Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 8. 2

Было темно, очень темно, словно наступила ночь.

Старый город, темный, зловонный и темный, громоздился до небес на тонких ногах-опорах. Его окутывал пар и дымный смрад, рвущийся из труб, пыхтели паровозы, тащащие множество вагонов, грохотало отовсюду. Воздух был полон тонкой взвеси воды, которая мелкими, блестящими, как уголь, каплями осаждалась на одежде, делая ту тяжелой и неприятной.

Город за долгие годы существования вырос, изменился, израненный странный техническим прогрессом, и обрел неприятный хриплый голос. Он кашлял и шипел, словно курильщик, неприветливо рассматривал путешественников множеством окон, горящих и темных, мутных и заколоченных. Словно многоглазое чудовище.

— Колосс на глиняных ногах, — усмехнулся Тристан, разглядывая странные конструкции, почти ажурные, составленные из металлических опор, из арматуры и из паутины, сотканной их металлических лестниц, на которых, словно на нависших над сценой театральных ложах, мостились домишки.

Старые, темные и прогнившие, словно им так же много лет, как самому городу. Холодные и тихие, словно в них никогда не теплилась жизнь. Хотя, конечно, эти паучьи домики сравнительно новые. И, разумеется, в них кто-то жил.

— При мне город был ниже, тяжелее и основательнее, — произнес Тристан. — Каменный и крепкий. Теперь же…

— Эта хрупкость кажущаяся, — угодливо подсказал Густав грубым, лающим голосом, похожим на волчий брех. — Довольно крепкие конструкции. Это доказали инженеры, построившие башню. Эту, как ее… металлическая, высокая, ух!

Шерсть его слиплась, он походил на промокшую под дождем огромную собаку с суровой мордой и настороженно поднятыми ушами.

Тристан усмехнулся, неприятно и жестоко.

— Ничего, — произнес он. — Мы уж слегка расшатаем эту крепкую конструкцию и вдохнем огня в ее потухшее нутро! Алекс, — Тристан обернулся к сыну, — тебе бы укрыться. Твоя белизна слишком привлекает к себе внимание в этом царстве темноты. Следуй за нами тайно.

— Хорошо, — кратко ответил Алекс. Он не стал спорить и не стал ничего уточнять, а просто развернул крылья и белой быстрой вспышкой устремился в небо.

— А мы пойдем к Инквизиторию, — так же неприятно и даже зло продолжил Тристан, вглядываясь во враждебную темноту старого города алыми горящим глазами. — Видит небо, я и не помышлял вернуться туда когда-либо. Хотел забыть это место. Но…

— Ты служил там, Тристан, — тихо напомнила Софи. — Там принял сан, там посвятил себя магии. Ты думал, она отпустит тебя так просто? Посмотри — тьма завоевала все вокруг того места, что когда-то было священным. Магия не прощает, когда ее интересы не защищает тот, кто обещал.

Тристан молча кивнул.

— Да, — глухо ответил он. — Ну, идем.

— Может, прокатимся на поезде? — с энтузиазмом предложил Густав, поклонник прогресса. — Это будет быстрее, чем пешком.

— Не думаю, — уклончиво произнёс Тристан. Кажется, он все же скучал по оставленному когда-то родному месту, и хотел прогуляться по старым улицам. — Я не уверен, что поезд привезет нас в нужное место. Кто знает, как у него расположены станции. А нам прежде, чем попасть в Инквизиторий, нам неплохо было бы раздобыть ключ от него.

— Ключ? — удивилась Софи.

— Разумеется. Как и любое здание, он запирается на ключ.

— Но его же разграбили и осквернили…

— …и позже, много позже, я его закрыл, чтобы больше никто не тревожил его память.

— Но Жак смог там открыть портал. Значит, двери не заперты.

Тристан нахмурился.

— Вот это меня изумляет и пугает больше всего, — сквозь зубы пробормотал он. — Как ему это удалось?.. И как Микаэль ходил через этот портал? Он ведь проходил как-то.

