Сегодня мы снова «в гостях» у Егора. Между нами лежит Тимофей. Не знаю, как Рому, но меня этот кот успокаивает. Спросила его по дороге сюда:
— Ты действительно думаешь, нам это нужно?
Он задумался:
— Хуже не будет. Ведь так?
На что я ответила:
— Да куда уж хуже.
Окунев хмыкнул:
— Да ладно тебе! — как будто у нас всё отлично. Нужно просто чуть-чуть «подлечить».
Да, уж! Наверное, если бы всё шло по плану, то я бы уже подала на развод. Но Левон подложил мне «свинью». Да ещё и моим маме с папой… приспичило.
— Итак, — начинает Егор. Он опять восседает «на троне». Точнее, на стуле. Напротив нас с Ромиком. Мы разбежались по разным углам. Диван специально такой длинный, наверное. Чтобы мы могли сесть, не касаясь друг друга. Да ещё Тимофей…
— Егор Аристархович, — деликатно перебиваю его, — А могу я узнать, сколько стоит один ваш сеанс?
— Э…, - начинает Егор.
Только Ромик его прерывает:
— Я всё оплачу, не волнуйся!
— Нет, я не волнуюсь, — поднимаю ладонь в адрес мужа, — Просто я тоже платежеспособна.
Он усмехается, будто не верит:
— Твоей зарплаты врача едва ли хватит на весь этот курс. Или хочешь у папы занять?
Я просто молчу потрясённо. А он продолжает:
— Марго, просто прими как данность уже. Я получаю во много раз больше тебя. Я тебя содержу! И тебя, и детей.
— Ты меня попрекаешь деньгами? — ошарашено хмыкаю я.
Окунев цокает:
— Ну, почему попрекаю? Я констатирую факт.
— У отца своя клиника, — говорю я Егору, чтобы хоть как-то себя оправдать, — И наша семья…
— Да, да! — прерывает меня мой супруг, — Ваша семья — потомственные врачи. У вас династия, — он наклоняется, двинув кота, — Только вот земелька не ваша, а государственная. А папа твой был главврачом. И работал по найму.
— Он не работал по найму! Эта клиника наша! И нашей семьи! — становлюсь на защиту отцовского дела.
— По щелчку отберут, — щёлкает пальцами Окунев, и продолжает уже в адрес Егора, — Я давно говорил, что главное — это земля. Без земли ты никто! Ты всего лишь букашка.
— Мой отец не букашка! — держусь из последних сил. Вот сейчас его двину! Убью…
— Успокоились оба! — грозным тоном вещает Егор.
Мы замолкаем, не решаясь перечить ему. Всё же он тут хозяин. Я кошусь на супруга с таким откровенным презрением. Так хочу, чтобы видел Егор. Чтобы понял, что наша болезнь неизлечима. Пусть скажет об этом сейчас, чтобы Окунев слышал! И отстал от меня со своими идеями.
— Ваша проблема гораздо глубже, чем кажется, — продолжает Егор, — И это, увы, не измена! Когда у партнёров союз, то они не изменяют друг другу. Ваш союз перестал быть таковым, вы перестали быть близкими. И наша задача понять, как давно. Что стало отправной точкой. В какой момент вы стали отдаляться друг от друга.
— Не измена, ну как же! — смеюсь, сцепив руки, — Вот как раз-то с измены всё и началось. С его первой измены!
Окунев хмыкает:
— Это проще простого. Валить на меня! А ты подумала хотя бы раз о том, почему я стал изменять тебе?
— А чего тут думать? — пожимаю плечами, — Ты мужик! Ты же сам говоришь: «Я — мужик». А все мужики полигамны!
— Не стоит разделять людей на мужчин и женщин, — произносит Егор примирительным тоном, — И мужчины и женщины в первую очередь люди. А это один вид! И те, и другие по натуре своей полигамны.
— Не правда! — плююсь я словами, — Да, бред! Ты мужчина, Егор, вот и всё! Тогда я хочу терапевта женщину. И она сто процентов поддержит меня.
