словно любопытствуя, а достаточно ли боли причинил. Но это была лишь видимость. Мучающийся паук глянул в волчьи глаза и затих, перестал сопротивляться.

— Рассказывай, чудовище, — вкрадчивым и прекрасным, как мечта, голосом велел Густав, гипнотизируя паучиху все сильнее и сильнее. — Кто послал тебя? Зачем послал? Куда нас приглашают? Адрес поточнее дайте! Зачем этой даме нужен господин Тристан? А мы уж решим, идти ли нам в гости. И какие подарки припасти для вашей хозяйки.