Однако, болтать было некогда; компания, повыше подняв воротники одежды, спрятав лица от холодного, сероватого накрапывающего дождика, двинулась по улицам города, вслед за Тристаном.

Несмотря на то, что где-то в вышине, на выстроенной чудо-инженерами железной дороге со свистом пролетали поезда, здесь, в тени, на старых улицах, все было по-прежнему. Старые дома, которые Тристан без труда узнавал, узкие кривые улочки, растрескавшиеся камни на мостовой.

Компания шагала вслед за Тристаном, и с каждым шагом исчезали, оставались за спиной шумящие поезда, стучащие где-то заводские кузни, шипящий пар. Компания погружалась в дремотную, старинную тишину, которую не могло нарушить ничто.

Густав, по недавно отремонтированной мостовой бегущий, вывалив розовый язык, впереди всех, вдруг остановился, навострив уши, и с удивлением принюхался к человеку, промелькнувшему поблизости. На морде оборотня выписалось удивленное выражение, словно он встретил того, кого никак не рассчитывал тут увидеть.

— Что ты так удивлен? — усмехнулся Тристан, даже не замедляя шага. — Встретить призрака из прошлого — обычное дело в этом месте. Софи, кажется, этот господин здорово похож на твоего мужа? Как там его звали?

— Ричард, кажется, — нехотя ответила Софи, вглядываясь в пугающе знакомое лицо мужчины. — Это живой человек или действительно призрак?..

— Я бы не советовал это выяснять, — ответил Тристан нехотя. — Кто знает, к кому и за что он послан в наказание. А я б не хотел отрабатывать чужие грехи.

— Пусть уже идет себе с миром мимо, — произнесла Софи. — Меня он наказал предостаточно… Как это странно — видеть его и понимать, что в моей жизни его больше нет…

Тристан кивнул, не замедляя шага.

— Все, как во времена моей мятежной молодости, — усмехнулся он, рассматривая знакомые ему места. Он оживился, оглядываясь по сторонам и рассматривая знакомые ему места и как будто помолодел лет на десять — или на все триста. — Ничего не изменилось. А этот дом — магия пресвятая, он и тогда быль отделан розовой штукатуркой!

Упомянутый дом, низенький, двухэтажный, с высокими окнами, стоял в низине, прикрытый кронами деревьев, окруженный свежей и чистой травой. К нему со всех сторон, словно ручейки, стекались дорожки, мощенные серыми камнями.

— И зачем он нам? — поинтересовалась Софи. — Что это за место?

— Там хранится ключ, — туманно ответил Тристан, вглядываясь в высокие темные окна здания.

— Так просто? — удивилась Софи. — Вот тут?

— Отчего ж просто, — произнес Тристан, увлекая ее за пышную зелень молодой поросли кленов. — Смотри: по опалубке вокруг дома ходит охрана. Не узнаешь? Это Флюгер, которого Алекс и Рэй недоразобрали на запчасти. А зря! Сдается мне, этот механический человек не последнее лицо при этом чертовом трехногом уродце… Доверить свои дела и тайны бездушной железяке, вот же затейник! Интересно, почему Жак уверен, что эту груду ходячего металлолома никто не соблазнит, не перетянет на свою сторону? У жестянки не может быть никаких моральных принципов, которые удержали бы его от предательства. И если Жак нашел способ железного человека ему служить, то почему кто-то другой не сможет?

— Где? — Софи, выглядывая из-за веток, изо всех сил старалась рассмотреть хоть что-то в надвигающейся ночной темноте. — Где Флюгер? Я вижу только болтающегося без дела человека с собакой на поводке.

— Это он и есть, — посмеиваясь, ответил Тристан. — Вот этот франт в новом пальто. Прикрыл свои металлические бока… А вместо испорченной железной шляпы нацепил вполне приличный цилиндр. И пес у него металлический. Разве не слышишь, как он цокает железными когтями? Громыхает, как автомобиль по кочкам. Представляешь, что будет, если эта псина сомкнет на чьей-нибудь ноге свои челюсти? Это же капкан. Прекрасный охранник.