— Сейчас я не мужчина, и не женщина. Сейчас я ваш врач! — говорит он настойчиво, но одновременно мягко. Наверное, их обучают вот так говорить. Что даже стыдно перечить.
— Районный грач, — шепчу себе под нос.
Он, деликатно пропустив мимо ушей мою ремарочку, продолжает:
— В измене виноваты оба. И каждый из вас виноват в измене, не только своей, но и другого.
— Конечно! Давайте меня обвиним, — говорю, — Моя вина только в том, что я слепо верила этому гаду!
— Полегче! — бросает с того конца Ромик, — У тебя тоже рыльце в пушку!
— Это ты меня вынудил, ясно? — смотрю на него.
— О, а ты прямо сильно противилась этому, — хмыкает муж.
— Факт измены останется фактом неизменным, — произносит Егор, — Прошу прощения за тавтологию.
Он опять поправляет очки. И всегда одет в тёмное. Даже летом не носит светлых вещей. Наверное, думает, тёмный цвет добавляет серьёзности.
— Нам важно определить причины измены. И тогда, может быть, мы нащупаем суть.
— Щупай, щупай, Егор! Она это любит, — усмехается Окунев. Он сидит, скрестив ноги. Отвернувшись и глядя на стену. Как будто ему претит даже смотреть на меня.
— Какой же ты мерзкий! — брезгливо кошусь на него, придвигаю к себе Тимофея.
— Давайте постараемся обойтись без взаимных оскорблений, — призывает Егор.
Это будет непросто. Но я постараюсь. Он, добившись молчания, смотрит на нас:
— Как давно у вас была близость?
Молчание длится.
— В смысле, с кем? — уточняет мой муж.
Я про себя усмехаюсь: «С любовницей, с кем же ещё?».
— В смысле, друг с другом, — кивает Егор на меня.
Я продолжаю молчать. Ромик берёт слово:
— Да, вот буквально, на днях и была.
— Я имею ввиду, полноценную близость, супружеский секс, — добавляет наш доктор.
— Ну, это и был секс, — мямлит Окунев.
— Ага! Только неполноценный, — добавляю уверенно.
— Почему это он неполноценный? — уточняет супруг.
Вместо того чтобы ответить ему, я обращаюсь к Егору:
— Егор Аристархович, а что, по-вашему, значит «полноценный супружеский секс»?
Безо всяких сомнений, Егор произносит. Даже ничуть не краснея при этом:
— Полноценный, когда оба партнёра получили удовольствие от процесса соития.
— О! Ну, тогда у нас никогда не было полноценного секса, — констатирую я.
— Почему это? — щурится Окунев.
— Потому! — говорю, избегая смотреть на него, — Потому, что я никогда не получала удовольствия от процесса.
— Ну, ты и стерва, Бузыкина! — Окунев прячет ладони подмышками.
— Прошу обойтись без взаимных оскорблений, — повторяет Егор свою просьбу.
«Жаль», — размышляю я. Только хотела назвать своего благоверного тварью…
— Ну, она же врёт? Врёт и не краснеет! — утверждает мой муж.
Хотя я покраснела. Да так, что аж щёки горят! Я вообще не любитель «выносить сор из избы», обсуждать свой интим с кем угодно. Даже с Алёнкой мы редко его обсуждаем. А тут…
— Скажите, Роман, — произносит наш доктор, — А вас возбуждает супруга?
Окунев тут же глядит на меня. Я позволяю ему созерцать свой затылок. Но чувствую взгляд, принуждённо скользящий по бёдрам, плечам и груди. Впрочем, последнюю я прикрываю! Как будто он раньше не видел меня без одежд…
— Да, возбуждает, — притихшим голосом делится Окунев.
— А вас? — произносит Егор и глядит на меня, — Маргарита, вас возбуждает супруг?
«Только этого мне не хватало?», — смеюсь про себя. Делиться с ним тем, возбуждает меня, или нет? Когда-то давно, возбуждал! А сейчас… Я не знаю. Помню, когда он впервые мне изменил. Хотя… навряд ли то было впервые. Просто о прежних изменах не знала! То я очень сильно страдала тогда. Постоянно пытала вопросами:
— А чем она лучше меня?
