Русалочьи сказки

Глава 1 Предыстория. Русалки

Машкин день рождения отмечали в «Телеге», это уже традиция. Только это и не менялось. А вот компания с каждым годом становилась все меньше, пока к страшным тридцати девяти не ужалась до трех — непосредственно Машка, Танька и я. Как в школе были троицей, так по жизни не разбежались. Только мужики наши подевались кто куда. Оттого и день рождения невеселым получался, Машкин Толян не нашел ничего лучше, как объявить, что уходит к своей бухгалтерше как раз накануне именин жены. Мы с Танькой по этому поводу особо не распространялись, но сговорись прийти в черном, как на поминки. Пусть Машка видит, что и мы скорбим о ее бездарно потраченных на подлеца годах.

Она вначале еще крепилась, сидела веселая с распухшим носом и красными глазами, бодро ковыряла салат с мидиями, но все равно раскисла.

— Ну, с днем рождения тебя, подружка дорогая, желаю… э-э… — я осеклась. Чего пожелать-то? Счастья семейного? Еще за издевательство сочтет. — Желаю приключения такого, чтоб всю жизнь вспоминать и самой себе завидовать!

Понравилось, заулыбалась подруга, а Танька зыркнула завистливо, типа я-то выкрутилась, а ей еще придумать надо. Я незаметно язык ей показала: уметь надо тосты говорить! Она, в свою очередь, двинула умную речь, и повисло неловкое молчание. Я уж решила, что все, вечер испорчен. Но, на удивление, коньячок пошел хорошо, и вскоре мы уже вовсю весело обсирали наших бывших.

— А мой вечно в постели ногами дрыгал, как мотоцикл заводил, так раздражало, сука! Дергается, будто у него агония уже. Тут не до удовольствия, а думаешь: ну вот сейчас снова дернется!

— А мой обожал тереться об меня перед тем, как начать. Трется, в ухо пыхтит — небось думает, это и есть прелюдия. А я все время метро вспоминаю — там вечно кто-то вот так пристроится.

— А мой… А мой…

И понеслася. Мы уже и забыли, что празднуем. Захорошело, на подвиги потянуло. Вначале плясали. Потом еще и подпевали. Потом стали мужиков приглашать. Потом…

Впрочем, на самом интересном месте нас выпроводили, видно, решив, что следующим номером должна быть драка и битье казенной посуды. Вовсе и нет. В прошлый раз обошлось, так что может, и не было бы. Ну да мы не расстраивались. Попинали дверь и обложили матом вышибалу — Пашку, козла.

А время было самое романтическое. Ночь-полночь, луна, лето в разгаре. Шли по набережной, песни орали. Это у Таньки такой талант с детства, она как акын, из ничего песню сложит.

— А вот идут три бабы по дороге,

А их никто не трахает, не любит,

А трахните хоть кто-то красотулек,

А хоть бы ради Машкинова дня рождения.

И мы ржали и подпевали.

Трудно вспомнить, кому пришла в голову светлая мысль искупаться. Как бы там ни было, а вскоре мы уже вприпрыжку спускались к реке, хохоча и сдирая на ходу обувь.

— Голышом! — скомандовала Танька, и никто не возразил. А что такого? Три сдобных бабенки на городском пляже, в час ночи — кто нас там может увидеть? Пляж-то пустой!

Мы разделись, причем Танька все это музыкально сопровождала на манер шансона:

— А вот я перед вами тут разденуся,

А только вы, пожалуйста, не смейтесь,

Сиськи набок, махра взъерошена,

Ничего в жизни нету хорошего.

Поржали, вещички спрятали под кустик и двинули в реку.

Ну что сказать, красота конечно, водичка теплая, под ногами песочек — райское наслаждение. Зашли по горлышко, наплескались вволю, песен наорались. И только думали вылезать на берег, как на пляж прямо перед нами приехала машина, и оттуда высыпалось молодежи человек шесть — парни, девки. Купаться не пошли, а магнитолу врубили и расположились пивко пить.

От ужаса мы протрезвели даже. Что делать-то?! Обойти никак, они прям у кустика, где наши вещи припрятаны. Ну пока стоим, думаем. Компания гуляет и уезжать и не собирается. А нам уже холодновато — все ж не кипяченая вода.

— Ну и выйдем, — оптимистично шептала Танька. — Ну и что, поржут да и забудут. Мы их не знаем, они нас.

