Русалочьи сказки

Глава 3 Ну, поехали

То была не сказочка. То была смазочка. (С) Джентельмены

Говорят, без разницы, как ты воспитываешь ребенка, все равно ему будет о чем рассказать психологу.

У меня так точно было, что рассказать. Но не было средств на психолога, поэтому я завела себе воображаемого. В виртуальном пространстве моей головы обустроился уютный кабинет, непременно с мягким велюровым диванчиком, высокими строгими окнами, выходящими на живописный морской берег (вам что, жалко?) и классическим таким психологом — седовласым дядечкой с блокнотом в руках, сидящим в глубоком велюровом же кресле, нога на ногу, на носу — толстые очки и сквозь них цепкий, внимательный взгляд.

Я понятия не имею, как они вообще в принципе должны общаться с клиентами, поэтому мой просто молчал. Сидел, писал что-то в блокнотике, кивал многозначительно и взбрасывал брови время от времени. Хороший специалист.

Я миновала всякие ненужные подробности типа ресепшена, секретарши, бахилл и просто вваливалась в воображаемую действительность по пути на работу, в маршрутке, прикрыв глаза. Специально, чтобы не замечать всех, кто буравил меня ненавидящим взглядом, пытаясь вызвать у меня чувство вины за то, что я сижу, а они стоят.

— Все проблемы из детства, — начала я очередной сеанс. — Вот пытаюсь поставить себя на место своих родителей и уловить логику, ведь должна же она была быть у вполне адекватных, образованных людей, и не могу. Не представляю, о чем они думали, когда решили назвать меня Майей.

Психолог нахмурился и что-то записал.

— Ну должны же они были понимать, что практически никто не будет меня называть нормальным человеческим именем, а буду я, как коза у бабушки в деревне, Майкой. А то и Рваной Майкой. Потому что фамилия у меня была, девичья — Равная. Равная Майя Филипповна. То есть, Рваная Майка в облипку.

Психолог снова записал что-то длинное, на своем психоложьем языке наверняка обозначающее стадию поражения психики сорокалетней пациентки.

— Поэтому замуж я мечтала выйти хотя бы потому, что сменится моя дурацкая фамилия, и я стану нормальным обычным человеком. И понятно, у каждого потенциального ухажера интересовалась его паспортными данными раньше, чем вообще в принципе рассматривала его в роли своего будущего мужа. И где, где были мои глаза, уши и прочие органы, когда я встретила этого чудака, своего бывшего? — грустно возопила я, и психолог сделал движение ладошкой, как бы притормаживая лошадь. Я кивнула, и продолжила уже тише.

— Мне сначала даже понравилось — Санин Александр, красиво же! Как я не увидела знак судьбы, это же было как знамение Господне, что нельзя, ноу, ахтунг, нихт! Главное, я уже вышла из возраста Рваной Майки и твердой поступью двигалась к обретению нормальной взрослой профессии и гордому величанию по имени-отчеству, и тут такое…

Я вздохнула, поправила уткнувшуюся мне в щеку массивную сумку нависшей надо мной тетки-бегемота и продолжила сеанс самокопания.

— Никто, конечно, в глаза меня так не называл, но я всей кожей спины, от шеи до копчика, чувствовала за собой шлейф как от духов, шуршание, тихий шепот — Ссаная Майка. А как известно, как вы яхту назовете, так она и поплывет.

«Институт» — равнодушно чавкнул динамик, объявляя остановку, и я прервала сеанс, вообразила себя ледоколом и двинулась к выходу, придерживая пуговицы на пальто, был опыт, знаете ли.

Договаривать пришлось уже на работе, благо что в кабинете я была одна, начальница укатила в главный офис, а второй бухгалтер Лидочка сегодня отпросилась на утренний прием в женскую консультацию, по поводу счастливой глубокой беременности.

— Может, поэтому и не срослось, — горестно продолжала я изливать свои жалобы несуществующему психологу. — Надо было искать кого-то с простой человеческой фамилией типа Петрова или Сидорова, и тогда не было бы этих комплексов, будь они неладны!

Я с тоской посмотрела в окно, в очередной раз не обнаружив за ним ни моря, ни залива, ни пальм, ни хоть какой-то захудалой речки. Только муторное серое, само от себя уставшее, позднеосеннее городское утро. Скрюченные лысые деревья, начихавшие себе грязные лужи на тротуар, черно-серо-коричневая людская масса, ленивые маршрутки в разводах и нахохлившийся таджик на углу, допродающий последние, уже безвкусные, арбузы.