А потом стало всё равно. Лучше, не лучше? Я отчаялась с ним развестись и смирилась. А потом… появился Левон.
— Да что там может возбуждать? — хмыкаю, даже не глядя на мужа.
— Маргарита, давайте будем честными, — призывает Егор.
— А я абсолютно честна! Он меня уже давно не возбуждает, — краем глаза кошусь на него. Окунев сел на краю и взирает:
— Бузыкина, глянь на меня!
— Не хочу я на тебя смотреть!
— Повернись! — повышает он голос.
Я, снисходительно выдохнув, решаю взглянуть. Вижу мужа. Сидит. Взгляд растерянный, грустный. Меня даже жалость берёт!
— Посмотри мне в глаза и скажи, — он делает «козу» из пальцев и тычет в меня.
— Что сказать? — уточняю.
— Что тебя возбуждаю не я, а другой, — произносит супруг. Произносит с обидой.
— Ой, Ром! Отвяжись, — раздражаюсь, — Меня вообще уже никто не возбуждает.
— Значит, ты просто фригидная баба! — ругается он, — А как я могу спать с фригидной?
— Фригидность, — поправляет очки наш Егор, — Это половая дисфункция. Своего рода болезнь, характеризующаяся полным отсутствием либидо. То есть, сексуального возбуждения, как до контакта, так и во время него. К слову, фригидность бывает мужская и женская.
«Тогда я фригидна с тобой», — про себя отпускаю ремарку. А вслух не решаюсь сказать. Ведь Роман упрекнёт, что с другими… Точнее, с другим! Не фригидна. Конечно! Есть разница — он и Левон? Левон, с его чуткими ласками, нежностью, страстью. И Ромик, с напором тупого самца. Интересно, а с Зоей он также?
От мысли о Зое меня накрывает волной из обиды и злости. Хочется снова напомнить ему о ребёнке! Попросить сделать тест в нашей клинике. Тоже хочу убедиться, что Зоя не врёт.
Но тут Егор, претендуя на искренность, задаёт искромётный вопрос:
— Вы кончаете, Рита?
— Что? — упираюсь в него озадаченным взглядом. Мне послышалось, или…
— Вы с мужем кончаете? — повторяет Егор.
— Я не стану рассказывать! — упорствую я.
Егор помечает в тетрадочке:
— Значит, нет.
— Почему это? — фыркает Окунев, — Это ничего не значит! Это значит, что Рита стесняется. Просто она не любит рассказывать.
— Было бы что! — говорю в адрес доктора.
Окунев сбоку кивает:
— Может, мне надо халат нацепить? Имя сменить. Чтоб не Роман, а Ромэо! — он трогает волосы, — В тёмный цвет шевелюру покрасить. Тогда ты сама из трусов выпрыгнешь!
— Я уже говорила, что ты мерзкий? — гляжу исподлобья на мужа.
Он отзывается:
— Лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз. Я же прав, доктор?
Егор выдыхает:
— На лицо взаимная обида. Каждый из вас винит в измене другого. Причём, не только в измене чужой, но и даже в своей собственной. Наша задача — добиться обратного! Чтобы каждый из вас признал свою вину за происходящее.
Мы в унисон усмехаемся. Окунев тычет ногой в ножку стола. Я дёргаю хвост Тимофея.
— Вы, Маргарита, на данный момент, — продолжает Егор, обращаясь ко мне, — Обвиняете мужа в том, что он вам изменяет. А также в том, что вы изменяете ему.
На это ответить мне нечего. Правда! Всё так. Он обращается к Ромке:
— Вы, Роман, в свою очередь вините супругу в измене, а также возлагаете на неё вину за свои собственные измены.
Ромка тоже молчит. Тоже принял, как должное.
«И что, вот за это мы платим ему?», — усмехаюсь в ладошку. Этак и я бы могла рассудить. Диагност, блин, от бога!
