Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 5. 2

У герцогини, облаченной в штаны Густава и в маскарадный нарядный жилет, был вид озорного сорванца. Одежда оборотня была велика, но это только подчеркивало молодость и женственность темной герцогини. Но ей эта небрежность даже шла.

Она стояла, дерзко расставив ноги, обутые в хорошенькие, крепкие башмачки, небрежно сунув руки в карманы. Тристан невольно улыбнулся, потому что вызов, ершистость, с какой дама демонстрировала свою независимость, очень походили на его собственное упрямство. Он живо припомнил собственную юность, пирушки до утра, драки и бесчинства, которые он учинял со своими дружками, и выволочки, которые наутро устраивал ему король.

Упрямый, колючий и своенравный эгоистичный бастард, он так же вызывающе стоял перед разгневанным королем, все еще нетрезвый в одежде, приведенной в полный беспорядок, и вчерашняя пирушка поблескивала на нем в виде серпантина, увядшей розы в петлице, свежих царапин на щеке…

У женщины были красивые темные волосы, чуть вьющиеся на висках и надо лбом. Они, конечно, растрепались, но сохранили остатки укладки, и, расчесанные и связанные в жгут, выглядели просто непередаваемо хорошо. Дерзко. По-юношески небрежно и дерзко.

И очень странно, неуместно и дико смотрелась на женщине маска. Его собственная маскарадная маска, изображающая плачущую луну. Неживое, отталкивающее лицо. Тристан купил ее, потому что тогда она ему показалась забавной, похожей на него самого.

Теперь он так не думал. Теперь ему казалось, что маска отвратительна. Как и он сам.

«Не хватало еще впасть в комплекс не полноценности, — сердито подумал Тристан. — Нет, ерунда! Отвергает она меня не из-за внешности, конечно. Кому и когда мешала моя внешность? И когда я вообще задумывался о том, что… некрасив?»

— А мы с вами похожи больше, чем вам кажется, — пробормотал Тристан.

— Что?

— Ничего.

— Так мы идем?

— Сначала ответьте мне на один вопрос. Портал памяти. Я сейчас услышал это название, но не верю своим ушам.

— Вот демон! — выругалась герцогиня шепотом, но это незамысловатое ругательство было таким яростным и грязным, что Тристан едва не расхохотался. Обычно так темпераментно ругался он сам — так, что девицы краснели и падали в обморок. — Трехногий ублюдок! Совсем свихнулся! Дрожащий овечий хвост! Собачье гов…

— Герцогиня! — усмехнулся Тристан. — Не к лицу женщине…

— Начхать! — зло огрызнулась она. — Разве вы не понимаете?! Этот насквозь прогнивший пьяница совсем свихнулся! Его, наверное, уже рвет его пороками, болезнями, золотом и стразом.

— Страхом?

— А вы думаете, он открыл Портал просто так? Он что-то хотел исправить. Но мир по-прежнему на месте. А значит, он не осмелился сунуться туда.

— Странно вы его описываете.

— Странно? — злобно прошипела герцогиня. — Вовсе нет!

— А где подобострастие в голосе? Где почитание? Где благодарность?

— Благодарность за что? За что, по-вашему, я должна быть ему благо драна? — насмешливо прошептала женщина.

— Вы получили из его рук власть. Разве нет?

Женщина насмешливо фыркнула.

— Вы об этом? — в руку ее со свирепым лязгом, словно покидая невидимые ножны, скользнул из тонкого рукава блузы светлый клинок.

— Он ведь очень опасен, — заметил Тристан. — Даже для меня. А это немалый кусок власти над миром.

— Это огромная заноза в моей заднице! — грубо ответила ему женщина. — А никакая не честь, и уж тем более — не вожделенная цель. Хотите знать, как я его получила?

— Хочу, — с вызовом ответил Тристан. — В рамках нашего расследования эта информация может быть полезной.

— Это было осенью, — прошептала женщина так зловеще, что Тристан невольно поежился. — Поздней осенью. Было уже довольно холодно, лил дождь со снегом. На улицах города было жутко; в тот год легче было встретить привидение, чем живую душу. Да я и сама была такой — потерявшимся в ночи призраком. Всего лишь тенью прошлого. Я забрела в самый ужасный вертеп, что только можно себе представить. Полный пьяных потных чудовищ…

— Не самое подходящее место для приличной женщины, — заметил Тристан. — Что вас туда привело?

