Растворяюсь в тебе

Это место невероятное.

Фойе с тройными сводчатыми потолками, стеклянными стенами, через которые открывается невероятный вид на каньон и город, и похожими на корону люстрами Baccarat. Пара изогнутых известняковых лестниц элегантно поднимается на второй этаж. Пол из белого мрамора сверкает.

Взяв меня за руку, Коул ведет меня через вход в главную гостиную, которая выглядит еще более величественно. Темные полы из твердых пород дерева дополнены белой мебелью, а стены увешаны картинами, написанными маслом. В фантастической гостиной потолок покрыт искусственными цветами, похожими на живые, а люстра напоминает взрыв бабочек. Здесь есть бар, библиотека, официальная столовая, кинотеатр и винный погреб, и это только первый этаж.

Пока я с удивлением смотрю в окно на огромный бассейн на заднем дворе, окруженный зоной отдыха, выложенной брусчаткой с узором «арлекин» и квадратиками травы, Коул сжимает мою руку.

— Что ты думаешь?

— Это похоже на сказочный замок. Кто еще живет здесь с тобой?

— Никто.

Я поворачиваюсь и смотрю на него. В теплом свете его черты лица стали мягче. Может быть, это мое воображение, но его поведение тоже стало мягче, как будто, просто войдя в парадную дверь своего дома, он сбросил с себя несколько тяжелых слоев.

— Ты живешь здесь один? Это место должно быть около десяти тысяч квадратных футов.

— Пятнадцать. На шести акрах. — Коул поворачивается и смотрит в ночь через окно. — Хотелось бы двадцать, но в городе я не могу найти ни одного участка такой площади. В Монтесито есть участок в двести тридцать акров, который я бы с удовольствием купил, но владелец не хочет продавать.

Я в замешательстве хмурю брови.

— Зачем тебе столько места?

— По той же причине диким животным нужно много места.

— Бродить?

— Так им не придется сталкиваться друг с другом.

— Тебе не бывает одиноко?

Он отвечает после некоторого раздумья, его голос мягкий.

— Все время.

Я помню, что сказала Симона в тот день, когда я начала работать и проболталась, назвав его мистером Темным и Бурным. Она сказала, что все в офисе называют его Гринчем, но в Гринче было то, что его сердце не было слишком маленьким. Просто он был невыносимо одинок.

Этот человек — загадка. Он жаждет связи, но намеренно держит себя отдельно от единственного места, где он может ее получить. Других людей.

— Эй. Красавчик.

Коул смотрит на меня.

— Спасибо, что привел меня сюда. Это очень много для меня значит.

Синие глаза сияют, он протягивает руку и ласкает мою щеку. Затем шепчет: — Прекрасная Шэйна. Спасибо, что пришла. Мне нравится, что ты здесь.

Эмоции бурлят в моей груди, расширяясь до тех пор, пока не становится трудно дышать. Я хочу отвести от него взгляд, чтобы спрятаться, но не могу. Сила его взгляда слишком велика.

Не знаю, что в нем такого, но меня влечет к нему так, как никогда не влекло ни к кому другому. К его тайнам и настроениям, к его тоске и одиночеству, ко всему тому, что он скрывает от всех по неизвестным пока причинам.

Я знаю, что у него есть секреты. Знаю, что он не идеален. Но я никогда не знала никого, кого бы мне хотелось понять больше.

— Я могу пристраститься к тому, как ты смотришь на меня сейчас, — говорит Коул хриплым голосом.

— Если я спрошу тебя о чем-то, ты ответишь честно?

— Я всегда буду честен с тобой.

— Когда не увиливаешь, ты имеешь в виду.

Это вызывает у меня улыбку.

— В чем вопрос?

— Могу ли я доверять тебе, что ты не разобьешь мне сердце?

На его лице появляется гримаса боли. Коул закрывает глаза и тихо выдыхает. Когда он снова открывает их, они полны страдания.

— Как ты думаешь, почему я постоянно говорю, что у нас не может быть отношений?

Это не должно ранить так сильно, как ранит. Я почти жалею, что он мне солгал. Но, наверное, это то, что я получу за то, что задала этот вопрос.

Я смотрю вдаль, в ночь.

— Хорошо, — шепчу я, преодолевая комок в горле. — Вполне справедливо.

— Шэй...

— Нет, давай не будем все портить. У нас есть вечер. И у нас есть шанхайский лобстер. И если ты будешь очень, очень хорошим, я позволю тебе убедить меня, что мы должны пойти понырять в том огромном бассейне.