Флюгер изо всех сил пытался походить на живого человека. Мало того, что на свое бочкообразное туловище он натянул модные и дорогие одежды, так он еще и вставил монокль в металлическую глазницу, а на руки натянул белые лайковые перчатки, скрывая железные пальцы.

В темноте его вполне можно было принять за джентльмена с собачкой.

То, что его собачка подозрительно гремит, можно было списать на шум города. И вообще, в наступающей темноте собачку можно было толком и не разглядеть.

— Эта колоритная парочка ждет именно нас, — протянул Тристан, посмеиваясь. — По-моему, они даже переговариваются, решая, как половчее нас разделать на куски. И этот разговор доставляет им удовольствие.

— Кошмар какой, — передернула плечам Софи.

— У этого пса есть один существенный недостаток, — ревниво прорычал Густав. — Его нос такой же железный, как и его ноги. Он ничего не чует. И вряд ли этот пес что-то слышит. Вон там идут люди, а он даже головы не повернул в их сторону.

— Прекрасно он слышит, — возразил Тристан, рассматривая странных охранников, замаскировавшихся под обычных жителей города. — И не менее хорошо видит. Но, вероятно, у него совершенно определенная цель? Зачем он будет размениваться на кого-то другого?

— Он что, серьезно рассчитывает, что сможет с тобой справиться? — удивилась Софи. — Серьезно? Жестянка с механической игрушкой? Да Алекс и Рэй его чуть не разломали, как обычную игрушечную паровую машинку!

— Значит, не просто механическая игрушка, — проворчал Тристан, не сводя глаз с Флюгера. — Интересно, какой секрет есть у этой заводной куклы, что Жак полагает, что он может меня задержать?..

— Разрешите, ваша милость, — злобно прохрипел Густав, — я проверю?

— Нет-нет, — поспешно произнес Тристан. — Вероятно, тебе они не откроются, и вряд ли что-то удастся разузнать. Или наоборот — они тебя просто убьют. Я сам.

Тристан очень быстро, пока никто не успел возразить, вынырнул из зелени и направился к Флюгеру.

Он шел неспешно, но его поступь была тверда, уверенна и тяжела. Флюгер, при всей его бездушности и железной бесчувственности, почуял опасность в тихих звуках шагов за своей спиной и молниеносно обернулся.

Вид у него был, конечно, самый непрезентабельный и потрепанный. Красивой одеждой было не скрыть ни перебитого близнецами горла, ни вмятин на железных щеках. Механическое лицо его было деформировано, сплющено, нижняя челюсть болталась, не закрываясь.

Глаза, сделанные из выпуклых линз, ярко блеснули, Флюгер попытался изобразить на своем измятом лице улыбку, но вышло пугающе и отталкивающе.

— Господин инквизитор! Какая приятная встреча!

Голос Флюгера после починки его горла, рассеченного мечом, стал еще гаже, еще безжизненнее. Он дребезжал и хрипел, из кое-как склеенной трубки на горле Флюгера рвался пар, заглушая слова, и брызгала горячая вода, от брызг которой Тристан брезгливо отвернулся, как от собеседника, имеющего обыкновение плеваться при разговоре.

— Поджидаете меня? — дождавшись, когда Флюгер перестанет плеваться горячим паром, поинтересовался Тристан, склонив голову к плечу.

— В некотором роде, — будто нехотя, признался Флюгер.

Его механический пес безучастно сидел на широкой серой полосе опалубки, не выказывая никакого интереса к Тристану. Он был тем, чем и казался — просто механической игрушкой, не особо аккуратно собранной. Даже на собаку он походил очень отдаленно. Скорее, на покосившийся табурет со сломанными ножками.

— Это у вас бомба? — вежливо поинтересовался Тристан, кивнув на пса. — Очень креативно. Желаете взорвать меня? Но, боюсь, ваша собака за мной не угонится. Она летать не умеет.

Флюгер вдруг оскалился, его помятая, деформированная челюсть затряслась, на линзах блеснули серые капли дождя, словно слезы.

