Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму

Глава 7.6

Израненный серебряными когтями труп Микаэля как-то незаметно растаял. Превратился даже не в пепел — в ничто, в серую пыль, какую обычно горничные убирают метелками и вениками, сметая в крохотные совочки.

Алекс молча, безо всякого почтения, растоптал то, что осталось от демона и подопнул то место, где то лежал, чтобы и следа от него не осталось.

Софи молча стояла за полувыбитыми дверями, и Тристан втащил ее в комнату за руку, как провинившуюся девочку в класс для наказаний. Вид у него был такой, будто он собирался пороть ее розгами.

— Госпожа матушка, — почтительно поприветствовал Софи Алекс, склонив голову.

На его тонком, притворно-смиренном лице не было ни тени удивления, только чуть ехидная улыбка, и Тристан фыркнул злобно, понимая, что для наблюдательного Алекса не было тайной, кто скрывается под маской герцогини.

«И, вероятно, уже давно, — желчно подумал Тристан. — Вероятно в тот самый миг, когда Голодные прокусили ей ногу, он ее и узнал. Вон как лихо препирался и бравировал фляжкой коньяка в кармане! Узнал по чулкам; по голосу. Наблюдательный; дерзкий. Определенно, толк из мальчишки будет».

— Выйди-ка на минуточку, Алекс, — рыкнул Тристан, — нам с твоей матерью надо поговорить!

— Наконец-то, — непочтительно проворчал Алекс. Но вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

— Тристан, но я же принесла извинения!

Как только дверь на разбитых петлях кое-как вернулась на свое место, Тристан ухватил Софи и что есть сил притиснул ее к стене, исступленно глядя в ее глаза.

— Семь лет, Софи! — прошипел он, стискивая ее, непонятно зачем, то ли чтоб измять, причинить ей боль, то ли обнять крепче и прижать к сердцу. — Семь лет! Ты выедала мне мозг семь лет за то, чего не было и не могло быть! Ты была со мной все это время, ты видела изнанку моей работы; где и когда тут крутить романы с барышнями?!

Его руки, наконец, определились с тем, что делать с женщиной. Софи оглушительно взвизгнула, ощутив, как пальцы Тристана, путаясь в ее одежде, отыскивают застежку на ее штанах.

— Извини, Тристан, — как можно тверже и уверенней произнесла она, хотя какая твердость в голосе может быть у человека, с которого бесцеремонно спускают штаны? — Но я и подумать не могла, что этой вульгарной дамочкой могу быть я! Эти чудовищные чулки…

— То есть, ты понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю? — хладнокровно уточнил Тристан, добираясь до ее голого тела и ухватывая ее рукой за бедро так жадно, что она снова вскрикнула.

— Сделаешь?! — переведя дух, простонала Софи, прижатая тяжестью его тела к стене, пока он возился с застежками на своих брюках. — Вообще-то, ты приготовил мне не меньше сюрпризов! Сыновья! Что ты с ними сделал?! Я чуть с ума не сошла, увидев вас троих, и Алекса — в сутане!

— Рэй просто не любит белый цвет, — хладнокровно пояснил Тристан, отстраняясь от Софи и рывком поворачивая ее к себе спиной. Его дыхание было учащенным и сбивчивым, он снова прижался к ней всем телом, так крепко и так порывисто, будто давно уже изнемогал от желания сделать это, и поцеловал в шею, зарывшись лицом в пропитанную запахом Софи одежду, зажмурившись, чтоб скрыть нахлынувшие на него чувства.

— Как долго с тобой было холодно, — пробормотал он так жалобно и вместе с тем с таким облегчением, что Софи не вынесла — зарыдала от его признания. — Да, Софи, да, мерзавка, я же люблю тебя. Я честно пытался продолжать жить без тебя, оставив тебя в покое, но это невозможно. Невозможно.

Он снова порывисто поцеловал ее, вдыхая жадно ее аромат. А затем грубо, рывком, спустил ее штаны ниже и как следует шлепнул по обнаженной ягодице. Софи вскрикнула, на ее коже расплылось розовое пятно.