Он обнимает меня, прижимаясь лицом к моей шее. Мы стоим так некоторое время, обнимая друг друга и дыша, пока я не чувствую слезы в уголках глаз и не отстраняюсь.

Коул уже разбивает мне сердце, а мы еще даже не ужинали.

Взяв за руку, он ведет меня через открытые французские двери на террасу. Воздух теплый и неподвижный, благоухающий каскадом жимолости, вьющихся по балюстраде. Мы садимся за небольшой круглый стол, задрапированный белой скатертью и сервированный изысканным фарфором и хрусталем. Белые светильники в серебряных подставках придают обстановке романтический оттенок.

Ошеломленная, я любуюсь открывающимся видом.

— Ты молчишь, — замечает Коул, расстилая на коленях льняную салфетку.

— Я обрабатываю информацию.

Он кивает, принимая этот ответ и не требуя от меня большего. Затем достает из кармана пиджака мобильный телефон и набирает номер. Тому, кто отвечает на другой линии, он говорит: — Мы готовы.

Коул отключается, выключает телефон и убирает его обратно в карман. Затем он достает мои трусики из другого внутреннего кармана и подносит их к носу. Глядя на меня, он глубоко вдыхает.

Смутившись, я качаю головой и отвожу взгляд.

— Не стесняйся.

Когда я оглядываюсь на него, он ухмыляется.

— Ты странный.

— Ты сказала мне это в ту ночь, когда мы встретились. Помнишь?

— Да, и я была права. Убери их, пожалуйста.

Он аккуратно складывает их и кладет во внешний нагрудный карман пиджака, укладывая так, чтобы трусики выглядели как карманный платок.

— Я не хочу знать, сколько раз ты уже это делал, но ты слишком хорош в этом. Только не говори мне, что возьмешь их на встречу.

— О, они будут со мной, куда бы я ни пошел.

Коул смеется над моим выражением лица. Мне нравится его смех, открытый и непринужденный, громкий и счастливый. Этот звук будоражит меня. Я сижу и смотрю на него, завороженная.

Глаза светятся, он наклоняется через стол и берет меня за руку.

— Опять этот взгляд.

— Какой взгляд?

— Тот, к которому я пристрастился.

— Тот, к которому, как ты сказал, можно пристраститься, ты имеешь в виду.

— Видимо, мне хватило одного раза.

Покраснев, я опускаю взгляд на стол.

— Ты просто накручиваешь себя из-за того, что я сказала про купание в бассейне.

— Ты же знаешь, что это не так.

Я поднимаю глаза. Наши взгляды встречаются. Моя нервная система приходит в состояние повышенной готовности и начинает поджигать части тела. Как он это делает со мной?

— Ты так чертовски красива. Черт возьми, Шэй. Проклятье.

Голос у него низкий и яростный, а глаза сияют. Хотела бы я сфотографировать его лицо, чтобы запомнить его в этот момент и посмотреть на него, когда между нами возникнут трудности, а я знаю, что они возникнут.

Я шепчу: — Спасибо.

Коул наклоняется и целует мои костяшки пальцев как раз в тот момент, когда к нашему столику подходят двое молодых людей. Они одеты в белые рубашки с длинными рукавами, черные брюки и черные жилеты с надписью «Spago» на груди.

— Добрый вечер, — говорит более высокий блондин. — Я Бретт. Я буду обслуживать вас этим вечером. Кристиан мне помогает. — Он кивает в сторону своего спутника, стройного молодого человека с красивой улыбкой и большими темными глазами.

Коул откидывается на спинку стула, скрещивает ноги и складывает руки на коленях. Он не отрываясь смотрит на меня, пока наши официанты расставляют перед нами тарелки с едой и наливают вино в хрустальные бокалы.

Бретт жестом показывает на мою тарелку.

— На первое блюдо у нас пельмени из свиной грудинки с черным уксусом, маслом чили и имбирем, в паре с любимым сухим австрийским рислингом Вольфганга. Bon appétit.

Они уходят, оставляя меня еще более подавленной, чем прежде.

Что, конечно же, сразу замечает Коул.

— Что случилось?

— Все в порядке. Это просто... невероятно. Ты приложил немало усилий. Надеюсь, ты не думаешь, что я из тех девушек, которые не будут рады получить еду из пиццерии.

Его голос стал мягким.

— Я знаю, какая ты девушка. И не беспокойся о том, что тебе приходится прилагать усилия. Мне очень приятно.

— Все равно, Коул. Это уже слишком.

— Это стоит того, чтобы увидеть твое выражение лица.

— Ну, спасибо. За все. Но не думай, что я ожидаю...