— То же, что ведет всех по этой тропинке. Одиночество и отчаяние, — горько ответила она.

— Бар, полный пьяных негодяев, — задумчиво произнес Тристан. — А если бы вас там убили?

— Думаю, я стремилась к этому, — кратко бросила женщина. — Но там, в гнезде порока, публика была настолько развращенная, что еще одно убийство им казалось чем-то скучным, и ради такой нелепицы они и пальцем шевельнуть не хотели. Пришлось просто заказать себе выпивку и присесть к огню, обогреться.

В ее окрепшем шепоте не было слезливой трагедии, не чувствовалось желания получить жалость. Она просто констатировала факт, и только. Тристан почувствовал, что она снова закрывается, отгораживается от него, хотя только что сама предложила откровенный разговор.

— Как вас зовут? — внезапно спросил он, и женщина поперхнулась.

— Что? — хрипло шепнула она, словно горло ее перехватил нервный спазм. — Какая разница? Зачем вам это?

— Но нам же придется провести некоторое время вместе, — удивился Тристан. — Как я должен к вам обращаться?

— Называйте, как хотите, — устало шепнула она. — Мне все равно.

— Софи, — произнес Тристан отчего-то, и женщина вздрогнула.

— Как? — переспросила она, словно ослышавшись.

Тристан не понял сам, зачем он назвал это имя. Оно всколыхнуло в нем множество чувств и воспоминаний, которые он не мог понять и объяснить самому себе. Точнее — не мог объяснить сразу. Когда улеглось первое волнение, он понял: его влечет к этой женщине так же безотчетно и так же сильно как к Софи. К стервозной и истеричной Софи. К ревнующей Софи, выдумавшей какую-то нелепую сказку, чтоб расстаться. К благонравной Софи, которая носит скромные, строгие платья и делает вид, что всю жизнь была приличной дамой, матерью и домохозяйкой.

К Софи, которая оттолкнула его и разорвала всякие надежды на то, что будет как раньше.

Софи стала другой. Такой, какую любить невозможно.

Впрочем, уже не важно.

«Найди себе ту, Тристан, от которой ты не захочешь уйти! — кричала она тогда. Неистово, безумно. Словно и в самом деле застала его с кем-то. — Я не могу. Я выхожу из игры. Навсегда. Честно. Не держу. Иди».

А теперь и эта женщина отвергает его. Что ж за напасть? Растерял где-то свое обаяние?

«Просто научился слышать «нет» в ответ, — резюмировал Тристан. — Какое вредное качество!»

— Вам не нравится это имя? — сухо спросил Тристан.

— Мне не нравится то, что вы пытаетесь назвать меня именем одной из своих женщин, — разъяренно прошипела герцогиня.

— Я предложил вам выбрать! Вы отказались. Чем вы теперь недовольны?! Будем полночи перебирать имена, угадывая, какого нет в списке моих побед, и чтоб оно еще вам понравилось?

— Похотливый!..

— Достаточно обо мне, — перебил ее Тристан. — Давайте о вас. Итак, что с именем?

— Черт с вами! Софи так Софи.

— Теперь я передумал, — жестко ответил Тристан.

— Что? — усмехнулась женщина. — Я не достойна этого имени?

— Недостойна, — очень вежливо и нахально ответил он. — Я предложил вам сразу самое лучшее. Вы отказались. Будете… Веттой.

— Что! — женщина так и подпрыгнула. — Что за гадкая усмешка на вашем лице?! Еще одна ваша пассия?!

— Нет, — не моргнув и глазом, ответил Тристан.

— Вы лжете!

— Да нет же, — упорствовал Тристан. — Эта одна моя… просто знакомая. Красотой и умом она не отличалась, но что-то в ней было, да… — он мечтательно прищурился, вспоминая давнишнее свидание. — Но вам ведь все равно? Да и лицо у вас, как вы говорите, некрасивое… Так что в самую точку! Итак, Ветта. Что там с вашей историей?

— Негодяй, — прошипела она изумленно.