— Никогда не практиковал все эти новомодные штучки, — агрессивно прошептал Тристан, поглаживая ушибленное горящее место и вжимаясь нетерпеливо в тело Софи. — Знаешь, с плетками и со связываниями. Не хотел привносить в постель элементы профессии. Но, кажется, с ведьмами иначе нельзя?

Он снова чуть отстранился и снова шлепнул крепкой ладонью по округлой аппетитной заднице, Софи, да так, что она взвизгнула.

— Ты делаешь мне больно, Тристан!

— Ты семь лет мне делала больно, мерзавка.

— Я и себе делала больно тоже!

— Надо было просто купить эти чулки, красивое белье и как следует потрахаться, Софи. Только и всего. Если ты видишь подсказки от будущего, их надо использовать в свою пользу.

Тристан снова врезал Софи по заднице, исполняя свою угрозу выдрать ее. Ягодицы ее зарозовели, стали горячими, и Тристан с удовольствием огладил мягкую кожу, наблюдая, как Софи жмурится от боли и упрямо и крепко прикусывает губу, чтоб не орать.

— Думаешь, удастся тебе смолчать? — полюбопытствовал Тристан вкрадчиво. Его нетерпеливая рука грубо влезла меж ее дрожащих бедер и пальцы напористо, жадно проникли в лоно женщины, заставив ее сжаться от острых ощущений и заворчать, не в силах переносить любовную пытку. — Ты говорила, это было с криками. Будет с криками…

— Тристан, Алекс за дверью, — простонала Софи, прижимаясь пылающим мокрым лбом к прохладной стене.

— Черта с два он там. Давно уже сидит в баре, с Густавом. Отвертеться не получится, Софи. Не мешай мне тебя наказывать.

Тристан снова крутнул ее, как послушную куклу, оборачивая к себе лицом, и подхватил под голые бедра, с удовольствием прислушиваясь к их дрожи.

Софи всю трясло; она вцепилась в плечи Тристана, изумленным взглядом рассматривая свои побелевшие пальцы, сжавшиеся на ткани его одежды. Она не верила, что это все происходит с ней; но безжалостное видение накатывало на нее, идеально, один в один, накладываясь на реальность, и Софи вскрикивала, предвидя и предчувствуя каждое действие Тристана.

Его исступленный взгляд, его яростная и хищная жадность одновременно пугали и возбуждали Софи. Его поцелуи, страстные и болезненные, словно вытягивали из нее волю к сопротивлению, и каждое касание остро отточенным лезвие щекотало нервы. Софи чувствовала себя жертвой, ведьмой, распятой на дыбе, которой касается жестокий и изощренный в своих фантазиях палач.

Вероятно, Тристан добавлял в свои ласки долю своей инквизиторской тяжелой магии, которая заставляла покоряться ему, которая ломала упрямство, характеры и волю. А может, Софи только сейчас ощутила всецело того, с кем связала свои чувства, свои мечты и свою любовь.

Тот, кто покорялся ее капризам, ее желаниям, сейчас выпустил свою тяжелую волю, своего внутреннего беспощадного монстра. И его не чувствовать было просто невозможно. Он завораживал и пугал одновременно, и Софи едва не задохнулась от перемешанных восхищения и ужаса. Ей показалось, что она спорит с разбушевавшейся стихией, что она не вынесет, что сердце ее разорвется в груди.

— Я ведь не ручной зверек, Софи. Я инквизитор. Я могу быть жестоким. Я могу быть ужасным.

— Ради всего святого, Тристан…

Пальцы Тристана крепко сжали ее ягодицы, растягивая их, делая женщину раскрытой, беспомощной. Обмирая от томительного ожидания, Софи вскрикнула, когда его член, жесткий, перенапрягшийся, ткнулся в ее промежность, и Тристан с силой насадил на него женщину, не особо заботясь, в какое отверстие тот проникнет.

— Тристан…

Софи беспомощно застонала.

Его член, разбухший от прилившей крови, заполнил ее узкое лоно, до пресыщения, до боли, и Тристан, удобнее перехватив ее голые бедра, крепко прижав Софи к стене, сильно и жестко толкнулся в ее тело, не пережидая даже первой боли от жесткого проникновения.

