Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 8. 3

— Зачем?

Наверное, это был странный вопрос, если учесть, что Тристан задал его обезумевшему от страха и ненависти фанатику, у которого в руках была зажата огромная, остро отточенная коса.

Но и сам Тристан не был безоружен.

Он стоял, смиренно сложив перед собой руки. А ладони их покоились на рукояти черного хищного меча, упирающегося острием в пол. И в этой позе инквизитора было много обманчивого покоя и тяжелой угрозы.

Жак, как и говорила Софи, был ужасен, отвратителен и жалок одновременно. Не так, не так себе представлял Тристан своего главного врага. Не юродивым, полубезумным, вонючим нищим в рваном рубище.

На нем были надеты штаны, пошитые специально для трех его ног, и Жак изо всех сил старался не припадать на короткую, уродливо изогнутую ногу. Он хотел стоять прямо. Но это у него не выходило, он снова и снова завалился набок, словно покалеченный паук. И стоптанная туфля шаркала по полу, с хрустом давила мусор и осколки.

Тот же Король Ротозеев, трус Арти, маркиз, был полон уверенности в себе и достоинства. Да, он был труслив, но это не мешало ему нести себя так, словно он был самым родовитым и уважаемым человеком в мире.

Но Жак был таков, каковым он родился. Грязным, оборванным и ничтожным. Долгие годы, прожитые им на земле, ничему его не научили и не изменили к лучшему. Даже огромная власть, сосредоточенная в его руках, не его научила держаться хотя б чуточку гордо, с большим достоинством.

Он еле стоял на своих трех ногах, пьяный, с мутными глазами, и с его отвисшей нижней губы тянулась ниточка слюны на красную голую грудь, виднеющуюся в вороте расстегнутой грязной рубахи.

От него разило так, что Софи брезгливо отвернулась, едва не зажимая нос. Словно король Тьмы валялся в канаве, в мусоре и грязи, в навозной жиже.

Он молчал, сжимая свое оружие грязными руками с обломанными, обкусанными ногтями, и казалось, что ослепительно-белый, строго держащийся инквизитор вгоняет его в стыдливый ступор. Образ, который теперь белел перед его мутными, нетрезвыми глазами, подавлял и пугал его, и Жак не смел напасть, хотя видит небо — он пришел за тем, чтобы взмахом своей страшной косы снести инквизитору голову.

Но Тристан смотрел на него строго, уничтожающе строго и сурово, и Жак не решался даже заговорить, вымолвить хоть слово своим грязным, беззубым ртом. Будто любое слово, сказанное его зловонным ртом, может испачкать строгую сутану Тристана, и наказание за это будет самое суровое.

— Зачем ты все это затеял, Жак? — повторил Тристан чуть мягче, видя, что пугает уродца. — Чем я заслужил твою немилость? Раньше я бы сказал «дитя мое», но ты старше, Жак. Да и служишь Тьме, и я скорее убью тебя, чем стану защищать.

Жак осклабился.

На его чудовищном лице, сотканном из шрамов и кое-как сляпанных вместе глаз, носа, рта, выражение менялось с потрясающей скоростью. От лютой ненависти, наливающей черной гнилой кровью глаза, до чистой, почти детской радости.

— И не предложишь мне пройти в дом, не примешь, как прочих посетителей? — прокаркал насмешливо Жак.

Тристан оглянулся.

— Я принимал посетителей в этом зале, — спокойно ответил он, обведя рукой загаженную комнату. — Я вижу, ты пришел сам, без приглашения и без разрешения, и славно провел тут время, пьянствуя и разбивая бутылки. Так что в другие комнаты я тебя не пущу.

«Грязь, уродство и вонь!» — услышал Жак в смиренных словах инквизитора, и демоны захохотали ему в уши тысячами голосов. Стыд и обида снова захлестнули его, он отшатнулся от Тристана, невольно прикрыв уродливое лицо рукой.

— Словно шелудивого пса!.. — провыл Жак в муке.

— Ты и не вел себя, как человек, — сурово и прямо припечатал Тристан. — Но я все же снизошел до тебя и вот, говорю с тобой, принимаю тебя в своем доме. Так ты ответишь мне на мой вопрос? Зачем все это, Жак? Зачем ты пошел рабом к вечности, если это тебе не по плечу, зачем ты решил выслужиться перед Тьмой, убив меня?