— Как вам будет угодно, Ветта. Ну, так что?

Некоторое время женщина переводила дух, чтобы как-то справиться с охватившей ее яростью.

— Трехногий Жак, — произнесла она, стараясь переключить свое внимание на собственный рассказ. — Да, его звали так. Сначала я подумала, что ничтожнее существа я не видала никогда. Мало того, что он был ужасно уродлив, с изрезанным лицом, с горбом и волочащейся за ним искривленной, короткой и бесполезной ногой, так еще и одет он был… да почти раздет. Штаны, грязная рубаха, не стиранная черт знает сколько времени… он был пьян вусмерть. Орал что-то, шатаясь на своих трех ногах, вонючее пойло плескалось из высоко поднятой им кружки на него, на его голую, красную, как у замороженного цыпленка, грудь, и все вокруг над ним смеялись.

А потом он увидел меня.

Этот проклятый дьявол словно мысли умеет читать…

— Я тоже умею, — встрял Тристан. — Это не такой уж редкий дар.

— Пользуетесь? — усмехнулась женщина.

— Нет. Не хочу знать, какая у людей грязь внутри, ее и вокруг предостаточно. А, кроме того, тот, кто поопытнее и посильнее, умеет их скрывать так, что даже и я не докопаюсь.

— А вот Жак докапывается, — задумчиво произнесла герцогиня. — Может, это и не магия вовсе. Может, это просто человеческий опыт. Долгий и горький. Или сама Тьма направляла его, делая покорным инструментов своей воли. Только он насквозь меня видел.

Он сказал, что такой могучий дар сливать в пустоту просто преступление. Он мог бы убить меня, но-о-о… вместо этого я могла бы свершить благое дело. Подменить его. Я тогда удивилась — в чем подменить? Кривляться и скакать всем на радость? Я посмеялась над ним, над грязным и жалким уродом. Я хотела ему отказать. И тут он меня ранил.

— Чем? — терпеливо произнес Тристан.

— Вот этим самым кинжалом, — ответила она. — Ткнул мне в бок, инквизитор, точно так же, как вам когда-то. Было невероятно больно. И Тьма проросла внутри меня еще сильнее. И так я узнала точно, кто он таков, и что вас связывает. Я увидела это. Я почувствовала его страх и вашу боль, инквизитор. То, что давно прошло и умерло. А когда оправилась, то была уже такой.

Он возложил на меня свои обязанности, а сам отправился дальше пьянствовать, прожигать свою жизнь и отравлять свое и без того больное и дряхлое тело.

— Но зачем? — изумился Тристан.

Женщина усмехнулась.

— Вы подарили ему бессмертие, инквизитор. Точнее, Тьма за удар в ваш бок. Это и дар, и наказание. Жак, как и я, мечтает о смерти, но получить кинжал в бок он не хочет и боится. Хочет упиться до смерти, отравиться, уснуть и умереть, но этого ему не дано. Он ведь и тогда, в первую вашу встречу, был стар, немощен и источен болезнями. У него болит все. Суставы на его ногах рассыпаются. Он каждый день начинает с боли. И со страха, что вы за ним придете. Тьма нашептывает ему о вашей свирепости каждый миг. Она вас любит, о, как любит! Она не замолкает ни на миг. Она говорит и говорит о вас, пугая бедного карлика, доводя его до судорог, и так много-много лет. Она дарит ему долголетие, но и мучает, истязает за то, что он посмел поднять на вас руку. Так что ему не до своих поданных. Ему страшно.

— Какой интересный способ познакомиться, — заметил инквизитор. — Ветта, бейте меня этим кинжалом.

— Что?! Вы с ума сошли? Зачем? Вы разве не поняли, что я сказала? С ударом в вас проникнет не только смерть, но и Тьма! Вы что, собрались умереть?

— Вы же в курсе, что я был демоном. Вы меня этим пугать вздумали?

— Безумный! В своей охоте вы что, готовы на все?!

— Всегда и на все. За кем бы я ни охотился.

— Нет, я не могу…

— Вы будете истерить и ломаться или делать то, что я вам велю? — гневно выкрикнул Тристан. — В самый опасный момент мне тоже придется с вами торговаться и уговаривать? Бейте или катитесь к черту!