— Я буду дарить тебе вещи, — перебивает он. — Хорошие вещи. То, что ты заслуживаешь, то, что я буду рад тебе подарить, потому что знаю, что ты это оценишь, но также и потому, что я эгоист и знаю, как хорошо мне будет от того, что я это сделаю для тебя.

Я делаю прерывистый вдох, жалея, что чувствую себя так неуверенно.

— Хорошо, но не разочаровывайся, когда придешь ко мне домой и я подам тебе спагетти из банки.

— Ты шутишь? Они мои любимые.

Улыбаясь, Коул поднимает свой бокал и делает глоток вина. Я тоже делаю глоток, радуясь тому, что могу отвлечься от вихря эмоций, бушующих во мне. Тогда я решаю быть смелой и просто сказать то, что у меня на уме.

— Я не совсем понимаю, как это должно работать. Ты не хочешь отношений, но хочешь дать мне что-то. Ты сказал, что мне больше не нужно ни о чем беспокоиться, но ты также сказал, что у меня будет только серия встреч на одну ночь.

— Это ты сказала. Я просто согласился с этим.

— Ты знаешь, о чем я.

— Ешь пельмени, пока они не остыли.

Еще один обходной маневр. Как же это раздражает. Я держу эту мысль при себе, пока беру вилку и накалываю маленький толстый пельмень. Я испытываю раздражение все десять секунд, пока не начинаю жевать, и фейерверки вкусов взрываются на моем языке.

— О. Боже мой. Это... ничего себе, это здорово.

— Ничего себе? — повторяет он, усмехаясь.

— Не заставляй меня кидать в тебя пельменями.

— Ты можешь бросать в меня все, что захочешь, детка.

Его голос такой мягкий и ласковый, а глаза такие теплые, что меня пробирает дрожь. Я опускаю взгляд на свою тарелку, чтобы не выдать ему всех своих чувств. Если Коул и замечает, то оставляет это без комментариев, делая паузу, чтобы сделать еще один глоток вина.

Мы заканчиваем первое блюдо в комфортной тишине. Ну, ему кажется комфортно. Меня распирает от вопросов, которые приходится проглатывать вместе с едой. Второе блюдо приносят как раз в тот момент, когда я собираюсь снова спросить его об Акселе, что, надеюсь, даст мне возможность спросить об Эмилиано... а потом и обо всем остальном.

Кристиан убирает наши тарелки. Бретт ставит перед нами две новые.

— Шанхайский лобстер с соусом карри и хрустящим шпинатом. Bon appétit.

Озадаченная, я смотрю, как он уходит. Как ты думаешь, у него будут неприятности, если он не будет говорить «Bon appétit» каждый раз, когда ставит перед кем-то тарелку?

— Это просто изысканный ужин. Вот дерьмо.

Удивленная внезапной переменой в его тоне, я смотрю на него.

— Что случилось?

— Я никогда не спрашивал, любишь ли ты лобстеров.

— Ты прав. Ты не делал этого.

Он ждет, когда я продолжу. Когда я этого не делаю, он поднимает брови.

— Ну?

— У меня аллергия, вообще-то. Смертельная аллергия. У меня начинается жуткая крапивница.

Когда я нанизываю сочный кусок омара, макаю его в маленькую миску с растопленным маслом и отправляю в рот, выражение его лица портится.

— Не смешно.

— Виновата. О Боже, это даже лучше, чем пельмени!

Коул смотрит на капли масла, которые стекают по моему подбородку, и облизывает губы.

— Не забудь оставить немного масла.

— Почему?

Он улыбается.

— Мне это понадобится позже.

— Ты планируешь есть тосты на десерт?

— Я планирую пригласить тебя на десерт. Вон там, на кровати в гостиной.

Я бросаю взгляд на ближайшую к нам группу мебели с одной стороны бассейна. Четыре полосатых шезлонга стоят у края бассейна. За ними расположились длинный секционный диван и пара больших кресел.

Рядом с зажженным камином стоит большая, удобная на вид кровать-лаунж, задрапированная белыми пледами и кучей подушек.

Он оскаливается волчьим оскалом. Мое сердце вздрагивает.

— Прости, мистер МакКорд, но это сугубо деловые отношения, помнишь?

Сверкнув глазами, он рычит: — Я помню, какой мокрой была твоя киска, когда я трахал тебя на лестничной клетке, мисс Сандерс. Как ты произносила мое имя. Как сильно ты кончила на мой член.

Мое трепещущее сердце начинает колотиться, соски подрагивают, а между ног разливается тепло. Я ерзаю в кресле, сбитая с толку непредсказуемыми переменами его настроения, но невероятно возбужденная его словами.

