Счастливы вместе

Глава 8

У моих родителей недавно умер питомец. Пёс хаски по кличке Камыш. Он болел, как и люди болеют, раком. Родители потратили немало денег и сил на лечение, но его всё равно пришлось усыпить. Горевали все! Даже Окунев. Родители, кажется, до сих пор не оправились. Предлагала купить им щенка, не хотят. Говорят:

— Камыша нам никто не заменит.

Сегодня решила наведаться к ним. Давно не была. Везу папе лекарства «Ленфарм». У него геморрой. Деликатная тема, которую он избегает! Даже лекарства берёт так, как будто наркотики, прячет их сразу, стыдится меня.

Раньше «Ленфарм» был малюсенькой фабрикой. Специализировался на фиточаях и биодобавках. А потом постепенно расширили спектр производимых лекарств. Особую нишу в них заняли препараты и всевозможные приспособления для женщин в период беременности, лактации, менопаузы, месячных. Да и в целом, для женщин! Так как клиника наша и фабрика — две неразрывные отрасли, с тех пор как отцы помирились. Можно сказать, семейный бизнес. Ещё одна причина того, почему я тянула с разводом…

Поднимаюсь на лифте к родителям. С момента, как папа ушёл, передав управление клиникой сыну, он стал нелюдимый совсем. Вернулся «к истокам»! Строгает скелеты из дерева, в качестве наглядных пособий для медицинских ВУЗов и школ. У него свой гараж, куда он уходит с утра и сидит там до самого вечера. Мама рисует! Что тоже является тем увлечением, на которое раньше всегда не хватало времени. Его отнимали мы с братом, семья и отец, который требовал много внимания в силу своей погружённости в дело всей жизни. Так что я рада за них! Теперь каждый из них увлечён тем, чего просит душа.

Дверь слегка приоткрыта. Меня уже ждут. Захожу.

— Тук-тук-тук! Мам, пап? — разуваюсь.

Из глубин нашей старой квартиры доносятся их голоса. Приглушённо мамино:

— Щас! Разбежалась!

И папино:

— Закрой свою варежку, дочка пришла.

Я настороженно хмурюсь. Решаю сделать вид, что не слышала, когда они оба выходят встречать. Папа высокий и крепкий. Володька в него! Оба они бородатые. Вот только отец абсолютно седой. Его сходство с дедом Морозом вынуждало играть эту роль все года, пока внуки верили в сказку.

Мамуля у нас — прирождённый эстет! Тоже давно перестала подкрашивать волосы. Но стрижку не меняла уже много лет. Стильный контур очков убавляет ей возраста. Она не выглядит как домохозяйка, хотя и всю жизнь была ею.

— Я думала, ты с Сонькой приедешь? — возмущается мама.

— Ой! — я машу, — У неё стрим.

— Чего у неё? Заболела? — переживательный тон вызывает усмешку.

— Мамуль, у её любимой блогерши сегодня эфир! Она хочет задать ей вопрос в режиме онлайн, — объясняю.

Но мама вздыхает:

— Ничего не понятно!

— Оно тебе надо? — киваю я.

Папа смеётся:

— Ты отстала от жизни, Маруська!

— За себя говори, — гневно хмурится мама.

Пройдя на кухню, я достаю из пакета лекарственный свёрток. Отец по пятам идёт следом за мной.

— Вот тут свечи, таблетки и мазь, — говорю полушепотом, словно шпион, передающий послание.

Он берёт, чуть откашлявшись, прячет их в ящик:

— Спасибо, дочур!

— Ромке спасибо, — вздыхаю. Стоит признать, иногда он полезен, — Чайку штоль попить? — говорю.

Открыв ящик, смотрю внутрь него. Что-то не так, только что? Чашек как будто убавилось. Маминой нет! И тарелок. Я, рассеянно взяв свою старую чашку, ставлю чайник, смотрю по сторонам. Полотенце висит на крючке, а прихватки не видно. Нет ни колбочек с травами. Ни легана, который мы с Ромиком им привезли, когда ездили в Дагестан, к другу в гости.

Открываю другой ящик. Вижу… Точнее, не вижу! Ни блендера, ни набора кастрюль.

— Мама сделала перестановку? — интересуюсь у папы. Тот, затаившись, стоит позади.

— Э… нет, — чешет в затылке, — Точнее, да! У неё спроси лучше.