— Мерзавка, еще пожалуйся мне!

Софи вскрикнула, страдая и плавясь от наслаждения, от слишком острых ощущений, от слишком неистового желания, с каким Тристан овладел ею.

Пальцы Тристана продолжали тискать и растягивать ее мягкое, нежное, податливое тело, жестко проникая в нее сзади, и Софи закричала, испугавшись его лютого голода, с каким он желал овладеть всем ее существом без остатка.

Но он зажал ее рот поцелуем, заглушил ее крики, продолжая толкаться в ее лоно сильно, яростно, жестко, глубоко, заполняя ее своей плотью, болью и любовью одновременно.

Софи припадала к губам Тристана, отвечая на его поцелуи так же яростно, наслаждаясь ими и насыщаясь, как истомленный жаждой человек насыщается самой свежей и вкусной водой.

Она словно заразилась его откровенным яростным желанием. Она запускала пальцы в его волосы, она терзала его плечи, обхватывала его спину, будто желая слиться с ним, стать единым целым, и кричала, кричала, растерзанная его яростными толчками в свое тело.

Ей казалось, что Тристан берет и терзает ее не только своим членом, не только своими руками, но и своей отпущенной на волю жестокой страстью, заполняя все ее тело невероятным желанием, экстатическим наслаждением на грани безумия.

До пресыщения. До сумасшествия. До отречения от самой жизни. Если б смерть приносила такое наслаждение, Софи сделала б шаг в пропасть, не раздумывая, и летела бы, жаждая встречи с погибелью, изнывая от нетерпения.

— Я растерзаю тебя, мерзавка… будь моя воля, я б тебе пятки поджарил и выдрал розгами как следует! Я с потрохами тебя сожру!

Тристан с рычанием сильно прикусил кожу на шее Софи, метя женщину своим укусом, своей страстью, своим желанием.

Он словно стер из своего сознания все ограничения, все барьеры, все понятия об уважении и осторожности, и оставил на свободе только неконтролируемое, дикое, животное желание, которое было голодным уже слишком давно.

Впечатываясь в раскрытые бедра женщины, он трахал и трахал ее. Рвал и терзал, проникал в ее тело сзади пальцами, растягивая и безжалостно трахая, упиваясь ее беспомощными, задыхающимися стонами и воплями, пока ослепительное, как самая жестокая боль, наслаждение не накатило на него и не остановило, заставив прекратить дышать, чувствовать, видеть, слышать.

Он зажмурился, крепко вцепившись в Софи, припал к ней, прижался к ее дрожащему телу, чувствуя только мягкие сокращения ее раскаленного нутра на своем члене и слыша только отчаянный стук ее сердца под собой.

Наслаждение настолько ослепило обоих, что вместе с ним пришло и бессилие. И любовники сползли по стене, распластались на полу не в силах ни разъединиться, ни даже пошевелиться.

— О, господин инквизитор, — выдохнула Софи, проведя языком по вспухшим исцелованным и искусанным губам. — Семь лет страданий стоили… стоили этого. Я не знала, что ты можешь быть таким.

— Молчи, грешница, — прошептал Тристан, привлекая к себе Софи. — Ты дешево отделалась. Я просто не придумал, как отомстить тебе. Пришлось импровизировать. Но когда я все обдумаю, ты крепко пожалеешь, что раздразнила меня.

Софи тихо рассмеялась, прижавшись лбом к его мокрому лбу.

— Это значит, ты вернешься ко мне? — голосом, полным обожания, произнесла она. — Мой Тристан, мой личный инквизитор, мой гневный Зимородок…

Раньше Тристан непременно сказал бы «если ты сама этого захочешь». Он всегда был деликатен по отношению к Софи. Вежлив; и прислушивался к ее мнению.

Сегодня, видимо, он решил слушать только себя.

Не открывая глаз, все еще тяжело дыша, он лишь чуть заметно кивнул.

— Как только закончим это дело, — чуть слышно ответил он. — И я отыграюсь за каждый день этих семи лет, Софи.