Счастливы вместе

Глава 4

Алёнка всё-таки затащила меня к себе в гости. По дороге купили пирожных, сыр и бутылку вина. Ещё одна, с её слов, есть у них дома. Квартира Алёнкина с Гошей, просторная. Кроме родителей, в ней живут дети. Двойняшки — Степан и Семён. Своих крестников я до сих пор не могу отличить друг от друга. Даже стыдно бывает!

Алёнка у нас — баба крупная. Ростом сто семьдесят восемь сэмэ. Мясистая, с формами, как племенная кобыла. Накрывает на стол, режет сыр. Я пока открываю вино механическим штопором.

— Соня у Люськи ночует сегодня, так что могу не спешить, — информирую я.

— Вот и отлично! — кивает Алёнка, — Бери пример с дочери, заночуй у подруги.

— Да ну! — отрицаю я, — Севка вернётся, меня не найдёт. Что подумает?

— Он взрослый уже! — обернувшись, кивает Алёнка. Ставит на стол натюрморт.

Пробка с громким «Чпок!» покидает бутылку:

— Ага, девушка есть, — говорю.

— Приводил? — уточняет Алёна.

— Да нет! Он стеснительный. Сонька видела их во дворе, доложилась.

Мы садимся за стол. Подруга, разлив по бокалам вино, произносит:

— Итак, за что пьём?

Я размышляю недолго:

— За детей! Своих и чужих.

Алёнка хочет возразить мне, но машет рукой:

— За детей!

Её волосы собраны в аккуратную ракушку на затылке. Она даже зимой не носит шапок, предпочитая им капюшон. А моя волосня растрепалась от вязаной шапочки. Голова — моё слабое место! Так что и шапок — набор.

— И что? Ты планируешь с ним развестись? — подпирает она рукой щёку.

По дороге сюда я уже рассказала ей тезисно всё, чем «порадовал» день. О Романе, чья малолетняя шлюшка приходила ко мне на приём. О Левоне, который меня огорошил. Правда, не знаю, какая из двух новостей задела больнее.

— Ой, Алён! Представляешь, сначала обрадовалась даже, когда узнала про это. Ну, про эту Зою его! Думаю: «Господи, вот он и знак долгожданный». Подам на развод, пусть живёт со своей вертихвосткой. А потом…

Вспоминаю Левона, его виноватый, растерянный взгляд. И в этот момент понимаю, что боль от его новостей оказалась сильнее.

— Ты Левону ещё не сказала? — вопрошает подруга.

— Про что?

— Про развод.

— Нет, — усмехаюсь, — Зачем? Для него этот факт уже не имеет значения. Замужем я, или нет. Мы расстались.

— Это ты так решила! — стремится Алёнка меня поддержать, — А он нет! Вот увидишь, придёт.

— Как придёт, так и уйдёт, — говорю, откусив сырный ломтик, — Он с женой переспал!

— Вот скотина! — сокрушённо вздыхает подруга, — Как он мог?

Я бросаю в неё куском сыра:

— Алён, ну ты что, издеваешься? Мне же больно!

— Прости, дорогая, — берёт меня за руку, — Просто звучит так смешно.

Она улыбается.

— Мне не смешно, — я ворчу.

— Так, давай, — наливает вино по бокалам. Бутылка уже опустела на треть, — За что пьём?

— За всё хорошее, что осталось позади, — я, вздыхая, смотрю на вино, — А впереди у меня одинокая старость.

— Ой, ну всё! Началось! Прекращай! — возражает Алёна, — Мы тебе мужика найдём, покрасивше Левона. И побогаче Окунева. Ты у нас девушка в самом соку!

— Да, да, да, — отвечаю с унынием, — Разведёнка с прицепом.

— С каким прицепом? — щебечет подруга, — Севка вон твой уже взрослый. Гляди, скоро сам женится. А Сонька! Да такому прицепу кто угодно рад будет. Красотка, вся в мать!

— Да, сейчас очередь выстроится из мужиков, готовых взять меня в жёны, — в отличие от подруги я смотрю на жизнь здраво.