— Задание на дом, — добавляет Егор, — Посмотреть и послушать подкаст об измене. Я отправлю его вам как ссылку. Посмотреть не вдвоём, по-отдельности. И с каждым я в следующий раз пообщаюсь отдельно. И каждый расскажет свои впечатлений. Поняли?
Мы усмехаемся. Окунев чуть наклоняется:
— Поняли, док! Ты поняла? — говорит, уже мне.
Вместо ответа я делаю мину. Поднимаю глаза к потолку.
В машине, куда я сажусь, пахнет Ромиком. И часто я думаю, многих он тут… отымел? Возможно, прямо на этом сидении, он возит нимфеток. Хотя! Мне уже всё равно.
— Это напрасная трата денег, Ром, — говорю я ему, глядя вдаль, — Я всё равно разведусь с тобой, слышишь?
«Не сейчас, так попозже», — обещаю себе. Вот узнаю, как-что у родителей, и разведусь…
Окунев тяжко вздыхает. Придавив меня, лезет к себе в бардачок.
— Вот, — опускает он мне на колени конверт.
— Что это? — хмыкаю, — Деньги?
— Взгляни, — потирает рукой подбородок, касается нижней губы.
Я беру его в руки. Тяжёлый. Внутри что-то твёрдое. Пачка. Но вряд ли банкнот…
Открываю. Достав, вижу фото.
— Это скриншоты. У меня ещё видео есть, — Ромка лижет губу, на лице у него сокращается мускул.
— Ч-то… это? — в ужасе я изучаю предложенный «фотоархив». На котором мы с Лёвой, в моём кабинете… Где я на столе, обнимаю его. Где он с голым задом.
— Компромат, — усмехается Ромик.
— Ты что… Господи! Ты снимал меня? — мне так противно, что вот-вот стошнит.
— Я был вынужден, милая, — нехотя делится Окунев.
— Это немыслимо! Гадко, — шепчу я, дрожащей рукой собирая с колен фотографии.
— Согласен, — вздыхает он, — Гадко. Уж как мне было гадко смотреть, ты представить не можешь.
Я молчу. В голове белый шум. Даже слов не осталось, чтоб высказать, всё, что я чувствую.
— С ним ты кончала, да? — цедит он, — Знаю, кончала! — производит ещё один выдох, — Ты пойми, если ты разведёшься со мной, то об этом узнают все: дети, родители, наши друзья и коллеги.
Из глаз текут слёзы, и сердце стучит так, что сил нет терпеть. Мне бы выскочить. Только, не сдвинуться с места.
— Погуляла и хватит, Марго? Я ж не против! Позволил тебе погулять, отпустил поводок. Пора и честь знать, — вставляет он ключ в зажигание. Резко заводит машину, стартует. А я продолжаю сидеть…
Я никогда не следила за ним. Просто знала и всё, что он мне изменяет! А он? Он, выходит, следил? И как долго?
— Милая! Что ты? Расстроилась? — с притворным усилием, Окунев «делает шаг» в мою сторону.
Он желает коснуться руки, только я отвожу.
— Может, махнём куда-нибудь вместе, а? Давненько мы вместе не ездили никуда. Не всё же работать! И отдыхать тоже нужно, — распинается он, — Снимем домик на каком-нибудь горнолыжном курорте. А, может быть, в тропики, а? На новогодних каникулах. Соньку оставим родне. А Севка у нас уже взрослый.
Я уязвлёно молчу, продолжаю смотреть на дорогу. Не дождавшись ответа, он прибавляет звук радио.
— В Петербурге ожидается облачность, возможен небольшой дождь, — информирует диктор, — Температура опустится до нуля градусов по Цельсию…
«Вот и зима наступает. Скорее бы уже», — представляю, как снегом засыплет дома и дороги. Как Питер оденется в белое, будет метель.
— Замёрзла? Прибавить? — интересуется Окунев, увидев, как я поджимаю колени.
Я игнорирую. Фото собрала, сложила обратно в конверт.
— Это оставь себе. Будет что вспомнить, — говорит, подмигнув.
Демонстративно кладу эти фото обратно, в его бардачок. Мне не нужно смотреть! И итак никогда не забуду.