— Я ненавидел тебя! — выкрикнул трехногий уродец. — И теперь ненавижу…

— Это я понял, — миролюбиво ответил Тристан. — Но за что?..

— Ты не услышал меня! — с яростью и обидой выкрикнул Жак, будто это признание жгло его душу раскаленным тавром много десятилетий. — Ты меня не услышал!..

Тристан смолчал, мучительно пытаясь понять, о чем говорит Жак, и на лице того отразилась скотская радость.

— Вот! — с победным видом выкрикнул он. — Ты даже не помнишь меня! Ты даже не заметил меня и моей просьбы! Ты исполнял любые капризы твоей паствы, самые ничтожные и мелкие! Просто, чтоб побаловать толстую, сытую бюргершу! А мои не слышал! А я так молил! Я умолял, я кричал!.. Но ты не слышал меня!..

Голос Жака заметался по комнате, эхом отозвался от голых грязных стен, и Тристан изо всех сил напряг память, чтобы поймать хоть кончик ускользающих воспоминаний. Но не смог.

— Ты и сейчас не помнишь, — устало подытожил Жак. — Это ты!.. Это твое равнодушие, это твоя гордыня и твой отвернутый от меня взгляд сделали меня невидимым! — теперь Жак издевался и паясничал. — На меня ведь охотились! Инквизиторы и борцы с демонами хотели убить меня, искоренить зло! Но ты, именно ты, Тристан Зимородок, сделал меня незаметным! Ты не хотел меня видеть и замечать, и я слился с серой толпой! Инквизиторы могли сидеть рядом со мной и не видеть моего уродства!

Жак расхохотался.

— Если честно, то ты прав, — спокойно заметил Тристан, — я не помню твоих просьб. О чем ты просил, интересно?

Жак отступил, вихляясь всем своим нелепым, изломанным самой природой телом, и развел руки в стороны.

— О чем, по-твоему, я мог просить? — произнес он тоном, каким говорят обычно с нерадивыми должниками или с непроходимо тупыми дураками. — О чем мог просить такой человек, как я?! Я думал, ты поймешь меня, Тристан Пилигрим! Ты ведь и сам родился уродом. Твоя белизна — ты ведь страдал от нее? Солнце оставляло волдыри на твоей белой шкурке? Глаза болели? Но это совсем уж ерунда, по сравнению с моими неудобствами! Я просил тебя избавить меня от этой гнилой, уродливой оболочки! Я хотел, чтобы ты подарил мне новое тело! Хотел почувствовать себя мужчиной, на которого женщины смотрят без отвращения! Хотел пройтись на твердых ногах, с прямой спиной! Хотел, чтобы мальчишки не улюлюкали мне вслед, и не бросались камнями и комьями земли! Но ты не слышал меня!

— Поэтому ты хотел соблазнить Софи? — с усмешкой произнес Тристан. — Потому что хотел присвоить все мое? Так же, как этот дом? Хотел влезть в мою шкуру, да? Хотел быть уродом, вроде меня, который смог добиться уважения и силой заткнул рты злопыхателям?

— Верно, — выдохнул Жак, осклабившись. — Ничего личного, дамочка, — он сально улыбнулся Софи, которая все это время стояла молча, онемев от откровений Жак. — Никакой любви, чувств. Я, может, и чудовище, но все же ценю себя. Мне не нужны дамочки из-под инквизитора настолько, чтоб я клал весь мир к их ногам. Я просто хотел поиграть твоими игрушками, Тристан. Потрогать их руками. Потешить свое самолюбие и, может, поравняться с тобой. Жить в твоем доме, посещать твой Инквизиторий и творить там любую магию, что только мне в голову взбредет. Я притворялся тобой, Тристан. Я играл в тебя. И иногда верил, что я — это ты. И Инквизиторий твой мне верил и пускал… Ведь если мы может обладать в этой жизни одинаковыми вещами, значит, и в остальном мы равны, Тристан. Можно? Можно я поиграю? Твоей женщиной, твоими сыновьями. Я мог бы стать им хорошим наставником и добрым другом, Тристан. А они подчинялись бы мне, как оловянные солдатики. Интересные игрушки…

От его отвратительного тона кровь стыла в жилах, и Софи от омерзения передернула плечами, вспоминая, как это трехногие чудовище, притворяясь участливым, касалось ее.

