Счастливы вместе

Глава 12

В пятницу, пока я была на работе, Севка поставил в известность, что они «забегут к нам на ужин с Наташей». Прямо так и сказал:

— Забежим!

— Как с Наташей? Зачем? — опешила я.

— Ну, познакомиться, — выдавил Сева.

Я, признаться, струхнула:

— А почему не сказал?

— Говорю, — хмыкнул Севка.

— Заранее! — принялась возмущаться его легкомыслию, — Почему не предупредил, чтобы я подготовилась как-то?

— Да не нужно готовиться, мам! — раздражённо ответил сынуля.

— Ну, как это не нужно? — удивилась, — Мой сын впервые приводит девушку в дом, такое событие!

— Да какое событие, мам? — настаивал Севка, — Говорю, забежим на полчасика. Просто я с её родоками знаком. Ну, и Наташка, типа такая: «А чё со своими не знакомишь? Стесняешься?».

— Ну, правильно! — решила я занять её сторону, — Нужно было давно привести.

— Только, ма, — предупредительно выдохнул Сева в смартфон, — Это никакие там не смотрины, ничё такова! Просто придём, посидим и уйдём.

— Да, конечно! — ответила я, и принялась фантазировать, что приготовлю, — Я как раз собиралась мясо тушить. Твоё любимое, с луком. Как Наташа относится к мясу?

Севка вздохнул:

— Да, нормально относится.

— А картошку, — задумалась я, — Может быть, не пюре, а пожарить, ломтиками, по-деревенски? Как ты любишь.

— Да, мам! — опять раздражённо ответил мой сын, — Сделай так, как ты хочешь. Наташка салат принесёт, — добавил он тихо.

— Ого! Вот это умничка! — похвалила авансом.

И вот. Отпросилась с работы пораньше. Готовлюсь к приходу гостей. Окунев тоже «готовится». Только пришёл. В сообщении я написала, что нам предстоит. Он с порога бросает:

— Чего? Где хлеб-соль?

— Это просто визит, не смотрины, — повторяю я Севкину фразу.

— Ну, да! Рановато пока для смотрин. Кто замуж выходит в восемнадцать, тот к тридцати уже разведён, — разувается Ромик.

Я поправляю салфетки. Стол накрыт на пятерых. Рома, я, дети. Соня сидит в своей спальне. Наверное, пишет роман…

— Что это? — хмыкаю я, когда Окунев вынимает и ставит на стол бутылку вина.

— Винчик купил по дороге, — гордится.

— С какого? — смотрю на него.

— Ну, повод такой! Чё б не выпить? — усмехается Ромка.

— Рома! — стучу себе по лбу, — Ты в уме? Это дети!

— Дети, — кривит он губы, — Семнадцатилетний мужик! Я в четырнадцать пробовал ром с пацанами.

— Я в курсе, что ты с малолетства алкашил, — киваю.

— Ну, почему сразу алкашил? Просто пробовал, — хмыкает он.

— Никакого вина! Никаких сигарет! — забираю бутыль, ставлю в ящик.

Ромик возводит глаза к потолку:

— Ох, Бузыкина, скучно живём! Даже повода выпить нет. Разве что с горя.

— Так иди и напейся, никто тебе слова не скажет, — напутствую я, — И, кстати! Веди себя нормально, ладно?

— А когда я себя ненормально вёл? — хмурится Ромик.

— Постоянно, — бросаю я через плечо, проверяя готовность свинины.

Любимый сыновий рецепт. Просто мясо, тушёное с соусом, в луке и специях. Он — мясоед! Весь в отца. А вот Сонечка мяса не любит. С детства не ест. По чуть-чуть. Я же к мясу лояльна. Я вообще по натуре лояльна! Ведь я — золотая жена.

— Глядишь, скоро бабушкой станешь. Баб Рита? — опираясь рукой о косяк, произносит Ромулик.

— Иди, переоденься, — кривлюсь на его «молодёжный» наряд. Вот опять эти узкие брючки, рубашка на выпуск. И чёлка уже отросла так, что он вечно её поправляет рукой.

— А чем тебе не нравится? — смотрит он на себя, сверху вниз.

Я презрительно фыркаю:

— Всем! Ты в этих брюках похож на подростка. Которому пятый десяток.

— А ты…, - начинает мой муж.

Только в этот момент позади появляется Соня. Вот кто нарядный всегда! Даже дома она ходит в платье и тапках с помпонами. Волосы собраны в пышную гриву.

— Ма, погляди! — демонстрирует голову, — Я сама сделала.

— Ух, ты! — поражённо смотрю на причёску.

— А отцу показать? — обижается Окунев.

Сонька крутится:

— На!

— Малыш, — обращаюсь я к ней, — Скоро Сева придёт…

— Вместе с этой? — теряет дочурка настрой.

— Её Наташа зовут! — поправляю.

— Ой, — Соня машет рукой, — Такая отстойная! Даже не красится.