Удар последовал почти мгновенно, сильно и страшно, как бросок кобры, и белоснежные ладони Тристана еле успели сомкнуться, зажимая между собой лезвие надежнее двух каменных плит, так, чтобы оно не повредило ему.

Тристан остановил удар у самой своей груди, но острие все же больно кольнуло его кожу, выпустив из-под лезвия каплю алой крови, и он со стоном зажмурился, переживая чудовищную боль и погружаясь в водоворот видений.

И первое, что он увидел — это был ненавистный трехногий калека. Он словно почуял, что Тристан смотрит на него через тьму, закричал и отшатнулся. Его старые, гноящиеся глаза смотрели во мрак, и видели там алые глаза Тристана, наполненные гневом.

— Да, я помню тебя, — произнес Тристан. Его слова тянулись долго-долго, а сам он словно падал и падал, пробивая слои реальности, и видения накатывали на него с пугающими четкостью и реализмом. — Где ты открыл этот чертов портал, покажи мне, старый ты таракан… и смерть твоя будет быстрой.

Старик не отвечал; он рыдал и отступал прочь, мотая головой, но Тристан и без него видел поднимающиеся стены города, темные кривые улицы, по камням которых ручейками стекала грязная дождевая вода, и какой-то дом с витражной розой под крышей.

Пахло тающим воском, благовониями, травой и мокрыми ветвями. Запущенный сад встряхивал пышными шапками деревьев. Звонко капала вода, выдалбливая ямку в белом пористом камне.

— Что это за место? — прошептал Тристан. Дверь дома открылась, на миг он увидел темную прихожую, лестницу, ведущую наверх, но стоило ему попытаться разглядеть получше, как его вышвырнуло прочь из этих видений и перекинуло в другие.

В одном из них герцогиня в своем мальчишеском наряде — Ветта, как он ее назвал, — выступила вперед, пряча в рукаве свое оружие, и Тристан шагнул к ней.

Он положил ладонь на ненавистную маску, сдернул ее, и не успел даже заглянуть в лицо женщины, как она обвила руками его шею.

Поцелуй ее был горячий, горячее, чем обнаженное тело под ладонями Тристана. Ее тело. Желанное. С нежной шелковистой кожей. Понимая, что это наваждение может исчезнуть в любой миг, Тристан со стоном приник к женщине, отвечая на ее горячие поцелуи так же пылко, запуская язык в ее разгорячённый рот, овладевая ею своим языком, выпивая всякий ее стон, тиская все ее тело, жадно, шаря ладонями по груди.

На один миг Тьма слила их так тесно, что у Тристана закружилась голова от возбуждения. Теперь его было в два раза больше. Теперь он чувствовал то же, что и она — податливая женщина в его руках.

Она желала его.

Ее тело, влажное, страстное, извивалось в его руках, она пила его поцелуи, как истомленный жаждой человек холодную вкусную воду. Она царапалась, как кошка, словно хотела выцарапать из его душу и забрать себе, она запускала пальцы в его волосы, влекла к себе его сильнее, чтобы гни на миг не разрывать поцелуя, чтобы жить и умереть в нем, но…

Боль от укола прошла; капля крови, что высекло лезвие из кожи Тристана, скатилась вниз и впиталась в его сорочку, и он пришел в себя. С трудом разжал стиснутые у груди в молитвенном жесте ладони, и герцогиня опустила свое оружие.

Это безумие, это пламенное видение длилось всего миг, пока длилась боль от ранения.

И, кажется, оба в нем участвовали.

Герцогиню трясло точно так же, как и его. Она даже позволила коснуться себя. Обнять. И сама упала в его объятья, дрожа и шумно дыша под маской. Но целовать себя не разрешила; не позволила маску снять, хотя Тристан отчетливо помнил вкус ее губ, все еще ощущал ее язык на своем.

Она целовала его. В видениях или нет, но целовала. Воспользовалась моментом. А сейчас снова противится и отталкивает.

— Почему нет? — шепнул он. — Я же знаю…

— Вы ничего не знаете, — перебила она его. — Это всего лишь человеческая слабость. Жажда мужчины. Так бывает у женщин. Но это не чувства, не страсть, не любовь.