— Не думаю, что у тебя хватит сил их взять, — ответил Тристан.

— Намекаешь на мое уродство, Зимородок? — горбун усмехнулся. — Тристан, по сути, мы с тобой ничем не отличаемся. Ничем! Ты в глубине души такой же эгоистичный и жестокий ублюдок, как и я. Только чище и на двух ногах. Все дело в привлекательной мордашке, Тристан! Будь у меня такая мордашка, разницы меж нами не было бы совсем! Но ты меня не услышал. Ты не помог мне!

— Но я не некромант, Жак, — мягко, с улыбкой, произнес Тристан. — Вероятно, я и слышал твою одержимую просьбу, но не мог ее выполнить. И поэтому отвернулся. Если б мог, разве ходил бы сам таким?.. С красными глазами и легко сгорающий на самом нежном солнечном свете? Да и новое тело… Жак, только некромант мог перетащить тебя в новое тело недавно погибшего человека. Только некромант мог вдохнуть жизнь и обратить вспять тлен и другие признаки смерти. А я не некромант. Да и караю подобных умельцев. Как же я мог помочь тебе?

— Мог бы просто не мешать! — прорычал Жак, сжав гнилые зубы. — Я бы уж сам нашел некроманта и заплатил ему! Знаешь, сколько вдов верят в чудо? Что мужья, погибшие в далеком краю, или разбившиеся на стройке, упав с лесов, вернутся домой как ни в чем не бывало?!

— Да, да, — рассеянно произнес Тристан. — Ты хотел наградить какую-нибудь вдовушку вместо ласкового, работящего и заботливого мужа собой — лентяем и пьяницей? Думаешь, она не заметила б подмены и не направилась бы к инквизиторам, искать помощи, чтоб обуздать жестокого самозванца?.. Кстати, почему ты не сделал этого сам, когда меня не стало? Вот сейчас. Сейчас ведь все некроманты были в твоем распоряжении.

— Они сказали, у меня нет души, — зло выдохнул Жак. Его гноящиеся глазки вспыхнули адским светом. — Они сказали, что не видят ее! Но ведь я жив, я дышу, я существую! Значит, она должна быть! А они перевели чуть не сто тысяч черных свечей, о, они разводили целый пожар, чтоб как следует осветить мою душу, но ни один из них не видел ничего! Ничего! Это ты сделал...

— Странная магия, — усмехнулся Тристан. — Но, боюсь, мне она неподвластна. Значит, для этого ты открыл портал? Чтобы я пошел туда, все исправил и вернул тебе душу? Или что? У нас так много предположений и догадок, мы не знаем, какая из них истинная. Софи вот думает, что ты помышлял о смерти. Но я отчего-то перестал в это верить.

— О, нет! — адски усмехнулся Жак. — Нет, нет, нет! Какая глупость! Только эта мягкотелая дура могла выдумать такое! Что я устал, что я боюсь и жажду упокоения! Признаться, она на это намекала, и я… культивировал в ней эти жалостливые мысли. Но лишь затем, чтобы подлизаться к ней, чтобы она меня жалела, и чтоб из жалости раздвинула как-нибудь для меня ножки…

Жак, ухмыляясь, непристойно показал Софи дрыгающийся язык, намекая кое на какие определенные действия.

— Какая гадость! — вскричала Софи. У нее было такое лицо, словно сейчас ее вытошнит.

— А портал, Тристан, я открыл, чтобы подманить тебя. Это ведь так заманчиво, правда — снова увидеть ту девчонку, из-за которой разгорелся весь сыр-бор? Снова попробовать ее тела?

— Нет, — спокойно ответил Тристан. — Не заманчиво. У меня сейчас ест много больше, чем было тогда. Я с уважением храню память о Четырнадцатой, то отказаться от сыновей, от Софи — нет. Ты не угадал, Жак.

Но тот словно не слышал Тристана.