— Нет, — проскрипел он механическим голосом, который так не вязался с его вполне человеческой дрожью. — Конечно, я не настолько глуп, чтобы пытаться взорвать вас, инквизитор, и потратить заряд на столь верткую… и скользкую мишень. У меня весьма четкие указания. Мне не велено пускать вас в этот дом, только и всего.

— И ничего не взрывать? — уточнил недоверчивый Тристан. Флюгер снова оскалился.

— Это священное место, — выплюнул Флюгер со струей шипящего пара. — Мой наниматель не хотел бы, чтобы вы лишили его этого… или осквернили это место своим присутствием! Взорвать все здесь велено в самом крайнем случае. Если вы посмеете сунуться к входу. Так что уходите, инквизитор. Вам тут не рады.

Белесые брови Тристана взлетели вверх, слишком изумленно, чтобы это удивление было настоящим.

— Вот как, — с нажимом произнес Тристан. — Священное место… вы лжете или не знаете, что там, внутри?

— Мне это безразлично, — яростно хрипнул Флюгер. — У меня есть четкие указания!..

— Вы не похожи на жестянку, которой это безразлично, — поддразнил Тристан. — Флюгер, Флюгер… какой злой гений снял механическую куклу с шеста, вложил вашу душу в это скопление шестеренок и гаек? И, главное, зачем? Для чего? Вы ведь не просто робот, каких наделали потехи ради более чем достаточно. Я помню вас, висящим на столбе у входа в Железный город на пути в Лонгброк, и отвешивающим поклоны всякому путнику. Тогда в вас не было и искры разума. А сейчас вам подвластны даже эмоции.

— Зачем! — с горечью выплюнул Флюгер, яростно сжимая в искореженных близнецами пальцах поводок своей смертоносной псины. — Затем, что моя душа так хотела снова увидеть свет этого мира, что была согласна смотреть на него даже сквозь глаза-линзы робота!

— А что, — поинтересовался Тристан, закладывая руки за спину и неспешным шагом направляясь в обход дома, — добрые некроманты у Жака уже перевелись? Неужто нельзя было по старинке воскресить бренное тело…

Флюгер, семенящий вслед за Тристаном, каркнул, и непонятно было, смеется он или наоборот, рыдает, скрипя шестеренками.

— Когда от тела ничего не остается, некромант бессилен, — яростно ответил он.

Тристан усмехнулся, мельком глянув на Флюгера.

— Да и от вашей души мало что осталось, Флюгер, — произнес Тристан. — Я могу ошибаться, но я слышу в ваших словах отчаяние человека, бывшего важной персоной, а теперь униженного. Уничтоженного, сделавшегося механической куклой, которую в состоянии разломать даже жестокие расшалившиеся мальчишки. Кто вы, Флюгер? Мне просто интересно.

— Нет! — выкрикнул Флюгер. — Вы хотите поиздеваться, я знаю! Но я не доставлю вам такой радости.

— А, так мы еще и знакомы, — подытожил Тристан. — Что ж, я спрошу у вашего нанимателя. У вашего хозяина. У этого ничтожного, уродливого куска говна, у Жака. Когда я ему коленом переломаю шейные позвонки, он скажет мне все, лишь бы продлить свою никчемную жизнь, и я тогда посмеюсь вдвое громче.

— Ничерта ты не посмеешься, выблядок старого потаскуна! — рявкнул Флюгер, яростно дергая своего механического пса. — Бастард! Незаконнорожденный! Ублюдок! Ни с места! Дальше тебе идти нельзя! Не то я взорву тебя прямо на ступеньках этого чертова дома!

Тристан встал и огляделся; болтая, они с Флюгером обогнули дом и теперь стояли у парадного входа, под навесом, защищающим крыльцо от дождя.

— Меня и себя? — уточнил Тристан.

— К черту такую жизнь! — прошипел яростно Флюгер. Кажется, пар от переизбытка чувств хлестал даже у него из-под цилиндра.

— Насмотрелся? — злобным и нехорошим ласковым голосом произнес Тристан.

В руке его вдруг обнаружился черный острый меч, хищно смотрящий в металлическую грудь робота, обтянутую нарядным костюмом.