Может, где-нибудь в больших городах у природы и нет плохой погоды, там всегда есть трудолюбивые гастарбайтеры, прилежно убирающие тротуары и скверы. И остановки. И все, в общем. В Москве, например. Там ездят красивые трамваи, и в них никто ни над кем не нависает, а все сидят и читают книжки. Красивые люди с красивыми собачками гуляют по проспектам. Красивые машины никого не окатывают грязью из луж, там и луж-то нету, ввиду хороших дорог.

А в нашем захолустье…

Я махнула рукой и продолжила.

— Но и это еще не вся беда, — попутно с внутренним монологом я откусила печеньку, прихлебывая свежезаваренный чай.

— Это же надо было настолько оглупеть самой, чтобы повторить ошибки предков и назвать собственную дочь красивым именем Амалия! И теперь мое обожаемое лопоухое веснушчатое чудо ненавидит меня так же, как я когда-то свою маму. С того самого дня, как примерно в четвертом классе она пришла вся грязная, с порванным платьем, со свежей царапиной на щеке и яростью в глазах.

— Ненавижу тебя! Ты мне жизнь сломала! Из-за тебя меня теперь все дразнят Аномалией! Ы-ы-ы!

Я, конечно, попыталась свести все в шутку, рассказав, как меня дразнили Рваной Майкой, но это только усугубило ситуацию, и что-то подсказало мне, что в мире появился еще один человек, который хоть даже мысленно, но будет так меня обзывать. Я вздохнула, вспомнила, что я мать и решила проявить характер.

— Хватит ныть! Тоже мне проблема! Не в имени дело, а в том, как себя поставишь! Уважать должны! Учиться надо! Завоевывать авторитет!

А это сработало.

Дочь озарило, она унеслась куда-то мыслями, и, очевидно, кому-то там набила рожу. Уж очень блаженное появилось выражение на лице. А я посчитала свой родительский долг исполненным. Как бы там ни было, Аномалией она и осталась, но теперь уже с уважением, потому что чуть ли не каждый день меня вызывали в школу, чтобы высказать очередную жалобу на ее поведение. Походу, колошматила она всех и каждого. Я сначала ужасалась, даже училась дома у зеркала падать в обморок, а потом просто дежурно обещала с ней поговорить. Но. конечно, разговоры были бесполезны. Да я и не особо наседала на нее, мудро рассудив, что школа и учителя пройдут, а дочь у меня останется навсегда. И ее отношение мне всяко дороже, чем их. Поэтому, как тренер боксера, учила не попадаться, не драться слишком часто, помнить, что она все же девочка, и уверяла в своей абсолютной поддержке (в разумных пределах). Благо, училась она хорошо, уроки делала сама, особо не бардачила — в общем, ангел, а не дочь. Хоть и Аномалия.

Тут я извинилась перед психологом и отвлеклась на работу, все же она оставалась моей единственной кормилицей и мне ее нужно было периодически делать.

Вернулась Лидочка, с пакетами еды, как обычно, и принялась щебетать о результатах похода к врачу, как подрос малыш, как подросла она сама (а это неудивительно с таким аппетитом!), как забавно он морщил носик на узи и толкал ножкой. Я вежливо улыбалась, злорадно думая, что посмотрим на тебя, милочка, когда твой ангелочек будет истошно орать полночи, пока ты будешь осовело пытаться сообразить, в каком ты мире, сколько часов спала за последние сутки и остались ли еще у тебя хоть какие-то нервные клетки, или они все тебя покинули, как тараканы пустой дом, и ушли к соседям?

Увы, цокнула языком внутренняя я, у Лидочки неработающая мама, живая и вполне здоровая бабушка, наверняка удачно страдающая бессонницей, три просторные комнаты в квартире, и это не считая хорошо зарабатывающего мужа, который души не чает в супруге. Так что единственное, что будет мешать ей выспаться это крошки от печенья, которое она вечно жрет, в кровати.

Лидочка была представительницей самого ненавидимого мной класса женщин. Этакие розовощекие, в кудряшках, блондинки, с пухлыми блестящими губками, кукольными глазками и бровками-дугами над пушистым веером ресниц. Все у нее было мягкое, округлое, миленькое и приторное как сладкая вата. Человек-зефирка. Но это во мне говорила зависть (психолог кивнул). Очевидно, мы с Лидочкой стояли в одной очереди за этим всем, но она со своей симпатичностью умудрилась забрать и мою долю милости, округлости, ямочек на щечках, кудряшек и изящных маленьких пальчиков с длинненькими остренькими ноготочками. А когда подошла моя очередь, раздающий скорбно развел руками и сказал: «Остались только чуть отвисшие первого размера сиськи и костлявые коленки. Будете брать?». Хотя, грех жаловаться, многим и этого не досталось. Ну это я так, придираюсь. Все у меня нормально. Сама себя я полностью устраиваю. Мне нравится мой средний рост, компактная комплекция, средней густоты русые волосы и вообще, не в красоте счастье. А в чем, не знаю. У меня этого точно нет.