— Если б я хотел все исправить, если б я хотел смерти, я бы сам туда ушел, Тристан! Мне достало б смелости, кто бы что ни говорил. Я мог исправить все сам! Я! Только я! И сейчас все было б иначе. Вероятно, ни тебя, ни меня сейчас не было бы. Ты б тогда, давно, разнес город, поубивал всех, кого хотел, усмирил бы бунт, умывшись кровью, похныкал о той девчонке, а потом встретил бы новую, и утешился. И не было бы ни порока, ни святости, ничего. А я помер бы где-нибудь под забором, напившись дешевого пойла. Такие обычные судьбы, привычные для сына короля и для уродливого нищего… Но я не хочу такой банальной развязки!

— Чего ж ты хочешь, Жак? Зачем все это?

— Я хочу мести! Я! Хочу! Отомстить! Тебе! — проорал Жак, теряя самообладание и брызжа слюной. — За все то, что ты сделал со мной! За то, во что ты меня превратил! За мою погубленную душу! В этом твоя чертова шлюха была права — все эти годы я страдал! Я мучился, имея огромную силу и не имея возможности все исправить!

— Боюсь, Жак, эти беды ты сам призвал на свою голову, думая, что ничтожен — или же Тьма покарала тебя так. За то, что ты посмел поднять на меня руку. Тьма любит меня, Жак. Ты не знал этого?

Уродливые черты Жака исказились еще страшнее.

— Тьма служит мне! — проорал он, взмахивая косой.

— Тьма не служит никому, — парировал Тристан. Его голос слился с железным лязгом, с которым столкнулось их оружие. — Тьма это часть магии.

— Вы все умрете, идиоты! Вы не выйдете отсюда! Ты привел их на погибель! А ну, взять их!

Тени, притаившиеся в углах комнаты, вдруг задрожали и поползли, словно черный туман, по полу, превращаясь в мерзавцев и убийц, давно почивших от оставивших свои жизни на эшафотах, а теперь возвращенных к жизни нечистой магией.

Они выли, стенали и рычали, страдая от того, что сердца их больше не бьются. Они тянули свои руки к живым, желая вырвать по каплям тепло из их тел.

Жак хохотал и размахивал руками, призывая все больше и больше мертвых негодяев. Они наступали и наступали, и скоро черный меч Тристана пронзил первую тень, приблизившуюся к нему на расстояние выпада. Густав с грозным рыком разбивал ударами когтистых лап тела наступающих развеивая их в пыль, но их становилось все больше и больше. Они карабкались на плечи оборотню, вцеплялись в его шерсть, кусали его за уши, и он скулил и выл от боли.

— Как же я вас ненавижу! — выл Жак, потрясая косой. — Как ненавижу!

Алекс рванул вперед, но увяз в толпе мертвецов, ухватывающих его призрачными черными руками. Софи с воплями отбивала сына своим светлым клинком, безжалостно кромсая призраков под издевательский хохот трехногого уродца.

— Ну, иди же ко мне, — издеваясь, подзывал Тристана кривляющийся Жак, глядя, как инквизитор отбивается от толпы злобных призраков, обступающих его все гуще и гуще. — Иди! Ко мне! Попробуй меня достать! Ну! А-ха-ха-ха!

Злобные взгляды инквизитора веселили Жака. Он хохотал, словно безумный.

Его коса дрожала в его руках.

Время от времени он взмахивал ею, выкашивая около себя пустое место, словно подзывая Тристана. Но стоило тому хоть шаг сделать в сторону трехногого, как призраки снова становились перед ним стеной, и Жак буквально задыхался от смеха.

— Тащите его сюда! — проорал он вдруг, придумав какую-то новую забаву. — Тащите!

Он взмахнул косой, и перед Тристаном призрачным кругом закрутился раскрывшийся портал.

— Зачем идти в Инквизиторий? Это ведь так далеко! А если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе! Но в нашем случае, кажется, все наоборот! Я буду так любезен, что провожу горку к несговорчивому Магомету, ха-ха-ха! Ты все же пойдешь туда, Тристан! — издеваясь, крикнул Жак. — А почему нет? Посмотришь на собственную казнь! Это очень поучительно! А попытаешься предотвратить — что ж, не станет никого из этих вот дураков, которые дерутся сейчас против меня! А-ха-ха-ха! Может, оно и к лучшему! Может, им не придется погибать страшной смертью, которую я им приготовил! Тащите, тащите! Иди сюда, Тристан!

