Русалочьи сказки

Глава 12 Так странно ее звали Лимбо

Когда я пришла в себя, надо мной нависали три головы — одна мужская и две гадючьи. В смысле Машкина и Танькина. На мужской голове красовалась милицейская шапка, на лице — голубые глаза, усы, массивный нос и — слава богу- не толстые губы.

Машку и Таньку чего описывать, две сущедуры, одна мелкая, вторая огромная.

Пришло время оценить свои потери. Я провела языком по зубам- хвала яйцам, все на месте. Глаза тоже открываются и видят — вроде оба. А вот лоб…

Я застонала.

— Лежите, не шевелитесь, скорая уже едет, — служивый положил руку мне на плечо.

«Хм, приятно!» — подумалось мне.

Рука у него была мягкая, теплая, но сильная. Но он был вовсе не похож на того, кто мне снился.

Я все-таки поднялась и села. Голова поплыла.

— Ты чего не открывала, курица безмозглая? — завопила Машка. Танька схватила ее за плечи, как будто она сейчас нападет на меня.

— Мы уже что только не передумали! На работе тебя нет, дома темно, Малек сказала, что вы поругались и теперь ты ее специально разводишь на переживания, чтобы она пришла. Дура-то еще малолетняя! — орала Машка, отпихивая (безрезультатно) Таньку. — Мы подумали, ты тут повесилась, с тебя станется!

Я сморщилась и приложила руку ко лбу. Ого! Вот это шишак!

— У тебя что, ноги отсохли?! — вопила Машка. Теперь и мент ее тоже держал. — Не могла прийти ко мне, все рассказать?! Я бы первая эту паршивку ремнем отдубасила!

В подъезде нарисовались сразу трое — два медика со скорой и Маля.

Увидев меня, дочь застыла на мгновенье, глаза ее округлились, наполнились слезами и через миг пролились бурным водопадом.

— Мама! Мамочка! — кинулась она ко мне, такая маленькая и беззащитная, что я сама разревелась, обняла ее и раскачивала, будто баюкая, и гладила ее каштановый хвостик.

Машка с Танькой тоже разревелись, мент топтался, не зная, что делать, а врачи оттянули Малька, и принялись осматривать меня, попутно обустраиваясь на месте.

От госпитализации я отказалась, клятвенно пообещав, что завтра явлюсь в поликлинику и сделаю рентген. Машка притащила из морозилки пачку пельменей, я приложила ко лбу и мы уселись на кухне, пока Олег Васильевич (который участковый) прилаживал на место дверь.

Машка кивком показала на него и состроила довольную морду. Не надо было знать язык жестов, чтобы понять, что она снова нашла мне объект для домогательств. Я застонала, и она смирилась, принялась поправлять на мне кофточку, отодвинула челку — в общем, заботилась.

Амалия так и сидела прижавшись ко мне и хлюпала носом.

Танька накрывала чай с бутербродами.

Я блаженствовала.

Вот оно, счастье! И все у меня есть, и всего хватает! И ничего больше не нужно! Даже лишнее имеется — шишка, например.

Как ни упирался Соловьев — так представился участковый — мы его затащили за стол и заставили пить чай. Он себя чувствовал неловко, хоть дверь и пригладил на место. Замок пообещал завтра отремонтировать. Вообще оказался приятный дядька, ожидаемо поглядывал на Таньку, слушал ее громоподобный смех, завороженно глядел, как трясется ее грудь при этом, и в целом стоял уже в очереди на ее большое сердце.

— Не поеду никуда, — тихонько сказала Маля. — Пошли они все! С тобой останусь, тут.

— Так нельзя, — вздохнула я. — Ты ж у меня спасатель, небось и записалась-то из-за того, что все другие отказались.

Она кивнула.

— Куда хоть ехать-то?

— В Иркутск.

— Ого! — удивилась я. — Далеко!

Малек скисла еще больше.

— Дочь, — шепнула я ей на ухо, — Я бы в твоем возрасте и на твоем месте тоже махнула! Сейчас-то понимаю, как на самом деле упустила много возможностей. Но тогда у меня не было бы тебя. А ты — пока никто не держит — действуй! Это твой путь. Не повторяй мой. Ну ничего, — бодро продолжила я, поцеловав пушистую макушку. — Всего лишь месяц, справимся как-нибудь. Главное, на Новый год будем вместе.