Уходит. Оставив меня наедине с чайником. Я навожу себе чай. Прямо с чашкой иду мимо зала, в их спальню. Мама там, копошится в шкафу. На постели лежат её вещи: ночнушка, футболки, штаны.

— Мамуль? Ты чего, ревизию что ли затеяла? — опираюсь спиной о косяк.

Мать, отвлёкшись, глядит на меня, словно только увидела:

— Я… Да! Вот, решила вещи перебрать. Старое выбросить, новое буду носить.

— Хорошее дело, — киваю и ставлю на тумбочку чашку, отпив из неё один мелкий глоток.

Замечаю в шкафу чемодан. Мама, еле успев, прикрывает одну дверцу шкафа. Напрасно надеясь, что я прозевала момент! Подхожу, открываю. И вижу… Чемодан не пустой, в нём уже что-то есть. В прозрачном пакете носки и трусы…

— Это что? Ты куда-то собралась? — смотрю ей в глаза. Но она их отводит.

— Д…, - отвечает отрывисто, — Решила кое-что из вещей в свою студию отвезти.

С недавних пор она решила иметь свою студию. Якобы там ей удобно творить! Отец был не против. К тому же, квартира подруги давно пустовала. А так, мама платит ей часть, а заодно и приглядывает.

— А зачем тебе столько вещей? — недоумевающе я обвожу взглядом комнату.

— Да, как зачем? Пригодятся! — переводит она разговор, — Ты бы мне пригнала сюда мужиков своих. Тумбочку вон загрузить, да торшер.

— А зачем тебе в студии торшер? — я смотрю на неё.

— Как зачем? Я читаю под ним! — отвечает мамуля. И в тот же момент замолкает, поняв, что прокол ощутим. Ведь читает она перед сном! А, насколько я знаю, в пределах своей новой студии бывает лишь днём.

Сделав вид, что не поняла, я решаю ещё раз осмотреться. Вижу пыль на столе, слой которой повествует о том, что здесь давно не проводили уборку. На маму это так непохоже! Она генералила чуть ли не каждые выходные, а тут…

На постели примята одна лишь подушку. Вторая лежит поверх пледа, как будто её не используют.

В ванной меня настигает прозрение. Стакан, где стояли их щётки, пустой. Одна щётка, судя по цвету, отцова, сиротливо лежит на бортике раковины. А второй нигде нет! Как нет и маминых масок, кремов и шампуней.

Вылетаю из ванной:

— Мам! Пап!

Те неохотно вылазят, каждый из разных углов нашей старой квартиры.

— Потрудитесь-ка мне объяснить, что случилось! — я встаю в позу, руки в бока.

— А разве что-то случилось? — пытается мама шутить.

Отец снова прячется в зале.

— Хе-хе! Я тебе говорил! А ты всё: никто не узнает! — кривляет он мать.

— Помолчал бы лучше! — взрывается мама.

И оба, как будто забыв, что я здесь, начинают кричать во весь голос, пытаясь достать друг до друга сквозь несколько стен.

— Расскажи лучше, как ты меня бросила! — предлагает отец.

— Никто тебя не бросал! — отзывается мама, — Ты сам целый день в гараже прозябаешь! А у меня своя жизнь!

— Какая жизнь у тебя? — усмехается папа.

Мама продолжает копаться в шкафу. И делает это так яростно, словно не собирает одежду, а рвёт.

— Насыщенная! — выглянув из спальни, бросает она.

— Это надо ещё посмотреть, чем ты там занимаешься? В своей этой студии! — последнее слово отец произносит намеренно громко и тянет его, как куплет.

— Я рисую! — встревает мама.

Папа смеётся из зала:

— Рисует она! Да было бы то рисованием, а то так, мазня какая-то!

Я видела мамины картины. В основном натюрморты, пейзажи. Она любит природу, цветы. Которые, в технике размытой акварели, выглядят очень эффектно. Когда-то давно, ещё в юности, она окончила художественный техникум. Но так никогда и не работала в этой стезе. Вышла замуж практически сразу после учёбы, а затем — родила.

— Вот! Вот! — вырываясь из спальни и тыча в меня указательным пальцем, она произносит, — Вот об этом я и говорю! Ты никогда и ни во что не ставил мои увлечения…

— Вот именно, что увлечения! — перебивает отец, вырастает стеной из-за арки, — Увлекайся себе на здоровье. Зачем разводить суету?