— Не боишься ли обломать свою железку, — проскрежетал Флюгер зловеще.

— Будь ты умнее, Флюгер, ты бы знал, что меч — это часть меня, самая твердая, самая несгибаемая. Это мой характер; моя воля. Века его не обломали. А твоя пустая жестяная туша и тем паче… маркиз.

Глаза Тристана смеялись, и тот, кого он назвал маркизом, стыдливо ахнул и отпрянул прочь.

— Я давно узнал тебя, Ротозей, по твоей манере говорить, — произнес Тристан. — И по тому, как истово ты служишь Все ждал, когда ты признаешься. Думал, что с веками в тебе проснулось что-то человеческое, думал — ты раскаялся. Ищешь человеческого сочувствия и тепла. Но нет. Теперь ты бездушен больше, чем когда-либо.

— В чем каяться, — шипел Флюгер злобно, науськивая свою механическую собаку на Тристана. — Я давно заплатил на свой грех! И расплачиваюсь до сих пор своими страданиями, своим унижением, своим… ничтожеством! — это слово он выкрикнул тонко, захлебываясь рыдающим скрежетом. — Я измучен, не могу даже выплакать тех слез, что жгут мне сердце!

— У вас нет сердца, Флюгер, — усмехнулся Тристан, игнорируя настоящее имя того, кто сейчас был обращен в куклу, и отступая. В голове механического пса что-то весьма подозрительно затикало, словно начался последний отсчет, и Флюгер испустил радостный и горький вместе с тем вопль. — Так что его ничто не жжет. Не оттого ли вы умерли, что были бессердечны?

— Поганый ублюдок! — выл Флюгер, страдая. — Еще и издевается!

— Да, да, — Тристан отступил еще на шаг, кивая головой. — И сейчас вместо сердца у вас масляный насос. Жалкое зрелище, маркиз.

Флюгер, сам лая своим механическим горлом, лягнул что есть силы свою странную бомбу, и та с металлическим лязгом выпустила еще больше механических суставчатых ног.

Каждая эта нога, в свою очередь, отчленилась, помигивая тревожной красной лампочкой.

Словно огромные металлические гусеницы, расползались они по траве, втыкались в землю вокруг Тристана и замирали, покачиваясь и пища тревожными голосами.

— Сейчас здесь все взлетит на воздух, проклятый инквизитор! — торжествуя, прохрипел Флюгер. — Ты не справишься с этим, эта магия неподвластна тебе! Твоя сила для бомб — всего лишь бесполезное махание руками, не больше. Ты взорвешься, ты погибнешь! В шаге от цели! Ха, ха! Как иронично!

— Странная одержимость для существа, которое охраняет само не зная что и готово за это разлететься на куски, — заметил Тристан. — Что ты там прячешь, Флюгер? Это всего лишь старый дом. Там не было никогда священного капища. Там была моя старая квартира. Старая мебель. Старая одежда.

— Ты ошибаешься, Тристан Пилигрим, урожденный уродливый бастард короля-Зимородка! — каркнул Флюгер. — Я знаю, что там. Это уже давно не просто твой старый дом. Это чужая тайна, чужой стыд, чужое сокровенное!..

По губам Тристана скользнула тонкая, злая улыбка.

— А ты все так же болтлив, старина Ротозей, — заметил он. — Мой дом — это чья-то чужая, священная тайна? Так вот как Жак проходит в Инквизиторий. Он притворяется мной! Как легко было это узнать. Спасибо твоему железному брехливому языку.

— Все равно ты отсюда никуда не уйдешь! — злобно прошипел Флюгер. — Все, Зимородок. Это конец. Ты этого еще не понял, но тебе конец. Ты не сможешь и пошевелиться, иначе обязательно заденешь один из зарядов. Ты сам зашел сюда. Сам ступил в ловушку. Эта магия тебе неподвластна! Странно, да? Я, ставший ничтожеством, куклой, смог тебя победить. Ха, ха, ха! Такого могущественного и сильного. Мне есть чем гордиться и что праздновать сегодня.