Мы прекрасно посидели, и даже попели. У Олега оказался неплохой баритональный дискант. Вообще, хороший экземпляр. Как так вышло, что раньше не пересекались?

— Так ведь не вызывали! — развел он руками.

Назавтра я надвинула пониже шапку, чтобы закрыть огромный фиолетовый синяк посреди лба, и приплелась в деканат. Подписала договор, не особо вдаваясь в детали. Главное, что денег не просили. Спонсором выступил какой-то депутат, наверняка имеющий от всего этого свою выгоду.

Соловьев, как обещал, явился утром, легко отодвинул мою на соплях прилаженную цепочку, зашел в квартиру и принялся менять замок, не удосужившись меня поприветствовать. Я закуталась в шаль, благо хоть спала в пижаме, и ежась и зевая, вышла в коридор.

— Доброе утро! Да не стоило…

— Ну как же, это же я виноват, — сконфуженно пробасил он.

За это я накормила его сырниками, хорошо, что однажды наделала и заморозила, на всякий случай. Вот он и пришел.

Соловьев остался доволен, вежливо попрощался и ушел, козырнув. Что-то мне подсказывало, что еще вернется.

Наконец, настал тот страшный день, когда дочь помахала мне из окна поезда и поехала в такую даль, какую я и представить себе не могла.

Поплакав, разумеется, я отправилась домой — готовиться к встрече с Афанасьевой Л. Н., не далее как завтра заявленной к заселению.

Уборка и готовка пошли на пользу, лишние мысли испарились. Я приготовила свои любимые теперь уже пирожки, с капустой, картошкой, ливером и яблоками, Как будто приедет не одна студентка, а целый вагон. Но потом прикинула, что придут же и Машка с Танькой, и участковый зачастил в последнее время. Кстати, надо спросить, женат ли он. А то Танька и ему разъяснит за брачные клятвы.

Результатом работы осталась довольна. Постелила постоялице чистую постель. Отдраила полы, сантехнику, кухню, и даже окна протерла. Самой стало так уютно и хорошо, как будто квартира поблагодарила меня за заботу.

Утром я уже была готова, наряжена в любимую юбку с блузкой. Челку погуще зачесала на лоб, чтобы скрыть синяк. Чайник грела уже третий раз. И тут пиликнул замок. Вовремя Олег поменял в нем батарейки.

Сначала я подумала, что у меня галлюцинация. Ярко-бело-зубая улыбка где-то на высоте гренадерского роста. Но не Танька. Совершенно охренительная, высокая и обьемная, с копной черных косичек, блестящими огромными глазами, щечками-яблочками… негритянка.

В голове мелькнуло, что я не знаю английского.

«Хэллоу… вери найс… глэд ту си ю… гуд монинг. Ландан из зэ кэпитал оф Греит Британ» — закопошились в мозгу фразочки из школьной программы.

— Здравствуйте! — на чистейшем русском выдала девушка. — Я правильно пришла? Вы Майя Филипповна?

Я только и смогла кивнуть.

Спохватилась, пропустила гостью в дом, и наконец, обрела дар речи.

— Очень приятно! Как вас по имени-отчеству?

— Лупита Николаевна, но лучше просто Лупита. Можно Лулу. А как вас называть?

Я махнула рукой.

— Как хотите! Меня как только не называли!

Лулу сняла пуховик, шапку, снуд, стянула и аккуратно поставила на полку свои сапоги размера так сорок второго, одним движением ноги загнала свой чемодан на колесиках в угол, и вдруг порывисто качнулась ко мне и обняла.

Я вздрогнула, но затем размякла и заулыбалась, и сама обняла ее, насколько хватило рук.

Она была просто обворожительна, пахла чем-то безумно вкусным, на шее у нее болтались цветные бусы, явно самодельные, одета в невероятно пестрые юбку и свитер, и вся она была просто сгустком яркости, радости и позитива.

— Не возражаете, если я поснимаю для Инстаграмма?

Я замахала, мол, конечно, о чем вопрос!