— Ты о чём? — ставит мама руки в бока. Как и я. Я же, взглянув на неё, выпрямляю свои…

— Я о том! — тянет шею отец, — Что увлекаться можно и здесь! Чего ты себе напридумала? Студию эту! На кой она тебе, эта студия? Вон, квартира большая, рисуй! — он обводит рукой коридор, словно предлагает маме устроиться в центре.

— Нет! — отрицательно машет она, отчего окуляры съезжают на кончик её утончённого носа, — Тебя не это волнует! Тебя волнует, что я перестала обслуживать тебя? Перестала играть роль служанки!

— Ой, ну что ты несёшь? Вот опять начинаются эти фантазии…, - прячется в комнату папа.

А мама, минуя меня, словно тумбу, идёт вслед за ним:

— Это не фантазии! Ты же сам даже убраться не можешь? Ты же отвык от всего. Тебе нужна не жена, а служанка, которая будет: стирать, убирать и готовить, — загибает она пальцы, — А я всю жизнь только это и делала! Могу я хоть на исходе лет пожить для себя?

— Да живи на здоровье! Кто тебе не даёт? — возмущается папа, сев в кресло и сложив руки на груди.

— Так ты! Ты не даёшь! — напирает она.

— Я просто говорю, что ты не должна пренебрегать своими обязанностями. Быть женой, перво-наперво, а уж после кем хочешь, — бурчит недовольно отец.

Мама разводит руками:

— Ну, вот! Мы снова вернулись к тому, с чего начали.

Я, застыв у дверей, удивлённо взираю на них и не верю. Ведь мать и отец никогда не ругались. Да что это с ними? Неужто смерть Камыша имела последствия, куда более серьёзные, чем я могла представлять? Меня не было здесь всего месяц, и вон оно что…

Ощущаю себя маленькой девочкой. И хочется крикнуть им:

— Прекратите! — а после заплакать и убежать в свою детскую спальню. И пускай потом скребутся и просят прощения.

Но ведь я уже взрослая женщина? У самой проблем выше крыши. Но, тем не менее, я говорю:

— Прекратите немедленно! — голос звучит так решительно, что оба они замолкают.

— Дочур…, - начинает отец.

— Маргариточка, — тянется мама.

Но отступаю назад:

— Я сейчас ухожу. А вы, — тычу в них пальцем, — Не увидите внуков, пока не возьмётесь за ум.

— Что?! — глаза мамы под стёклами модных очков округляются, — Ты же не можешь лишить нас общения с внуками? Пускай приезжают ко мне, в мою студию.

— Ага! Расчудесно! — встревает отец, — А деда у них вроде нет?

— Вы оба! — киваю я, — Оба наказаны.

Сказав это, я ухожу. И пока обуваюсь, родители мнутся в прихожей. Отец хмурит брови, а мать поправляет очки. Взглянув друг ну друга, они отдаляются. Ну, и как я могла проворонить момент, когда это случилось? Разлад между ними. Как долго он длится? Пожалуй, мне стоит устроить допрос. Но не им! А Володьке. Возможно, брат знает ответы?

Набираю его, уже сидя в машине. Сегодня выходной, а значит, Володька лежит на диване с пивасом в обнимку и смотрит футбол.

— Владимир Валентинович на проводе! — отзывается он, как диспетчер.

— Вов! — я «прыгаю с места в карьер», — Объясни мне, пожалуйста, что происходит?

— В смысле? — интересуется он.

Я, откинувшись на сидении авто, поправляю воротник водолазки:

— В смысле, что у родителей? Они что, поругались? Мама съезжает, я так поняла?

Брат глубоко вздыхает:

— А, ты уже в курсе, — произносит с досадой.

— В курсе чего? — я давлю на педаль. Ставлю голос Володьки на громкую связь.

Он вещает:

— Того, что они поругались.

— Ну, как бы… Я стала свидетелем ссоры! Там вообще кавардак! Всё вверх дном, квартира не убрана. Меня всего месяц не было, когда они успели? — я веду осторожно, встаю позади большой тёмной тачки.

— Дык, — усмехается брат, — Долго ли умеючи!

Машина не движется с места. Что за дебил? Вот так взять, заблокировать полосу. Я сигналю ему.

— Чё ты там? За рулём? — встревает брательник.

Не добившись никакого результата, я объезжаю авто слева. На водительском вижу мужчину в пальто. Тёмные волосы, жёсткая линия лба. Он озадаченно с кем-то болтает, прижав трубку к уху. Что за хамство? Неужели нельзя поставить на громкую связь? Недоумок!

