Русалочьи сказки

Глава 32 День сюрпризов, хороших и не очень

Дома меня ждала веселая компания.

Вся наша молодежь: Лупита, Амалька, Вэньмин и Антоха. Я улыбнулась, заранее предвкушая приятное общение. Нет ничего лучше молодой свежей задорной энергии. Конечно, если они не ругаются. Ругаться с молодыми, как мы помним, страшно разрушительно для изношенной психики.

— Ну что, мамМай, послезавтра я домой, — грустно сказала, наконец, Лулу.

Я расстроилась. Конечно, знала, что этот день придет, но не так же быстро!

— Я приеду! Летом! Или весной! А ты к нам! Мама сказала, вы договорились! — как обычно, затараторила она.

Я кивнула, мол, договорились, да.

А Амалька тихо добавила:

— Я тоже поеду с ними, мам.

Вот это был гром среди совсем не ясного неба!

— Как это? Почему?

— Я ненадолго, — будто извиняясь, смущенно продолжала дочь. — На Новый год буду дома. Но не одна.

Я ничего не понимала.

Она робко покосилась на Вэньмина и взяла его под руку.

Тут уж я плюхнулась на диван. Вот это сюрприз! Так значит, вовсе не Лупитин он ухажер! А моей дочери!

Пока я хлопала глазами, Ваня (как я нарекла его еще вчера) залопотал на странном русском, с мягким плюшевым акцентом.

— Амая Филипина, все будет халасо. Я плиеду сюда и устлоюсь на лаботу. Я хавосый плагламист. Меня с луками отолвут!

Это было так смешно, что я непроизвольно улыбнулась. И про себя подумала: а может, и к лучшему? По крайней мере, не надо больше ждать, кто там еще объявится. Мог быть на его месте и какой-то совершенно неприемлемый вариант. Рано или поздно все равно надо же отпускать ее в собственную взрослую жизнь. Опять же, надо уважать ее выбор, и все такое. Все-таки, она его лучше знает. Но надо при случае поговорить с ней о взрослой жизни. Про контрацепцию, прежде всего. Рано им еще! Надо институт закончить!

С другой стороны, дай им волю, они никогда не родят, все будут в интернете сидеть.

Как странно думать, что Амалька может стать мамой! Она же сама ребенок!

А вдруг у меня появятся внучата-китайчата? Это же совсем и неплохо! Милые крошки с раскосыми глазками!

Идея так меня воодушевила, что я обняла Ваню и Амальку, и Лупиту, и Антона, и они меня, в общем, детский сад в миниатюре.

Потом они опять все отчалили, и я осталась одна в своем доме, впервые с возвращения. Ныла подвернутая нога, урчал голодный желудок, грызло душу странное чувство: когда успела дочка вырасти? Того и гляди, замуж выскочит! Или, чего хуже, уедет в Китай, в новую семью. А вдруг она там не понравится его родителям? Вот так я и знала, что не нужно было ее никуда отпускать! К тому же, она и языка не знает! И вообще не приспособлена к семейной жизни!

Тут позвонила Танька и промычала что-то в телефон.

— Что? — не поняла я.

— Уыуаиеоишь сюда!

— Конечно, приеду! — прокричала, уже по дороге к двери.

Вызвала такси, выскочила в пальто нараспашку, с шапкой в руках, и помчалась к Танькиному дому. Благо, ехать пять минут, но о марафоне с подвернутой ногой даже и думать было нечего.

Влетела в подъезд, даже про болящую ногу забыла.

У Таньки было открыто. Я, задыхаясь, пробежала по коридору, ища, в какой она комнате. Нашла на кухне. Она сидела у стола, обняв бутылку «Хеннесси». Подняв на меня туманный взгляд, жестом показала на стул.

Я приготовилась орать. Но тут она встала.

— А заломил казак веточку! — вдруг запела она, вполне попадая в ноты. — Белую березоньку! А да склонилася березонька! Да казаку то в ноженьки!

И все это сопровождалось фирменным Танькиным танцем а-ля-рюс. Покачиваясь, раскинув руки, (благо, площадь кухни позволяла), она шла кругом, выставив свою роскошную грудь, виляя бедрами в леопардовых лосинах, и на ногах почему-то был только один носок.

Я выжидала, зная, что все сама сейчас расскажет зараза. Главное, что никто никого не режет, не убивает, никакого пожара нет и землетрясения тоже. Может, это она узнала про Вэньминя и Амальку? И что так убиваться-то? Дело молодое, пусть развлекаются. Или она думала Антона на Амальке женить? Ну нет, брр. Хуже пары даже представить нельзя. Они же росли вместе! И уж столько дрались маленькими, что их вдвоем даже в одном помещении оставлять опасно!

— А плакала береза! Тонкими ветвями! Зелеными соплями! Аыуауями! — переключилась Танька, только слов явно не помнила.