— Угу, — мрачно вторила я. — А вдруг там моей Амальки друзья? И вообще! Я лучше сдохну тут, чем своим целлюлитом пойду трясти перед сопляками!

Машка всхлипнула.

— Девки, стыдно-то как!

— Это еще ничего, — уже постукивая зубами, ободрила Танька. — Вот помню, однажды…

Однажды Танька ходила к зубнику — зубы лечить, понятно. Именно ходила — там целая эпопея была месяца на три. Мы с Машкой подозревали, что вовсе не столько у нее гнилых зубов, а дело в обалденных глазах зубника, частенько подруга рассказывала о них, и выражение лица такое делала: м-м-м, амор! И вот тогда не говорила нам, поганка, из-за чего бросила свои походы к эскулапу. А вот почему.

Приходит, значит, наша Таня к врачу, он, как всегда: рот откройте и сидите. Она и сидит, мужественно терпит, пока обладатель красивых глаз ей всякие муки причиняет. И вот любуется она на красоту над масочкой, а врач говорит: не закрывайте рот, посидите так, и сам начинает ее наглаживать всяко. Сначала могучей груди как бы невзначай коснулся, а потом и взначай залапал, Танька не знала, что и думать.

Вернее, знала и думала: «Мать моя женщина, что ж я не надела трусы приличные?» У нас ведь, сдобных дам, любимые модели «а-ля панталон», чтоб пупок закрывали и плюс резинка сверху как раз по грудь. И что делать, не знает — доктор-то уже ляжки оглаживает, примеряется джинсы расстегивать. А она, напомним, все с открытым ртом сидит, и сказать ничего не может. Краснеет, понятно, сопит, а мужчинка, видать, это за страсть принимает. В общем, как раз когда он ширинку стал так осторожненько расстегивать, Татьяна рванула с себя несчастные джинсы вместе с проклятыми трусами, да с такой прытью, что кресло хрустнуло. Совсем не сняла — неудобно лежа-то, а спустила ниже колен и лежит с открытым ртом и оголенной красотой вначесочку. К чести доктора, он не убежал, мужественно достал член и трясет перед Танькиным лицом — та еще картинка: весь упакованный в халатик, шапочку, масочку — и член с кудрявыми черными волосиками. Так себе член, кстати. Но даже и с ним что делать-то? Рот не закрыть, и как спросить, можно ли сосать с неподпиленной пломбой? Ну, Танька не растерялась, благо опыт имелся — рукой схватила и приласкала. А он ей пальцами в дырку полез, будто смежную профессию гинеколога осваивает. Так и кончил прямо на лобок.

Потом как ни в чем заправился, пломбу ей подпилил и говорит, закрывайте, мол, ничего не мешается? Она говорит, да что вы, просто восторг и опупея. Он обрадовался, чудненько, мол, в кассу триста рублей оплатите. Она, улыбаясь, джинсики подтянула вместе с трусами и покинула уютный кабинет, унося вместе с мокрым и скользким от спермы бельем глубокую душевную рану.

От смеха согрелись немножко. Но смех смехом, а шуба кверху мехом — не уходит молодежь, и не думает даже. Снова стали подмерзать, так тут Машка свое решила рассказать.

— Я, — говорит, — с первым своим парнем вообще никакого разнообразия не знала — только под ним и никак больше. А так хотелось попробовать, что же такое все говорят, когда парень орально… ну это самое. И вот я ему вечером так намекаю, мечтаю, мол, проснуться от нежных оральных ласк. Думаю: не будет стесняться меня сонной-то, да и мне сподручнее — не так стыдно. И что вы думаете? Просыпаюсь утром, а он надо мной стоит и мне в губы член свой тычет, а сам сияет как медный пятак.

На этот раз компания на берегу, кажись, смех услышала, подозрительно так покосились. Но, наверное, решили, что показалось, у них музыка гремела канонадой. Вернулись к своим посиделкам с пивком.

Посмотрела я на девок и решила, что пришел мой черед их отвлекать от замерзания. Ввиду небогатого жизненного опыта пришлось импровизировать.

— Ладно, расскажу. Я про этот случай и сама старалась не вспоминать, да что теперь… В общем, помните, лет пять назад я в Омск ездила? А потом еще вся больная приехала.

Девки кивнули, и я продолжила.

