Русалочьи сказки

Глава 25. Пешки, Короли

Я взяла бокал и налила себе вина. Выпила большими глотками. Маргарита покосилась на меня, но ничего не сказала. Вино было, на мой взгляд, достаточно терпким, но у меня слишком мало опыта в дегустации вин, чтобы судить. В целом, послевкусие мне понравилось, а главное, по рукам и ногам разлилось тепло, и немного отпустило какую-то натянутую струну внутри.

— Расскажешь подробнее? — уже веселее и бойче спросила я, и налила еще. Но этот бокал уже принялась цедить, как и Марго. — Из-за тебя?

— Пф! — фыркнула она. — Стану я еще свое имя марать! Там и без меня грешков хватало, просто не было задачи такой во всем этом разбираться. Ну, я нашла возможность обратить пристальное (она подняла указательный палец) внимание кого надо. И так кучно пошло, даже помогать не пришлось. Как саночки толкнула.

— Понимаешь, — она встала и подошла к столу, подлила себе еще. — На каждого человека всегда можно найти что-то. А если не найти, то создать. Это ведь не так уж сложно, было бы желание. Меня удивляет другое…

Она села за стол рядом со мной и, опершись на локти, приблизилась ко мне.

— Вот скажи, откуда у человека такая наглость и уверенность в том, что все получится?

— Это ты про что? — наивно поинтересовалась я.

Вино заиграло во мне весьма своеобразно, я вроде как была в себе, но это была какая-то другая я, более раскованная и смелая.

— Ну молодуха, наша, все ведь поставила на карту. У нее только один шанс был завалить меня. Но надо было же убедить приближенных ко мне людей сыграть на ее стороне. Неужели я так мало стою, что они меня так дешево продали? И кому? — она презрительно скривилась. — Ничего ведь в ней нет. Чем она их взяла?

— Кого их? — не поняла я. Глаза предательски принялись косить.

Марго махнула рукой, отвернулась к окну. Я поняла, что ей не хочется вдаваться в подробности.

— Ты не права, — взяв вилку и подцепив какое-то тонкое красивое мясо, начала я. — Дело не в ней, а в них. Они, очевидно, продали бы и любому другому. Не обязательно ей. Задай вопрос, зачем это им?

Марго внимательно слушала.

— Вот ты сказала, — я умудрялась и жевать, и говорить. — Что на любого можно найти что-то. И у каждого есть уязвимость. И у меня, и у тебя. Я вот думала, дура, что никому нахрен не сдалась. А оказывается, у меня есть нечто, сильно нужное многим. У меня! — я засмеялась. — У серой мыши, бухгалтерши, бюджетницы, сорокалетней одинокой бабы! У меня даже из мебели только диван и был свой!

Смех разбирал меня все больше.

— А оказывается, очередь может выстроиться из желающих и от меня оторвать кусочек, — я неэстестетично хрюкнула. — И первый в очереди мой бывший муж! Который забрал все, что не приколочено! И даже приколоченное вырвал и забрал! И понес к своей Марине. А она обрадовалась, наверное. Какой хороший унитаз, почти не пользованный! Который забыл и бросил, ладно, фиг с ним, со мной, но дочь! Дочку! Которая ждала его, на каждый Новый Год писала письма Деду Морозу с просьбой, чтобы папа пришел, пусть даже без подарка.

Смех кончился внезапно.

— И что? — я взяла вилку, как сигарету, и сделала вид, что курю. — Удавиться? Да хрен им по всей морде! — тут уже откуда-то взялась ярость. — Мне пофиг, понимаешь? Пофиг! Плевать! Это их жизнь — со старыми унитазами, тертыми тещиными коврами, тупыми советскими сковородками и тарелками! Их грех! Их ноша, сворованная, дешевая, глупая ноша. Они как голодные гиены. Не только у меня! Везде, где только появлялись, гадили, гадили, гадили. Такая у них судьба. Нагадили мне, нагадили тебе. Еще кому-то, наверняка. Они забрали все старое дерьмо, — я собрала руки в большую горсть и театрально скинула, — и стали от этого счастливыми? Не-ет! — я помахала вилкой. — А я! Я стала! Я все эти годы, как выясняется, была счастлива без него! Без всех этих вилок и ложек! — и бросила вилку на стол.

Марго подбежала ко мне и обняла. И заплакала, натурально, на моем плече. Как будто повернули выключатель, и из брони вырвалась птичка. Я принялась ее утешать, как маленькую.

— Ну-ну, ну что ты, моя хорошая! Моя красивая, сильная девочка! Да все они мизинца твоего не заслуживают! Подумаешь, беда какая! Да ты у нас сто тысяч мильонов стоишь! Веришь?

Она покивала, как ребенок, подняла заплаканное лицо и виновато улыбнулась.

— Спасибо тебе. — хлюпая носом, сказала она. — Спасибо, что ты есть.