И снова-таки, грех жаловаться. Квартира есть, не хоромы, но тем не менее. Моя собственная, наследная, от мамы. То есть при разводе не пришлось делить. Хотя бывший муж и умудрился вынести все, что не приколочено, даже раковину снял в кухне. Наверное, новая жена совсем бесприданница, с корытом аллюминиевым для стирки. Зато с сиськами и задницей. Ну и счастья им всем. Мне и на старом диване хорошо. Повезло, что он такой тяжеленный, что грузчиков на него заказывать дороже, чем он стоит на барахолке, так что как стоял, так и стоит, на своем месте.

Тут у меня даже настроение поднялось. Представила себе, как возвращаюсь домой, в свою уютную двушку, где у меня есть диван и турецкий сериал, а еще испеку шарлотку, ммм. Что еще нужно для счастья?

А, вот что. Подруги. Дней моих суровых. Однозначные сокровища. Танька и Машка. Со школьных лет дружим. А с Машкой так и живем в одном подъезде, её квартира под моей. С такими подругами ничего не страшно, уж сколько всего пройдено, столько слез им в жилетки пролито, и их впитано, и детей мы крестили друг у друга, и замуж подруга подругу выдавали, и разводы обмывали, в общем, родненькие мои.

И тут вспомни про вино, и вот и оно.

— Привет! Работаешь? — жарко зашептал телефон в ухо.

— Угу, — промычала я.

— Значит, ничего не знаешь, — утвердила Машка.

— Чего не знаю?

— У нас новый сосед! — Подруга явно упивалась новостью.

— Это где это? В тети Валиной что ли?

Соседка уехала к родственникам года два назад, и все это время квартира стояла пустая. Через стенку от Машки, на этаж ниже моей.

— Ну отлично, хоть не алкоголик, надеюсь.

— Нет, на алкаша не похож, такой воспитанный, приятный мужчина, зовут Сергей. Фамилия Донцов.

Я по инерции вбила в поисковик, и лента выдала мне перечень всех известных Сергеев Донцовых, от депутата до актера, включая десяток спортсменов, бандитов, и прочих малоизвестных персонажей.

— Не ищи, я уже посмотрела, — зашептала Машка, — гугл о нем не в курсах. И в соцсетях нету.

— Или прячется, — мрачно предположила я. — алиментщик небось. Или аферист. С тиндера. Откуда у нормального человека деньги на квартиру?

— Говорит, не женат! — торжествующе выдохнул телефон.

— И что? У тебя Толик, не забыла? Или тебе королевство маловато, хочешь весь этаж захватить и турникет за деньги поставить? — сьязвила я.

— Дура! Я о тебе думаю!

— Ооо, нет, спасибо! Мой лимит семейной жизни исчерпан! Прививка на всю оставшуюся жизнь. Я замужем за Серканом Болатом.

— За кем? — опешила подруга.

— Актер такой, турецкий, — вздохнула я, — идеальный мужчина. Красивый, заботливый, бесплатный, носки не разбрасывает, не храпит. И не изменяет!

— Понятно все с тобой. Ладно, дома поговорим, — прошипела Машка и отключилась.

Тут вернулась моя начальница, Елена Сергеевна, и разговор с подругой вылетел у меня из головы. Потому что Елена Сергеевна обладает потрясающим талантом заполнять собой все пространство. Она как Карабас-Барабас, держит в руках всех окружающих, и вовремя дергает за ниточки, чтобы не расслаблялись. Причем всех одновременно.

— А что это у нас тут? Майя Филипна, Лида, работаем, да? Отчет делается, да? Сколько сделали уже, покажите? Ой, хорошенький какой, на папу похож. Или похожа. Погода дрянь. Но обещают премию. А коэффициенты тут какие? А нормативы? А методичку читали? А сводную? Мне не звонили? Как ваша дочка? Звонит, пишет? Надо вас замуж пристроить, вон вы какая худенькая. А вы, Лида, угощайтесь, я сама пекла. И Майе Филипне… а, ну ешьте, ешьте, вам нужнее. Завтра еще принесу, все равно кошки не едят такое, выброшу.

Я вздохнула и уставилась в окно. Шум от сокамерниц становился все неразборчивее, и слился в один сплошной прибой. Пальцы сами себе стучали по клавиатуре, вбивая цифры в таблицы, мозги с благодарностью отключились, психолог ушел на обед, потом сразу — сиеста, и до вечерней маршрутки. А там — Серкан Болат, и спать. Чудненько.