Она достала телефон и заполнила собой всю мою, ставшую маленькой, квартиру.

— Хай, ребята, я добралась! Вы только посмотрите, какая прелесть! Вот моя временная мамочка, Мама Майя, смотрите, какая милая! А как тут уютно! Какие половички! У меня бабушка вяжет похожие, я вам показывала. А это что, вы посмотрите!

Она восторженно подпрыгнула и приблизила телефон к столу, на котором ее ждали горы пирожков.

— А-фи-геть, ребята! Я в раю! Хэштег «добро» и «семья»! Я как у бабушки в гостях, ах, это волшебно!

Лулу принялась ахать и охать, осматривая старые тети Валины кружки и тарелки. Я протянула ей пирожок, она его смачно откусила на камеру и закатила глаза, изображая восторг.

— Ребята! Это лучшие пирожки в мире! Я добуду для вас рецепт, я обещаю! А пока простите, я слишком голодна и это слишком вкусно! Встретимся позже!

Она положила телефон и усадила меня на стул, а сама подхватила чайник и разлила по нашим кружкам.

Я, посмеиваясь, любовалась ею и не могла поверить, что этот сгусток энергии оказался в моем болоте.

— Вы просто героиня, МамаМаечка! Спасибо, что согласились меня принять! Карты не соврали, у вас так здорово, я предчувствую, что мы подружимся! Нагружайте меня по полной, я вся в вашем распоряжении, что скажете, все сделаю!

Пирожки один за другим исчезали в ее рту, она, кажется, даже не жевала. И при этом еще не прекращала говорить.

— Я просто влюбилась в ваш город! Такая красота!

«Что?!» — мысленно изумилась я.

— Вы мне все покажете же? Мы же сходим в театр? И на концерт! У вас же есть тут свои музыканты? И музеи, обожаю музеи! А еще мне срочно нужен шопинг! Я всегда в новом месте творю новую себя! Завтра отправимся по магазинам?

— Э-э, а-а, — я пыталась сообразить, где мне брать денег на всю эту программу.

— Нет, не завтра, сегодня! — торжествующе продолжила Лупита. — Я просто обязана использовать каждую минуту!

— А разве не нужно в институт? — осторожно вставила я.

— Нужно! Конечно нужно! — она расправилась с ливерными и принялась за яблочные. — Как же вкусно! Божечки-кошечки, какое объедение! Я все сожрала, простите меня! Умоляю, научите! — она сложила руки лодочкой и я поразилась, какие красивые у нее длинные пальцы.

— Чего это я трещу, как сорока! У вас же вопросы! Конечно, отвечу! Спрашивайте, что хотите! А, вот я сама еще что расскажу!

Она схватила телефон, открыла фотогалерею и вручила мне.

— Это моя семья.

С фото на меня смотрели восемь человек — сама Лупита, ее мама, без сомнения — точно такая же, знойная чернокожая красотка с хитроумной прической из косичек, большими круглыми руками, большой грудью, покатыми бедрами, крупными ногами — в общем, красавица. Рядом мужчина в тулупе, высокий, широкоплечий, блондин, чем-то похожий на Есенина. И пятеро младших детей, изумительно красивых, шоколадок с голубыми глазами. Все улыбались и являли собой что-то идеальное. Без теста ДНК было понятно, что папа у Лупиты не родной.

— Видите, да? У меня пятеро братьев и сестер! Папа души не чает в маме! Он забрал ее из Африки и привез к себе, в Иркутск! У нее уже была я, и он меня удочерил! Я стала Афанасьевой! — она любовно погладила экран и приложила руку к губам. — Он построил большой дом! Мы разводим кур и уток и выдр! И корова! Молоко свое! Сметана! Еще сыр варим! Я научу!

«Ну, неудивительно, что ты выросла такой красоткой, на своем-то молоке!» — довольно подумала я. И тут же кольнуло что-то, то ли ревность, то ли зависть — моя Маля будет там, среди этих добрых и красивых людей. Захочет ли возвращаться?

А Лулу трещала и трещала, рассказывала историю своей семьи, попутно вымыв посуду и разложив аккуратно по полочкам — очевидно, привычка.

Кажется, небеса мне послали Ангела.