Я жму на педаль:

— Продолжай! — говорю в адрес брата.

— А чего продолжать? — удивляется он, — Ты сама это видела.

— И что дальше? — пытаюсь понять.

— Ничего, — брат вздыхает, — Сомневаюсь в том, что они разведутся.

— Разведутся?! — от неожиданности, я торможу. Теперь уже сзади сигналят мне.

В зеркале заднего вида я вижу ту самую тачку, водитель внутри недоволен. Ишь ты!

— Отец рассказал мне, что мама грозилась разводом, — произносит Володька.

Я удивляюсь:

— Ты знал и молчал? — беру правее и прячусь «в карман», желая пропустить вперёд этого гада. И номер с претензией, «три единицы ДК».

«Дом Культуры что ли?», — смеюсь про себя.

— А чего говорить? — повторяет Володька.

Меня удивляет спокойствие брата. Но он, очевидно, всё знал. И уже «переварил» эту новость. Они с отцом уже посекретничали, по-мужски! А мама со мной, к сожалению, нет.

— И как это называется? — сокрушаюсь я вслух, — Они что, сдурели на старости лет?

— Это климакс, наверное, — ставит диагноз Володька. Так себе и представляю их с папой, двух «венценосных врачей», рассуждающих о менопаузе.

— Климакс у мамы! У папы — маразм! — говорю.

— А маразм у обоих, — соглашается брат.

Я, не в силах поверить, стою на обочине. Жду, пока сердце перестанет так громко стучать. Представить себе, что они разойдутся… Не могу даже в мыслях! Не то, что в реальности.

— Боже мой, Вов! Что же делать? — шепчу.

Но он слышит. Пытается как-то утешить меня:

— Ничего ты не сделаешь. Сердце не рви! Они уже взрослые, сами как-нибудь разберутся.

Вот в чём Володьке не откажешь, так это в спокойствии. Это завидное качество очень полезно в пределах работы. Когда каждый день — форс-мажор! А ещё — в не болтливости. Секреты он точно умеет хранить! Никогда никому не рассказывал то, что у меня служебный роман на работе. А ещё то, что мы с мужем ругаемся чаще, чем спим…

Придя в себя после разговора с братом, я еду домой. Добираюсь туда только минут через сорок. Еду по окружной намеренно, чтобы дать себе время подумать. Как бы стыдно мне ни было, но только сейчас меня больше всего злит тот факт, что родители… раньше меня вознамерились ссориться. Почему, как только я всерьёз решаю подать на развод, мне всё время мешают? Как будто вселенная против того, чтобы мы разводились! Но я не поддамся. Я буду твёрдо стоять на своём.

Дома к ногам моим катится мячик. А следом за ним появляется пёс. Бублик ещё маленький, всего лишь два годика. Но игривый, как в детстве! Энергия бьёт через край.

Я беру его на руки, чмокаю в нос.

— Мокрый нос, мокрый, — преувеличенно нежно шепчу.

Бублик лает, давая понять, что ему не охота висеть на руках. А куда больше нравится бегать! Ставлю на пол. Он тут же берёт с пола мяч и стартует.

Замечаю, что Окунев дома. Плащ висит. Рядом Сонькин рюкзак. А вот Севка опять улизнул. На месте сыновьих ботинок — проплешина.

Я иду мимо дверей кабинета. Наша квартира большая. Точнее, это две смежных квартиры, которые объединили одной общей дверью. В правой части её расположены спальни, слева — зал, кабинет. А на входе — просторная кухня, где я провожу большую часть времени.

— Рита? — слышу голос мужа.

Он окопался в бумагах за рабочим столом. Не отнять! Ромка много работает. Трудоголизм в нём может соперничать с кобелизмом. И не известно ещё, чего больше.

— Да? — зависаю в дверях.

— Ты пришла? — вопрошает.

Я отпускаю смешок:

— Нет, я ещё в пути.

Он оценил мою шутку. Но также услышал, что я не шучу.

— Что-то случилось? — интересуется, сдвинув брови к переносице.

Порыв рассказать ему всё возникает внезапно. Но я гашу его, этот порыв. Ни к чему! Ведь он тоже поймёт, что подобная новость — препятствие к нашей свободе. А я вознамерилась освободиться от него. В этот раз окончательно…

— Ничего, всё нормально, — пожимаю плечами.