Его металлический странный пес весь распался на отдельно взятые суставчатые гусеницы. Они расползлись повсюду, оплетя траву вокруг дома так густо, что и ступить некуда было, и шевельнуться страшно. Их почерневшие от старого машинного масла тела карабкались по розовым, гладко оштукатуренным стенам, прилипали на подоконниках окон, прилеплялись к дверям. Они окружали Тристана, свисая в опасной близости от его тела, и лишь Флюгер был свободен и не окружен их смертоносными телами.

— Интересно, сколько ты продержишься, Зимородок, — шептал Флюгер, торжествуя, отступая на своих шатких металлических ногах прочь. Линзы, заменяющие ему глаза, блестели одержимо и ярко, словно в них стояли слезы. — Как долго ты простоишь, прежде чем силы тебя покинут и прежде, чем ты смиришься со смертью, опустишься на землю, чтобы передохнуть на краткий миг перед всепожирающей болью? Успеешь вспомнить всех, кого отправил в черное небытие? Раскаешься в своих грешках?

— Мне не в чем каяться, — заметил Тристан, исподлобья глядя на уходящего прочь Флюгера.

— Ты убивал!

— Некромантов, чернокнижников, кровопийц.

— Но они тоже хотели жить!

— Так надо было жить, а не творить черные делишки.

Флюгер упрямо мотнул громыхающей, как полупустое ведро, головой.

— Ты никогда не поймешь! — горько произнес он. — Никогда! Вы, ты и тебе подобные, просто провозгласили себя силами добра, а нас — силами зла, отщепенцами и изгоями, и на основании ваших желаний и вашей власти убивали нас! А мы просто хотели жить…

— Тебе меня не разжалобить, Флюгер. Такие, как ты, вечно ноют, когда их ловишь за ухо.

— Я не ною, я торжествую, Зимородок! — проскрипел Флюгер плачущим голосом. — Пусть сейчас, пусть, будучи таким жалким ведром с гайками, но я отомстил тебе! Отомстил!

— Ага, — ответил Тристан недобро.

Флюгер почти растворился в навалившихся сумерках. Но в самый последний миг свистнули белые крылья, и раздалось громкое «бам!», словно на пустую голову железного человека что-то упало.

Что-то увесистое, металлическое, сминая нарядный цилиндр и плюща тонкий металлический череп Флюгера.

Несчастный робот упал, уткнувшись разбитым ударом лицом в траву. Он что-то то ли кричал, то ли просто яростно мычал, стараясь освободиться, вытащить голову из-под придавившего ее груза. Наверху, над ним, покатывался со смеху Алекс, маша крыльями.

А металлические гусеницы с зарядами вдруг повели себя престранно. Они разом задрожали, их промасленные тела начали отрываться от стен, словно их тянуло невиданной силой. Тристан почувствовал, как и его меч завибрировал в его руке, вырываясь. И крепче сжал пальцы, чтоб не упустить его.

Первая гусеница сорвалась со стены, не удержавшись на розовой штукатурке. Неведомой силой ее притянуло к незадачливому Флюгеру, барахтающемуся в траве, прямо к его расплющенной голове, на которой лежала огромная черная болванка, и заряд рванул, оторвав у Флюгера механическую кисть, которой он попытался сбить бомбу с себя.

А болванка как будто все сильнее и сильнее тянула к себе разрозненные цепочки с зарядами. Те вырывало из травы, сносило с дверей, со стен — Тристан еле успевал пригибаться и уворачиваться от смертоносных зарядов, — и влекло к Флюгеру.

Заряды взрывались и взрывались, визжали осколки, разлетающиеся в разные стороны не хуже хорошей шрапнели, орал Флюгер.

Кто знает, было ли ему больно или он кричал от ярости и отчаяния, погибая.

Тристан не хотел думать об этом.

Когда все стихло, когда бабахнул последний заряд, когда погас последний алый уголек в обугленной яме, полной остатков того, кто еще недавно торжествовал свою победу над инквизитором, Алекс опустился на землю и сложил крылья, а из кустов выбрались Густав и Софи.

— У вас кровь, господин отец, — заметил Алекс, указав на щеку Тристана. — Задело осколком.