— А знаешь, может и к лучшему, что так всё сложилось, — мы пьём.

— Что именно? — хмыкаю.

— Ну, — продолжает подруга, — Наконец-то ты будешь свободна от всех обязательств. А с Левоном… Я, честно сказать, не верила в то, что вы будете вместе.

— Почему? — хмурю брови.

Алёнка, сняв свитер, оставшись в одной нижней маечке, машет рукой:

— Он поборник традиций! Грузин. Он и жену себе выбрал грузинку. А у них так не принято! Разводиться, брать в жёны другой национальности женщин.

— А! То есть брать в жёны не принято, а спать — это запросто? — поражаюсь я логике.

— Ну, ты видела эту Тамару? — распускает Алёнка ракушку из тёмных волос, пока я, следуя её примеру, снимаю мохеровый кардиган. Бросило в жар от вина, и охота раздеться.

— Нет, а ты? — тороплюсь уточнить.

— Нет, — пожимает плечами подруга, — Но уверена, что она красотою не блещет. Вот он и влюбился без памяти! В русскую. Светловолосую, стройную, яркую.

— Доступную, лучше скажи, — усмехаюсь, отпив из бокала.

— Не доступную, а обделённую! Это разные вещи. Он обделён был любовью, и ты. Ну, вы друг другу восполнили эту нехватку, — философски вещает подруга.

Я вспоминаю, как мы… восполняли друг другу нехватку любви. И внизу живота так предательски ноет! Как хочется, даже сейчас, нарушая зарок, снова отдаться такой первобытной, пылающей страсти. Какая была между нами все эти семь лет. Смогу ли сдержаться? Сдержать обещание больше его не впускать…

— Да, поигрались и хватит, — болтаю в бокале остатки вина, залпом выпив, даю свой бокал Лёньке, чтобы наполнить.

Это одно из Алёнкиных прозвищ. Забавно же? Лёнька — Алёна. Она и не против! Зовёт меня Туся. Ритуся. Мы знаем друг друга давненько. Ещё с института. Отучились, потом пригласила Алёну сюда, на работу, в отцовскую клинику. Она принимала мои роды, я принимала её. Так что, какие секреты? У нас друг от друга их нет!

— Ну, а что тебе дальше мешает с ним спать? — пожимает она плечами.

— Принципы, Лёнь, принципы! — я хватаю бокал, — Как представлю, во-первых, как он спал с женой. Во-вторых, что у них будет общий ребёнок.

Теперь все мечты о совместном разводе рассеялись в дым. Он скоро станет отцом, а я буду любовницей. Увести из семьи многодетного папу? Ну, нет! Чем же я в этом случае, лучше той Зои? Это та — беспринципная дрянь! А я тоже дрянь. Только с принципами.

В голове чуть шумит. И становится легче. Будто винные токи блокируют боль. Алёнка достала вторую бутылку, а я открываю плейлист на смартфоне. Теперь у нашего застолья есть музыкальный фон. И череду тостов сопровождает плаксивая песня Татьяны Булановой о том, что любовь не проходит.

«Проходит! Ещё как проходит», — досадливо думаю я. Вот наша с Окуневым, к примеру, прошла. И я отпускаю его, почти без сожаления. Почти без боли даю ему шанс — уходи…

Алёнкины дети гостят у бабули. Что кстати! Гошарик приходит со смены к восьми. И к этому времени мы вытираем друг другу носы, и в обнимку рыдаем под песни Булановой.

Муж у Алёнки огромный. Под два метра ростом, и в обхвате такой, что рук не сомкнуть. Я называю его Гогошар. Это «Гоша» плюс «шар». Если ласково, то Гогошарик.

— Тааак! — войдя на кухню, он смотрит на это «слияние тел». Поднимает бутылку, где когда-то держали вино, — Что отмечаем?

Я шмыгаю носом:

— Поминки!

— Кто умер? — пугается Гоша.

— Любофь, — подпевает Алёнка ещё не отыгранной песне по радио.