Не зная, что ответить, я запихиваю в рот еще лобстера.

Смех Коула мягкий и довольный.

— Ты очаровательна.

— Не смейся надо мной.

— Никогда, красавица. Никогда.

Когда поднимаю на него глаза, он улыбается мне с обожанием.

С каждой минутой, проведенной с ним, я все больше теряюсь в догадках.

И возбуждаюсь.

Но в основном теряюсь.

Что такого в отношениях с ним? Что он скрывает?

— Вам нравится лобстер, мадам?

Я подпрыгиваю от удивления. Бретт появился из воздуха у нашего стола. Он навис надо мной, руки сцеплены за спиной, взгляд пытливый.

Я прижимаю руку к своему колотящемуся сердцу.

— О, это чудесно. Просто потрясающе. Спасибо вам большое.

Улыбаясь, он кивает и снова отходит.

Коул смеется в кулак.

— Дай мне передохнуть, красавчик, я тут справляюсь как могу.

— Хм. Тогда, возможно, тебе нужно сменить место.

Он встает, поднимает меня на ноги, затем снова садится на стул и тянет меня за собой, так что я оказываюсь у него на коленях.

Коул целует меня в шею.

— Так-то лучше. Ммм, ты вкусно пахнешь. — Он поднимает руки и ласкает мою грудь, пощипывая твердый сосок через ткань. — Ты чувствуешь себя лучше?

— Ты испортишь платье, — задыхаясь, протестую я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никого из официантов нет в поле зрения.

Его поцелуй переходит в укус. Коул переводит руку с моей груди на бедро и задирает подол юбки. Когда он скользит рукой между моих ног, то одобрительно рычит.

— Ты не надела трусики, грязная девчонка.

— Я не знала, что ты такой коллекционер, иначе надела бы.

Он хмыкает, опуская рот к моей ключице, лениво поглаживая рукой по моей коже, лаская, но не проникая пальцами внутрь. Он гладит все вокруг, затем крепко сжимает мои половые губы, заставляя пульс участиться.

Коул говорит мне на ухо: — Попроси меня трахнуть тебя пальцами, детка.

— Здесь? Сейчас? Но официанты...

— Нас никто не потревожит. Попроси меня.

Он снова кусает меня за горло, на этот раз сильнее, а его рука все еще гладит меня взад-вперед между бедер. Мои соски такие твердые, что болят. Пульс учащается, и я не могу перевести дыхание.

Его голос становится грубым.

— Ты уже вся мокрая, красотка. Вся моя рука в твоей смазке. Ах, боже, ты такая чертовски идеальная. Хочешь, чтобы я трахнул тебя пальцами, не так ли? Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить.

Прижимаясь к его руке, я с трудом перевожу дыхание: — Да.

— Попроси меня. Скажи «пожалуйста».

Мне нравится его властная сторона. Эта командная, начальственная сторона, которая проявляется, когда он возбужден. От волнения у меня дрожит голос.

— Пожалуйста, Коул. Трахни меня пальцами. Заставь меня кончить. Пожалуйста.

Он вводит в меня палец и крепко целует, вдыхая мое хныканье и возвращая его глубоким ворчанием удовольствия, которое возбуждает меня еще больше. Я хватаю его за лицо и целую в ответ, оседлав его руку.

Когда я стону ему в рот, Коул отстраняется и приказывает: — Открой глаза. Посмотри на меня.

Мои веки приоткрываются. Он смотрит на меня горящими глазами, добавляя еще один палец к первому, и начинает поглаживать мой клитор подушечкой большого пальца.

Звук, который я издаю, исходит из глубины моей груди.

— Продолжай смотреть на меня, детка. Не отводи взгляд. Раздвинь ноги пошире. Вот так. Да, блядь, вот так.

Я шепчу его имя.

Коул поглаживает мой набухший клитор, заставляя меня дергаться и стонать от беспомощного удовольствия. Затем он начинает вводить и выводить свои пальцы, глубоко и сильно, его сильные пальцы проникают в мое ядро, посылая волны удовольствия по всему телу.

— О Боже. О Боже, Коул. Коул...

— Дай мне это, милая. Дай мне это сейчас.

Я падаю в пропасть, глядя в его глаза, отдаваясь этой странной магии, которую мы творим каждый раз, когда мы вместе, и надеясь, что в конце концов это заклинание, которое он на меня наложил, будет состоять из большего количества света, чем тьмы.

Надеясь, но не совсем веря, что так и будет.