— Вот мерило нашла, — удивляется папа. И тут я согласна с ним:

— Соня! Нельзя о людях судить по одёжке!

— Во, точно! Ещё одевается стрёмно, — фыркает Сонька, поняв мой посыл на свой лад.

Я выдыхаю:

— Не вздумай сказать это вслух, поняла?

Соня хватает с тарелки нарезку.

— Сонь, ужин скоро! — возмущаюсь.

Но ей всё равно:

— Я не буду есть мясо, — хмурит дочь свои тёмные бровки, — Я лучше в спальне посижу, ок?

Я, задумавшись: «А, может быть, так даже лучше», отвечаю:

— Тогда положи на тарелку салат, колбасу и картошку. Возьми вилку с собой, в спальне съешь.

— Правда? — прыгает Сонька, — Так можно?

— Только сегодня! — киваю я, — В виде исключения.

Соня уходит. Спустя пять минут в дверь звонят. Сняв фартук и вытерев руки, я делаю выдох.

«Это пока не смотрины», — внушаю себе. Тут же в дверях появляется Окунев. Я киваю ему:

— Открывай.

На пороге Наташа. Девчонка совсем ещё! Ей шестнадцать, или сколько он там говорил? Всего лишь три годика разницы с Соней. Но разница эта видна. Может быть, потому, что она полновата. Не толстая! Просто вполне аппетитная, с формами. Как для девчонки шестнадцати лет. Волосы светлые, не слишком густые. Личико милое, ямочки на щеках. В целом, она мне уже очень нравится! А уж то, как она опускает глаза на салатную миску, краснея так, словно пришла на кулинарный турнир.

— Мам, пап, — появляется Севка. Он на целую голову выше её.

Я только в этот момент замечаю, какой он у меня взрослый. И первая мысль: «А они уже спят?». Отгоняю её, становлюсь рядом с Окуневым старшим.

— Эт Наташа, — представляет наш сын свою девушку, — Это — папа, Роман Ярославович, а это — мама, Маргарита Валентиновна.

— Можно просто тёть Рита, — улыбаюсь приветливо.

— А меня можно просто дядь Рома, — приобняв меня, Окунев делает вид, что мы пара.

— Разувайтесь скорее! — беру я миску с салатом. Уже на кухне её открываю. И вижу, что это те самые «крабовые палочки», которые так любит Севка. Настолько она его знает? А ведь я тоже сделала этот салат.

— Ой, у вас тоже? — смущённо бросает Наташа, увидев его на столе.

— Ничего страшного, — я улыбаюсь, — Мы будем есть твой! Ведь Сева не соизволил даже предупредить меня заблаговременно. Только сегодня сказал, огорошил!

— Вот и узнаем, кто лучше готовит? — смеётся наш папа. А я недовольно кошусь на него.

«Наташа итак смущена, ты зачем добавляешь?», — повествует мой взгляд.

Мы садимся.

— А Соньки не будет? — интересуется сын.

— Нет, — машу я, — Она там чем-то занята в своей спальне.

Он закрывает глаза:

— Слава богу!

Наташа хихикает, отчего на щеках появляются ямочки.

— Севочка, поухаживай за Наташей, — прошу я.

А Ромка уже положил по две ложки салатов, обоих салатов, моего и Наташиного:

— В правом углу нашего ринга Маргарита Бузыкина! — ковыряет он мой, — А в левом углу… Как твоя фамилия, Наташ? — произносит он в адрес Наташи.

— Ром, прекрати! — я толкаю его под столом, — Просто ешь.

— Я Куцарова, — шепчет Наташа.

А Сева уже наливает компот.

— Ваша мать запретила мне пить. Я хотела предложить вам вина, за знакомство! Так что будем, как в детском саду, глушить яблочный, — нюхает Окунев-старший стакан.

Я приглушённо вздыхаю, говорю первый тост:

— За знакомство!

Мы пьём, налегаем на блюда. Отведав обоих салатов, мой муж произносит:

— Наташа! А твой, я скажу, превосходный! Мне он кажется даже вкуснее, чем мамин. Рит, ты прости, — извиняется он в мою сторону.

Наташа совсем засмущалась:

— Простите, тёть Рит.

— Да, ну что ты? Я даже рада! Ты где научилась готовить так вкусно? Сева всегда говорит, как придёт от тебя, что поел.

Севка толкает подругу плечом:

— Наташка мечтает стать поваром.

— Да, — произносит она, — Я хотела уйти после девятого, в техникум. Но решила остаться. Потом поступлю в пищевой.

Её взгляд говорит больше слов. Ведь у них с Севкой разница! Он уже выпускается. Хочет идти на врача. Только не гинекологом быть, а хирургом. Хирургом престижнее! Но дедушка рад.

— А Сева у нас в медицинский собрался, — говорю, глядя на то, как он ест.

Чем взрослее становится сын, тем сильнее похож на отца. Тот же нос, тот же взгляд, та же чёлка. Удивительно просто! Насколько природа бывает старательна. Или у Ромика сильные гены? Я же всего лишь копирую их.