— Ерунда, — отмахнулся Тристан. — Что за магию ты использовал?!

— Это не магия, — небрежно ответил Алекс. — Это магнит. Наука. Ну, проход свободен?

— Да, — глухо ответил Тристан. — Идемте, глянем на чужую тайну.

В доме было все, как и сотни лет назад, словно время остановилось. Но, рассматривая свои старые, тихие комнаты, Тристан понял, что это ощущение ложное. Не время остановилось здесь, а просто чьи-то руки ухаживали за мебелью, за креслом, в котором он любил отдыхать, придвинувшись ближе к огню, за камином, даже за старым ковром на полу.

То, что когда-то давно было роскошью, а теперь казалось старым и ненужным, было сохранено с любовью, почти с фанатичным трепетом. Комнаты для отдыха, столовая были прибраны, чисты и уютны. Кто-то приходил сюда затем, чтобы насладиться тем, что когда-то принадлежало высокомерному королевскому бастарду. Присвоить; почувствовать это своим.

А вот зал, где Тристан обычно принимал посетителей и членов Ордена, был ужасен.

— Небеса святые, — пробормотала Софи, переступив порог этой комнаты и задрожав, как осиновый лист. — Это безумие какое-то!

— Чего ты ожидала от насквозь прогнившего старого пьяницы, — машинально отозвался Тристан.

Однако, увиденное поразило и его.

Здесь словно демон бесновался.

Стены комнаты, серые и закопченные, местами были лишены штукатурки, будто некто в приступе ярости рвал их когтями и зубами. Потолок черен, словно тут неоднократно разводили пламя, чтобы выжечь сам дух прошлого хозяина дома.

Колонны, что по периметру украшали зал, были иссечены. В них были вырублены чудовищные, искаженные мукой истощенные тела, уродливые лица. Они стояли, словно идолы зла, и смотрели в середину зала своими жуткими слепыми глазами.

Пол и стены исписаны похабными и непристойными надписями.

А посередине, на цепях, распятое, словно настоящий человек, висело белоснежное инквизиторское одеяние. Старое; старинное. Такого кроя и таких тканей давно уже никто не видывал. Покачиваясь на сквозняке, сутана висела над ворохом хвороста, словно приговоренный к сожжению мученик. И это было страшно и безумно одновременно.

— Он ненавидел тебя так же неистово, как и любил, — тихо прошептала Софи. — Тристан, он молился на тебя, и ненавидел, как жестокого бога, не отвечающего на его молитвы.

Тристан, шмыгнув носом и утерев саднящую щеку, подошел ближе к своему старому платью.

Да, это точно было оно, его старое одеяние главы Ордена, его первая белоснежная сутана.

Рассматривая ее, Тристан узнал все до мельчайших подробностей, до самых крошечных деталей и стежков, обметывающих петли: и темную вышивку мелким бисером, поблескивающую на полах, и алые горошинки пуговиц, и чуть потертый, поношенный алый пояс. И даже шапочку — она была приколота к вороту и походила на уроненную на грудь голову.

— Подержи-ка!

Тристан махом скинул свое пальто на руки Софи и потянул сутану. Она подалась на удивление легко, цепи, стягивающие ее рукава, со звоном расплелись.

Ловкими пальцами Тристан пересчитал пуговицы, застегивая, затянул на талии алый пояс.

— Я ждал тебя, проклятый инквизитор!

Страшный, одержимый голос, звучащий будто бы изо всех углов, не заставил Тристана и бровью повести, хотя Софи в страхе вскрикнула и отшатнулась, Густав зарычал, а Алекс молниеносно обернулся на звук.

Один Тристан оставался спокоен и умиротворен.

Любовно он приглаживал складки своей одежды и вдыхал свой запах, который не выветрился за столько лет.

Словно он надевал эту сутану каждый день.

— Я ненавижу тебя, Тристан Пилигрим! Я убью тебя!

— Имей уважение, Жак, — спокойно ответил Тристан, устраивая на белоснежных волосах шапочку. — Дай мне спокойно одеться.