— Ну и вот, ехать трое суток, скучища жуткая. Еду в плацкарте, никуда не спрячешься, соседи — божьи одуванчики, пердят, храпят, в общем, то еще удовольствие. И тут на одной станции — не помню уже какой, входит и усаживается на свободное место напротив моего такой мужик, что глаз не оторвать. Я на него гляжу и понимаю, что без шансов, такой никогда меня и не заметит, слишком хорош. А у меня тогда с Саньком все уже закончилось, в общем, и забыла, чем люди в постели занимаются.

Едем, значит, молчим, и гляжу — сосед мой тоже от скуки мается. И так и сяк устраивается, да никак не устроится. Я чисто из вежливости — да-да, чисто из вежливости! — заговорила с ним. Ну, вы меня знаете, я же как монашка, сроду ни к кому первая не приставала… Не считая пары случаев…. Ну так вот, разговорились мы. И Аполлон этот оказался вполне компанейским, все про себя рассказал и про меня расспросил. И такую мы душевную близость ощутили, что пошли это отметить в вагон-ресторан. А жара стояла, пить хотелось. Ну, мы и выпили. Бутылок по пять пива на рыло. Что ржете-то? Чем угощали, то и пила!

И вот стоим мы в тамбуре, курим — я только когда пьяная курю, да! — и его рука уже у меня в лифчике шебуршится, так что встал вопрос раком. В смысле, где бы встать? Ну, ясное дело — в сортире, где же еще. И все бы ничего, и член у него оказался ого-го, и вообще… но у меня же ничего не бывает нормально. В общем, у моего случайного любовника сухостой приключился. Ой, девки, видно, бог меня решил наказать за все греховные мысли разом! Все, что я с ним вытворяла эти полтора часа, люди за всю жизнь не перепробуют. Я и изворачивалась всяко — а вы представьте меня с моими габаритами в сортире поезда! — и сосала, лизала, стонала — пофигу, стоит колом и ни туда, ни сюда. Только-только затеплилась надежда, что скоро уже, как стали в дверь тарабанить. И я ничего поделать не могу — он уже без тормозов, ему лишь бы кончить, а за дверью порядочная толпа собирается, а ссать хочется до безумия — пиво назад просится, а я ни о чем другом думать не могу, как о том, с каким лицом явлюсь потом публике?

Все горит уже от трения, я все на свете прокляла, сама себе пообещала, что ни в жизнь больше ни с одним козлом связываться не буду, а дверь уже ходуном ходит, народ орет, что придет проводница и откроет, и тут он бурно кончает — да так бурно, что у тех, кто снаружи, и сомнений не осталось — так может кричать только смертельно раненый зверь, истекая кровью. Дальше продолжать, или сами представите? Я, как только он вынул, на толчок примостилась и свой кайф ощутила, поклав на мужика все, что он только что мне пихал везде. Дальше сами додумайте. Как пришла проводница, орала на весь вагон, кем меня и сколько раз назвала, а я глазки в пол и нараскорячку мимо нее и десятка зрителей….

— Все! — отсмеявшись, отрезала Танька. — Хуже позора, чем было, не будет. Вы как хотите, а я пошла.

И двинулась к пляжу. Ну и мы за ней — лучше опозориться, чем насмерть замерзнуть.

Вот идет она впереди, еле ноги переставляет, как зомби. Волосы длинные — кусочек груди прикрыла, руки крестом сложила, Ева, блядь, натурально, только кило на пятьдесят побольше. А ребята обернулись на нас, замерли с банками пива в руках, и вдруг как завопят и ломанутся кто куда! Ну, мы и рады стараться, поскорее выскочили из воды, стуча зубами, шмотки достали, кое-как натянули и двинулись наверх кусточками.

То ли алкоголь помог, то ли бог пожалел, а никто с воспалением легких не свалился. Но похмельем маялись все трое. И вот лежу я на диване, страдаю, приходит моя дочь-студентка и говорит:

— Мам, ты больше одна так поздно не ходи, мне звони. А то такие ужасы рассказывают…

— Какие ужасы? — насторожилась я.

— Да друг рассказал, они вчера ночью на реке призраков видали — утопленницы, синие, распухшие, все в тине и к ним тянулись черными руками….

— Враки! — не удержалась я, брякнула и губу прикусила.

— Ну, враки не враки, а все шестеро одно и то же рассказывают. Уже экстрасенсам сообщили, тем, что по ТНТ шоу ведут. Ответили, что приедут — а они куда попало не ездят, значит, и впрямь нечисто…

А Толян к Машке вернулся. Сказал, что дурак был, такую шикарную бабу только идиот бросит. А он не идиот, вот