Русалочьи сказки

Глава 9 Все самое неприятное мы делаем себе сами

Дорогой дневник, мне не передать всей боли, что я испытала за один день!

Тринадцать двести, Карл! И за что, я спрашиваю?! За что?!

Началось с депиляции, маникюра, педикюра, сопровождавшихся самым болезненным — оплатой в кассу по прейскуранту, что составлялся, очевидно, людьми, для которых уже греется отдельный котел в аду.

Мало того, что это адовы муки, так жертва сама платит. И весьма немало.

По моему скромному мнению, трудиться эпиляторами должны люди с явно садистскими наклонностями — они удовольствие получают от вида содрогающихся от боли клиентов, а иначе зачем это кому-то?

Думаю, в перечне пыток было бы очень популярным обливание горячим воском и сдирание потом его же вместе с волосами, так некстати природой посаженными на это место. Зачем, действительно? Какую функцию они там должны выполнять? Отгонять диких зверей? Кхм… а почему именно оттуда? Чем мои подмышки так им привлекательны? Ну, с ногами понятно, в идеале мех заменял древним женщинам колготки. Но с эволюцией-то природа должна была понять, что уже изобретена лайкра! Отпал ведь хвост у людей!

Хотя, рога еще у некоторых растут…

При мысли о рогах на ум пришел сосед. Почему-то.

Деньги улетали с крейсерской скоростью, и я уже не понимала, я их трачу, или они меня волокут против моей воли ко всем близлежащим терминалам оплаты. Очевидно, дивные феи красоты, попутно Сирены, завлекали своими чарующими песнями, как под копирку: «Акция! Акция!»

Хренакция.

Ползарплаты на красоту. Ладно, стрижка нужна была. А окрашивание зачем? Тем более, мне не пошло. А эти маски! Полчаса лежания под мокрой промокашкой — полторы тысячи! Я за такие деньги ожидала как минимум Клеопатру в зеркале увидеть. Но увидела только свою натянуто улыбающуюся рожу. Ну чуть посвежевшую.

Наконец, тяжелые двери салона выплюнули новую меня, на прощанье пожелав скорой встречи. Прозвучало, как угроза.

И крыть нечем, вздохнула я. Ногти отрастут, волосы тоже, и не далее как через месяц идти на заклание. Хотя, обиднее всего, что с неудачной стрижкой и маникюром волосы и ногти не растут. Совсем. Может, возжелать всем сердцем снова стать мохнатой и неухоженной? Чтобы закон подлости успешно оттягивал момент встречи с феями красоты.

В магазине нижнего белья захотелось стать Кисой и проорать: «Хамы!»

Но и этот пик был успешно преодолен. Лучшая версия меня, полностью экипированная, отправилась на подработку.

По пути наскоро побеседовала с воображаемым психологом и он презрительно высказал мне, как я неправильно поступаю, сокрушаясь о тратах на себя.

⁃ Надо меняться, милочка, жизнь дается лишь раз, а вы большую часть своего дееспособного возраста растрачиваете на экономию!

⁃ Не экономию, а заботу о дочери! — парировала я.

⁃ Не заботу, а баловство! Разнузданность и эгоизм!

Что есть, то есть — вздохнула я. Будет ли в старости пресловутый стакан воды — весьма сомнительно. Все, хватит сокрушаться! Дал Бог зайку — даст и лужайку!

В смысле, нужда денежку родит.

Если не я, то кто? Если не мне, то кому?

Надо научиться тратить с удовольствием. Тем более на себя.

Однако вспомнив ленты липкого воска, передернулась. То еще удовольствие.

Однако, на самобичевание времени не осталось, я приехала к своему эскулапу.

То, что я себе воображала до того, как оно все предстало в реальности, было совсем не тем. Скорее, оно было сьемками порно, и я в них была примой. Ну или как там называют ту, которую все… кхм… ну вы поняли.

⁃ Откуда, простите, у вас знания о том, как снимаются эти самые порны, позвольте спросить? — спросите вы.

И будете правы. Не смотрела и не снималась, разумеется. Даже в любительском, домашнем. Даже зарисована не была.