Жак вдруг замолчал и надсадно кашлянул, харкнув кровью, как старый чахоточник. На лице его выписалось удивленное выражение, будто он очень удивлен тому обстоятельству, что некий предмет встал у него поперек горла и мешает ему дышать. Он кашлянул еще, обдав брызгами крови все вокруг, и вздрогнул, будто что-то невидимое как следует встряхнуло его тело.

Махать косой он перестал. Да что там — теперь он опирался на нее словно на палку. И призраки, которых Жак перестал призывать, стали светлеть, таять и испаряться, стеная все тише, все глуше.

Ноги уродца подкосились, кроме третьей, чахлой и недоразвитой. Она все никак не хотела сгибаться, и когда рыхлая туша Жака рухнула на колени, третья нога с хрустом подломилась.

Но Жак уже никак не реагировал на это.

И было отчего.

Посередине его груди, меж складок грязной одежды, быстро напитывающейся кровью, торчал кончик острого меча, который кто-то невежливо и коварно воткнул Жаку в спину, меж его ребер. А над самим Жаком, с бессмысленным видом пускающим ртом кровавые пузыри, стоял невозмутимый и сосредоточенный Рэй, удерживающий тушу старого уродца на своем клинке.

— Отличная работа, Рэй, — пропыхтел Тристан, ладонью мазнув по мокрому лбу и стряхивая прилипшие волосы. — Великолепный удар.

— Благодарю, ваша милость, — сквозь зубы процедил Рэй, еще раз встряхнув Жака, так, что послышался неприятный звук крошащихся костей и разрезаемого мяса.

— Значит, отправился домой, куда его и отослал отец?! — возмутилась Софи, переводя дух.

— Если Алекс ушел через окно, то это значит, что у него были веские причины не выходит через дверь, — резонно ответил Рэй. — А я привык следовать за Алексом по проторенному им пути.

— Не мог же я в логове мерзавцев сказать, что Рэй, вероятно, таясь, идет за нами, — соврал Алекс.

— Инквизиторы не отказываются от дела, которое ведут, и не идут домой, мадам, — прогудел Густав, прилаживая на место вырванный с груди клок шерсти.

Комната опустела, стоны призраков стихли. Оброненная коса задребезжала по полу, Жак, соскользнув с опущенного меча Рэя, бездыханным телом рухнул на пол и получил на прощание крепкий пинок молодого инквизитора под зад. Впрочем, его одежда была так грязна, что еще одно грядное пятно на замызганных штанах никто и не заметил.

— Катись в ад, падаль, — неуважительно произнес Рэй.

Однако, осталась еще одна проблема.

Портал.

Жак с легкостью научился открывать его, перетаскивать и играть, жонглировать, как мячиком. Но оставлять его открытым было просто преступно.

Тристан осторожно приблизился к нему и, прищурившись, вгляделся в кружащуюся голубую муть. Ему показалось, что он рассмотрел себя, гибнущего на потеху толпе в наскоро выкопанной могиле, и страх с удушьем снова накатились на него.

Можно было сейчас шагнут туда и избавить себя навсегда от ночных душных кошмаров.

Можно было и Жака поймать и переломать ему ноги.

Можно…

Семья его, притихнув, стояла у него за спиной и ждала его решения.

— Нужно его закрыть, — решительно произнес он.

— Как, ваша милость? Кто б умел это делать, — подал голос Густав.

— Махнуть его косой, полагаю, — вмешался Алекс. — Я кое-что читал об этом. О ритуальном оружии. Позвольте?

Молодой инквизитор слишком поспешно, уже не скрывая свое нетерпение, словно опасаясь, что отец передумает, шагнул к оружию Жака. Коса была неповоротлива и тяжела для его рук, но он сумел с ней совладать с ней.

— Нужно всего лишь зачеркнуть предоставленную возможность, — мягко сказал Алекс, оглянувшись на Тристана. — Не передумаете, господин отец?

— Закрывай, — велел Тристан кратко.

— Вот так, — сказал Алекс, проводя страшным лезвием по кипящей призрачной голубизне.

И портал погас, поблек, и скоро исчез вовсе.