Растворяюсь в тебе

Моя улыбка почти так же пылает, как и мое унижение.

— А. В таком случае, тебе придется меня извинить. Я уже ухожу.

— Твои десять минут еще не истекли.

— Я знаю, но мне нужно в дамскую комнату, чтобы я могла утопиться в унитазе.

Когда я делаю движение, чтобы подняться, Коул хватает меня за запястье, притягивает ближе, и говорит: — Не принимай это за отказ.

— Забавно, но я всегда считала, что слово «нет» — это довольно хороший индикатор отказа.

— Это не значит, что я не хочу тебя.

Мои щеки горят от смущения. Уши обжигает. Такое ощущение, что кто-то повысил температуру на тридцать градусов. Понятия не имею, что заставило меня сказать это, но теперь кот вырвался из мешка. Я не могу взять свои слова обратно.

Я также не могу встретиться с ним взглядом, когда говорю: — Хорошо. Я понимаю.

— Шэй. Посмотри на меня.

Мне требуется время, чтобы набраться храбрости. Когда я это делаю, его напористость настолько пугает, что я забываю дышать.

Коул говорит: — Ты не понимаешь. Твой бывший не только клоун-идиот, он еще и гребаный ребенок. Ему нужно подправить лицо. Мне хочется выбить из него все дерьмо.

Пока я размышляю над этим, то слышу, как на заднем плане гогочет Челси. Болезненно осознавая, что за нами наблюдают и что мне придется пересказать эту историю позже, мое лицо становится еще горячее.

— В этом заявлении есть много чего интересного. Однако смущение заблокировало мои нормальные мозговые функции, поэтому тебе придется объяснить мне все так, словно я маленький ребенок.

Ноздри раздуваются, Коул вдыхает и не моргает уже тридцать секунд. Он изо всех сил пытается остановить себя, чтобы не сделать что-то, но я не уверена, что именно.

Судя по всему, он хочет швырнуть свой бокал с виски в стену.

— Сначала объясни мне, почему ты просишь совершенно незнакомого человека заняться с тобой сексом.

Гордость берет свое. Заносчиво, как школьная учительница, я фыркаю и поднимаю подбородок.

— Я не прошу. Я сказала, что думаю о том, чтобы спросить. И о сексе я тоже ничего не говорила. Может, я просто хотела пообниматься.

— Дай мне передохнуть. Ты не хочешь обниматься.

Боже, этот парень невыносим.

— Знаю. Ты мог бы быть джентльменом и пропустить это.

— Я не джентльмен. Закончи объяснение.

В отчаянии я вздыхаю.

— Ты ведь не позволишь мне уйти, пока я не сделаю этого?

— Правильно. Хватит тянуть время.

Мой тон раздраженный, но я ничего не могу с собой поделать. Коул нажимает на все мои кнопки, и не на те, на которые нужно.

— Тебе придется посидеть здесь, пока я подумаю об этом, потому что, честно говоря, не знаю.

Его разочарование ощутимо. Он не только не привык, чтобы ему бросали вызов, но и не привык, чтобы его заставляли ждать.

Какую работу он выполняет? Вероятно, что-то, связанное с отдачей приказов напуганным подчиненным.

— Хорошо. Вот что. Ты первый мужчина, который меня привлек с тех пор, как мы с Четом расстались, и первый человек, который, кажется, понимает, через какой ад я прошла. Челси, возможно, была права, когда говорила, что единственный способ забыть мужчину — это завести нового, и я устала быть единственным человеком в комнате, когда занимаюсь сексом. Знаю, что все не так просто, но я пробовала все остальное. Ничего не помогло. Поэтому, наверное, и подумала, что, может быть, мы могли бы заставить друг друга на время забыть о нашей боли.

Я прочищаю горло. Школьная учительница вернулась.

— А еще... у меня в сумочке есть презервативы.

Коул смотрит на меня с яростью, пылающей в его синих глазах. Но потом его взгляд падает на мой рот, и я понимаю, что ошиблась. Это не гнев.

Это страсть.

Внезапно у меня кружится голова.

Думаю, он вот-вот скажет «да».