Тут на кухню врывается Бублик.

— Проснулся, собака! — комментирует Окунев. И тянет кусок со стола.

— Не давай ему, Ром! Там майонез, — ловлю его руку.

Глаза округляются:

— Там майонез? Ты хочешь, чтобы у меня были холестериновые бляшки?

«О, господи», — думаю я, — «Дай мне сил». Он ведь сто лет уже ест это мясо. Причём, за обе щеки! И что-то я бляшек не вижу. По крайней мере, они не мешают ему тешить свой озабоченный член.

— А майонез в малых дозах полезен, — произносит Наташа, — Только если он натуральный.

— А он бывает натуральным и ненатуральным? — удивляется Окунев.

— Я имею ввиду, домашний, — смущённо кивает она.

— Нашей маме некогда делать домашний, — муж с заботой берёт меня за руку, — Она у нас очень востребована на работе. Да, дорогая? Я прав?

— А я делаю, — произносит Наташа.

— Так вот почему у тебя такой вкусный салат? — добавляет мой муж.

Мы продолжаем общаться. Севка больше молчит, но вставляет порой, не без гордости, замечания, типа:

— Наташа отличница. Будет стараться, получит медаль.

— У меня по физкультуре четвёрка, — смущается та.

«Неудивительно», — думаю я. Сама не любила физру! Хотя, в юности грудь у меня была чуть поменьше Наташиной. Когда дети уходят, она произносит восторженно:

— Тётя Рита, а дайте рецепт вот этого мяса? Как оно называется?

— Это, — пожимаю плечами, — Даже не знаю! Я сама его выдумала. Ещё давным-давно где-то прочла, потом изменила его на свой лад.

— Это семейный рецепт, — обнимает одной рукой Окунев. Я бы стряхнула её, но ведь не на глазах у детей…

— Тогда, наверное, это секрет? — продолжает Наташа.

И мне почему-то не хочется дать ей рецепт. Даже ревность какая-то!

— Нет, что ты! — смеюсь, — Я тебе напишу. Вот придёшь в следующий раз.

— Будет повод! — напутствует Окунев. Хотя бы в чём-то я с ним соглашаюсь.

Проводив, я иду убираться на кухню. Окунев тащится следом за мной. Но, вместо того, чтобы помочь, он садится за стол. Доедает нарезку.

— Вот таких надо жён выбирать, — говорит, — Чтоб не слишком красивая! А то красотки потом изменяют мужьям.

Одарив его взглядом, я сгребаю с тарелки салат:

— Нормальная девочка. Она показалась мне очень даже красивой!

— А я и не говорю, что она совсем не красивая, — соглашается он, — В самый раз! Только склонность её к полноте. Разнесёт после родов, как думаешь? — хмыкает он.

Я смотрю на него. Так бы разбила тарелку об голову!

— Нет! — возражает он сам себе, — Если вовремя взять себя в руки.

— Окунев, ты мерзопакостный тип! — говорю, встав спиной.

Слышу его недовольное:

— Нехорошо так говорить об отце своих детей.

«Отец, блин», — давлю из бутылочки пену на губку. Ведь знает, что тема больная. Зачем говорить? Я тогда, после Сони, с трудом избавлялась от лишних кило. Похудела, когда мы разъехались с Ромкой. Когда я впервые решилась подать на развод! А потом этот «другов инфаркт». И лишний вес схлынул сам, не заметила даже…

Когда подношу нож к струе, а он острый, то нечаянно режусь им.

— Ай! — вскрикнув, роняю.

Окунев здесь. Он ещё не ушёл. Он тоже задумался. Видимо, вспомнил, какой я была? Каким он был? Или… мечтает о Зое? Ведь я не поверю, что он с ней не спал.

— Что? — произносит, вскочив.

А порез-то глубокий! И кровь уже всюду. Тарелки остались замочены в пене. Домыть не успела.

— Порезалась, — шикаю я.

— Подожди! — хмурит Окунев брови. Вынимает аптечку из тумбочки.

Я наблюдаю, как он наклоняется. Вытерев кровь, и запачкав ладони, он залепляет мой свежий порез.

— Вот так. Подержи, не опускай только, — говорит он. Как будто не знаю! Я ж доктор.

— А посуда? — смотрю я с досадой на мойку.

Ромик кивает на стул:

— Справлюсь сам.

Он действительно справится! Мой муж не брезгует тем, чтобы вымыть посуду. Приготовить какую-то вкусность. Даже полы иногда моет сам! Вот только не брезгует он и другими вещами. К примеру, присунуть какой-нибудь шлюшке за кадром. Или даже… заделать ребёночка ей.

— Тооолько у любииимой мооогут быть такииие нееобыкновееееные глазааа, — напевает он песню, которую слышал ещё в Дагестане. Красивую песню, которую он заказал для меня. А сейчас…

Против воли. Я вижу красивый взгляд Зои. И всю глубину её карие глаз.