— Я записал нас к психологу, — возвращается он к этой теме.

— Ты говорил, — равнодушно киваю в ответ.

Окунев трёт переносицу:

— На завтра. Сможешь?

«Даже так?», — думаю я. Он серьёзно намерен «лечить» нас? Ну-ну! В первый момент мне охота отпустить какую-то шуточку. Только мысли вразброс. Не могу отыскать среди них ничего подходящего.

Потому говорю:

— Да, давай.

И уже собираюсь уйти. Но опять слышу:

— Рит?

Раздражённо бросаю в ответ:

— Ну, что ещё?

Окунев смотрит мне прямо в глаза. Произносит:

— Спасибо.

— На здоровье, — киваю ему.

Сонька в девичьей спальне. Сидит у большого «трёхглавого» зеркала, в окружении кисточек, бус и палеток теней. У меня и то меньше косметики!

— Ой, мам! — увидев меня, отлипает от зеркала.

Подпрыгнув, целует, обдав ароматом ванили. Скорее всего, это мусс для волос. Мой взяла? Вот, чертовка!

— Мам, а можно мне купить вот такой ноутбук себе? Розовый! — подносит смартфон, чтобы я посмотрела.

Я сперва вижу цену. Ноутбук-то недетский! Стоит тридцать пять тысяч.

— Зачем он тебе? — возвращаю смартфон, — У тебя же планшет! И настольный ПК для учёбы.

— Ну, то для учёбы! А я хочу так, чтобы брать с собой. Я буду печатать на нём, — радостно делится Соня.

Вот Севка у нас вырос мальчиком дельным. Окунев с детства ему прививал то, что нужно работать, учиться, семью содержать. А он и работает, летом всегда зарабатывал сам! В позапрошлом году Ромка пристроил его на «Ленфарм», он рекламу расклеивал. Прошлым летом устроился в службу доставки, а в этом году собирается в Оптику, будет очки продавать.

А вот Соня росла избалованной девочкой. Младшая, мелкая. Все восхищались её красотой! Все хвалили, дарили подарки. И Сонька привыкла, что, стоит ей только подмазаться, как все желания тут же исполнятся. Считает, что деньги берутся из воздуха! Ведь они же у нас есть всегда.

— И что же ты будешь печатать? — пытаюсь я вникнуть.

— Роман! — отвечает она.

Про себя я вздыхаю. Который по счёту «проект» назревает? В позапрошлом году дочь решила, что будет певицей. Ох, помню, долго мы мучились, слушая, как она воет. Точнее, поёт… Прошлый год пробудил в ней художницу.

— Буду как бабушка! — выдала Соня. Мы накупили ей кисточек, красок, холстов.

Теперь всё это будет лежать мёртвым грузом в кладовке. Теперь она хочет писать. Ну-ну!

— И о чём же он будет? — уточняю с улыбкой.

— Любовный, — сверкает глазами дочурка.

Я пытаюсь отнестись к увлечению дочки серьёзно.

— Ну, что ж. Мы подумаем с папой. Возможно, на твой день рождения…

— Да, ну! Это долго! Давайте сейчас? — восклицает она.

— В честь чего? — интересуюсь.

— Ну, хотя бы в честь нового года. Новый год будет раньше, — елейным голосом требует дочь.

— Для нового года это слишком дорогой подарок. Дедушка Мороз такие подарки маленьким девочкам не дарит, — произношу я с улыбкой.

— А я большая уже! — обижается Сонька.

Я поправляю ей волосы. На ощупь они — чистый шёлк.

— Малыш, аппетиты умерь, — говорю, — Если до дня рождения не передумаешь писать этот свой, роман. Значит, купим! Как раз и проверишь, насколько серьёзно настроена. Ок?

Сонин страдальческий вздох вызывает улыбку:

— Ок, — подпирает она подбородок рукой, вновь принимаясь собой любоваться.

Я устремляюсь на кухню. Сняв водолазку, надев поверх маечки фартук, становлюсь у плиты. Отмечаю, что мясо уже разморозилось. Сейчас подготовлю все овощи, зажгу газ под кастрюлей с водой. И спустя два часа будет сытный гороховый суп.

Муся приходит, садится на стульчик. Чтобы мне было не скучно одной.

— Только ты понимаешь меня, — наклоняюсь я к кошке. Она ласково жмётся к ладони, когда я чешу ей за ушком:

— Мур-мур.