— Да скажи ты уже, что случилось! — взмолилась я, и Танька рухнула на стул. Плеснула коньяку, протянула мне стакан.

— В общем так. Свистать всех наверх. Отдать концы! Короче, Май, я замуж выхожу.

— Тьфу, напугала! — у меня аж отлегло. — Ну выходишь, и выходи на здоровье! Что плохого-то?

— За Павла! — добавила подруга и хлебнула из горла.

— За Павла! — машинально поддержала я тост, лихорадочно вспоминая, кто из ее ухажеров Павел. Горло обжег коньяк, а в голову пришел ответ, отчего я поперхнулась и забыла, как дышать.

— За ПалЮрича?!

Танька щелкнула пальцами, выставив указательный крашеным ногтем на меня. Это означало, что я попала в точку.

— А подстрелил лебедушку! А красный молодец! А в сердечко целился! А попал в …!

Я продышалась, переваривая новость. Ну ни хрена себе! ПалЮрич! Этот маменькин сыночек! Да, молодец, конечно, смелый, честный, порядочный, но неужели он кого получше не наше… Я прикусила язык.

Танька, будто подслушав, немузыкально заорала:

— А дура то я старая! А нахрен мне это надо! Соблазнила ребенка! И сама, как дура, влюбилась!

— Так, стоп! — скомандовала я. — Вы сговорились все, что ли? Вам обязательно надо меня до инфаркта довести?

— Кто сговорился? — мутным глазом покосилась на меня Татьяна.

— Дочь моя! — всплеснула руками я. — Уезжает в Иркутск, забирать своего китайца и с ним тут потом семью строить!

— Да ты что! — ахнула Танька. — А я думаю, что этот цыпленок… — она хлопнула себя по губам, — в смысле, юноша, тут делает? Я думала, он с Лулу приехал повидаться!

— Вот, — скорбно поддакнула я. — И я так думала. А оказалось, не так.

— Ну что же, МайФилипна, будут у тебя внучата-китайчата!

Она загоготала так заразительно, что я, не выдержав, тоже заржала. И так мы хохотали до слез.

— Подожди! — вспомнила Танька. — А с Донцовым-то у тебя что?

— Ты мне с темы не спрыгивай! — грозно наехала на нее я. — Рассказывай про ПалЮрича.

— Ой, да что рассказывать, — поморщилась она. — Еще когда он за тебя вступился, я его в подъезде так обцеловала, что он чуть сознание не потерял. Я от восторга, что он такой герой оказался. А потом дальше больше, он ко мне — я от него. Он от меня — я за ним. Ну, ты ж меня знаешь, я своего не упущу, — вздохнула она, и вдруг рубанула по столу, я аж подпрыгнула. — А потом понимаю: люблю его — не могу! И ничего с этим не поделать. Никого в жизни так не любила, как его.

— Так у вас что, было?… Это самое? — ахнула я.

Она хмыкнула.

— Скажешь тоже! Тоже мне, декамерон Ньютона! Куда бы он от меня делся?

Я снова ахнула, приложив руку к губам.

— И что?! И как?

— То-то и оно, — грустно ответила Танька, — что эа-ши-бись.

Я не могла уложить все в голове. ПалЮрич и Татьяна… Нет повести печальнее на свете…

— На сколько же он тебя моложе?

Она махнула рукой.

— Да какая разница! Меньше, чем у Пугачевой с Галкиным. Главное другое.

Она снова хлебнула и уныло подперла голову кулаком.

— Как матери его сказать? Она же у него просто супермать, вся в нем, всю жизнь на него положила. Единственный сынок, поздний цветочек, золотой лепесточек. Без мужа растила, для себя в старости. А тут я, здрасьте, приехали.

— Ну да, — скисла я. — С матерью проблема. Но, может, что придумаем?

Она цыкнула зубом и замолчала.

Вернувшись домой, решила заглянуть к Сергею. Соскучилась, да и машина его стояла на парковке у дома.

Улыбаясь, нажала кнопку звонка.

Он открыл, какой-то серьезный, загруженный. Не чмокнул в щеку, не обнял и не пригласил войти. На коврике стояли женские ботиночки на каблучке, на вешалке висела короткая шубка на плечиках.

— Я к тебе позже зайду, — шепнул Сергей и подмигнул, закрывая дверь.

Я пошла к себе, стараясь не впасть в истерику. Улыбалась, как будто меня кто-то видит, и нужно произвести впечатление свободной и довольной жизнью женщины.

Дома начала бить дрожь.

Я заварила ромашковый чай, налила в кружку, сделала бутерброды с колбасой, села есть, и тут потекли слезы. Причем, я разозлилась на них и продолжала жевать, будто назло, жадно кусая, но не чувствуя вкуса.