В бытность мужниной женой все сексуальное общение сводилось к его игривому: «Ну что, пойдем динь-динь?»

Да простит меня известная фея (тогда еще не прославившаяся на весь мир), динь-динем сами-знаете-какое-действо называлось так, наверное, по каким-то ассоциациям из детства. Даже думать не хочу, каким. В силу своей сексуальной непросвещенности и дремучей закомплексованности я и не вдавалась никогда, почему оно у него так называется. В кино это было «заняться любовью», «предаться утехам», ну на крайняк, «трахнуться», я все же в девяностые взрослела, уже секс был в СССР. А у нас был динь-динь. Кстати, прелюдии часто и сводились к ритуальному танцу, призванному продемонстрировать этот пресловутый звон колокольчиков, специальные вращательные движения тазом, в семейных трусах. Очевидно, это был какой-то специальный мужской ритуал, и мой экс-муж искренне верил, что этот брачный танец должен был разжечь во мне огонь страсти.

А я все время думала, что проблема во мне, и другая бы на моем месте воспылала бы.

Впрочем, другая и воспылала, как потом выяснилось.

Хотя, я забыла уточнить, исполнялся ли танец «динь-динь» перед нею или это был мой эксклюзивный номер?

Теперь же, явившись на сьемки, где я была, как вы помните, моделью, я предстала перед Ильей и оператором — долговязым парнем с нечесанными патлами — в игривом кружевном белье, только что купленном за пол-крыла от боинга.

Их физиономии скисли, у обоих одновременно. И на них появилось такое выражение, как будто я сейчас начну просить отыметь меня из жалости, в виде милостыньки, а они ну никак на это не рассчитывали.

⁃ Простите, а другого ничего у вас нет? — с надеждой спросил Илья.

Я, вздохнув, достала свое родное, домашнее. Черное, безо всяких кружев и воланов. Топик и спортивные плавки.

⁃ Отлично! То, что нужно! — обрадовался Илья, и я поплелась переодеваться. Зачем только тратилась? Хотя… может, все-таки где-то в других сьемках пригодится?

Дальнейшие два часа были опять-таки наполнены болью. Меня снова и снова массировали, мяли, хрустели, складывали пополам и конвертиком, сворачивали в рулет, и при этом мне нельзя было ни пищать, ни умирать, ни хотя бы упасть в обморок.

Я поняла разницу между «быть пациентом» и «быть моделью». Пациент имеет право ныть, хватать массажиста за руки, грозиться взаимно что-нибудь сломать или на худой конец заявить в полицию. У пациента все болит, и это нормально. Модели бесчувственные и нечувствительные. У них нигде не болит и ничего не ломается. У них все прекрасно гнется во все стороны, даже само по себе. Шея поворачивается на сто восемьдесят градусов, суставы — на все триста шестьдесят. При этом, для массажиста модель — просто тренажер.

Я все прокляла триста тридцать три раза. И останавливал от выкрика «стоп» меня только вечный стыд, тот самый заклятый друг, что мешает крикнуть водителю об остановке, кассирше, что хочешь отложить какой-то товар, парикмахеру — что тебе не такая длина стрижки нужна, и так далее.

Даже в свои сорок лет я панически боялась заявить о чем-либо. И если бы я курила, то до сих пор бы ныкалась по кустам, чтоб меня никто не увидел. Хоть все те, кто могли меня поставить в угол, давно покинули этот мир.

Когда сьемка была закончена, Илья меня похвалил. Я, глотая слезы от жалости к себе, натянуто улыбнулась, заверила, что моя спина в его полном распоряжении, получила пять тысяч хрустящей бумажкой и поплелась домой.

В целом, все было неплохо, если не считать того, что болело все тело, зудели с непривычки продепилированные места, очень хотелось есть, пить кофе, любящего мужа с лицом и телом Серкана Болата, в фартучке на голое тело, ждущего меня дома с пирожками или бутербродами хотя бы. Взять бы так, уткнуться в его мужественную грудь, расплакаться и, причитая, рассказывать ему, что я пережила. Вытирая слезы и сопли заботливо поданными им деньгами…