— Всегда пожалуйста! — бодро отрапортовала я. — И вот что! Столько еще будет всяких людей на твоем пути! — я стала строгой учительницей. — И все они, может, придут, и уйдут. Кто-то, может, и задержится. Кто-то сделает тебя счастливой на время, кто-то — на долгое время, кто-то подведет, кто-то подставит. Но они все будут вращаться вокруг тебя, как планеты вокруг Солнца.

Я покрутила руками, изображая, как планеты вращаются. Маргарита слушала, во все заплаканные глаза глядя на меня.

— Ты останешься! — я показала пальцем себе под ноги. — Ты останешься здесь. И только с теми, кто этого заслуживает! Поняла?

Она кивнула.

Потом мы посидели, молча. Каждая думала о своем. Я понимала, что ей не хочется говорить о муже. Понимала, что она любила его, верила до последнего дня, что он окажется не таким, что все было просто шуткой… Как и я когда-то. О чем думал этот идиот? Которому посчастливилось выбраться из грязи в такую жизнь, о которой многие и не мечтают. Не знаю даже, за что она его полюбила. Красивый, молодой? Ее потенциальный убийца. Какие же мы наивные дуры, богатые, бедные, сильные, слабые. А все одинаково верим в честность и верность. Наперекор всему, что происходит вокруг. Наперекор всем, кто кричит: нет честных! Нет порядочных! Никто тебя на самом деле не любит! Всем от тебя что-то нужно!

И она, даром что совсем не глупая, а поверила. Как девчонка сопливая, повелась. Надеялась, как и все, вот оно, счастье.

Я смотрела на нее и думала: что, интересно, его ждет? Поймет ли он, какую глупость совершил? И дело даже не в наказании. Скорее всего, для него не будет тюрьмы, не допустит Маргарита, чтобы его сделали звездой интернета вечно голодные журналисты. Я даже гадать не хотела, что с ним сделают. Воображение рисовало картинки из лихих девяностых. Залитые свежим бетоном безымянные могилки, болтающиеся поплавками в мутной водице безвестно канувшие покойники с привязанным к ногам грузом…

Хотя, вряд ли, подумалось мне. Не опустится она до того, чтобы убивать. Не станет Королева помоечной крысой. Скорее всего, просто отнимет у него все, что давала, и отправит туда, откуда взяла. И он сам себя, получается, накажет. А гнилое нутро все равно приведет его, рано или поздно, на собственную плаху.

Интересно было бы понять его мотивы. Как можно было променять такую замечательную, любящую, сильную женщину на ту проститутку? Да и даже не в этом дело. Неужели так просто смотреть в глаза, улыбаться, а за спиной потихоньку подсыпать яд в тарелку? Права Маргарита. Наглость и беспринципность. Все поставил на карту — он, в первую очередь. Его первого вычислили, и даже без вариантов. Как можно было этого не понимать? Или жадность совсем глаза зашторила? Самую близкую, любящую, спящую с ним на соседней подушке — убить? Когда он стал чудовищем? Или и был таким всегда?

И поняла. Зависть. Тупая вечная зависть нищего к тому, кто вылез из дерьма, и поднялся. Сам не способный добиться ничего, сжираемый адским пламенем обиды: почему у других есть, а у меня нет? А тут еще и появился собственный демон, который нашептывал: «Как просто! Ничего делать не надо! Она исчезнет, а все ее богатства станут твоими! Ты станешь королем! А я твоей королевой!». И он, привыкший отчитываться о каждой копейке, как нашкодивший школьник, уже почти поверил, что реально может все получить.

Проблема только в том, что он не смог бы всем этим управлять. Он глупо растратил бы все то, что Маргарита создавала своими руками. Все, что легко приходит, не ценится. А скорее всего, его бы быстро убрали другие желающие отщипнуть от жирного пирога. Может, даже и сама Марина. А хотя, это сейчас она ему — нищеброду — нужна. А стал бы он с ней возиться, став Господином? Скорее всего, нет. Даже хуже, убрал бы, как ненужного свидетеля, досадное напоминание о собственной подлости, гадости, низости и ущербности. Какое же змеиное болото, поморщилась я. И где-то там, в этой клоаке, барахтается отец моей дочери, носитель моей фамилии, предмет давних грез и несбыточное счастье. Как я думала.

Игорь отвез меня домой. Подождал, пока я поднимусь в квартиру, зажгу свет, потом помахал рукой и уехал.

Лупиты не было, хоть уже стало темнеть. Я забеспокоилась. Она мне не писала, не звонила весь день. Инстаграмм тоже подозрительно молчал.

Я набрала Машку. Послушала с десяток длинных гудков, и, отключив телефон, пошла вниз, на первый этаж, к ней домой. Постучалась. Никто не открывал. Но отчетливо слышался какой-то шум за дверью. Ничего не понимая, я толкнула дверь. Войдя в прихожую, споткнулась обо что-то в темноте. Нашарила выключатель, повернула. И едва не заорала, горло перехватило. На полу лежал Толик в луже крови.

Жесткая сильная рука схватила меня за горло сзади и в бок кольнуло.

— Заорешь — порежу, — шепнул мне на ухо бывший муж.