— Ясно! — вздыхает Гошарик, — Пожрать-то чё есть? Или мне тоже с вами, на сыре?

Алёнка, сидевшая с видом таким, будто это её чувства рухнули, тут же встаёт:

— Котечка, там, в холодильничке пловчик вчерашний. Погреть?

Гоша вздыхает, поймав её, чуть не упавшую вместе со стулом:

— Погрею уж сам как-нибудь!

Он начинает возиться с едой. Вынимая кастрюлю, тарелки, извлекая на свет комок плова. Гошарик забавный! Он даже хмурится как-то по-доброму. А ещё эта лысина делает голову Гоши такой уязвимой. И потому, в отличие от жены, он всегда носит шапки.

— Вот мужик у тебя! — говорю с лёгкой завистью, глядя на крепкую спину, одетую в свитер, — И хозяйственный, и понимающий, и работящий.

Алёнка мурчит, наблюдая за мужем:

— Не говори, Тусь. Я сама удивляюсь, как мне повезло.

— И главное, верный! — кидаю вдогонку.

Гошан отзывается, ставя плов греться:

— А то!

— Я ведь даже поругаться с ним не могу. Не за что! — изрекает подруга.

— Совсем-совсем? — недоверчиво хмыкаю я.

— Не, ну, не считая немытых тарелок, носков на полу и храпения. Он знаешь, храпит как громко? Как медведь! — оживляется Лёня.

— А ты ему устройство купи от храпа, — предлагаю, — Я такие видела у Окунева в аптеке. Такая штука, как соска, вставляется в рот и человек прекращает храпеть.

— Да ты что? — удивлённо вздыхает Алёнка, — Надо глянуть!

— Я те гляну! — суровеет Гоша, — Я тебе эту соску потом в одно место засуну.

— Ну, котечка, это ж я для тебя! Чтобы ты спал хорошо, — начинает сюсюкать подруга.

— А я итак хорошо сплю, — изрекает Гошарик.

— Ага, зато я плохо, — шепчет Алёнка.

Услышав её, Гогошар произносит:

— Вот себе и купи.

Их шутливую ссору, если можно назвать таковой это действо, прерывает звонок моего телефона. С экрана глядит физиономия Ромика. Да ладно? С чего бы он вспомнил о том, что у него есть жена?

— Гош, — подзываю я друга, — Ответь, а?

— На фига? — недоумевающее хмурится Гоша.

— Ну, притворись, типа ты мой парень! — напутствую я.

— Хых, парень! — смеётся он.

— Ну, любовник мой типа! — поднимаю глаза к потолку, — Скажи, что я в душе.

Алёнке понравилась эта идея, она смотрит на мужа, сложив руки в молительном жесте. А Гошарик, переведя взгляд с одной на другую, вздыхает:

— Ох, бабцы-бубенцы! Втягиваете меня в какие-то авантюры, — но трубку берёт.

Мы обе глядим с ожиданием. Гоша, напустив серьёзности, хрюкает в трубку:

— Аллё!

Видимо, Окунев в шоке. Видимо, хочет узнать, кто на проводе. Гоша ему отвечает:

— А кто вам нужен? Нет! Её нет. Она в душе. Что? Я? А я её любовник.

Мы с Лёней прыскаем со смеху. Я представляю себе физиономию мужа. Его «пучеглазый облом». Смех рвётся наружу, но я умудряюсь его удержать.

— Такой любовник! Постоянный. Ага. А ты хто? Муж? Ну, надо же! Незадача. Ну, прости, муж. Такое дело, сам понимаешь. Рожу начистишь? Ну, давай! Прямо сейчас? Нет, я сейчас не могу. Давай, завтра? Ага. Ну, договор. Бывай.

Гошар возвращает смартфон. Я от смеха едва не роняю его. Алёнка ржёт в голос:

— Люблю тебя, коть!

— Надеюсь, за дело хоть? — хмыкает Гоша, — Мне бы кто такое сказал, я бы по стенке размазал.

— Любовника? Или супружницу? — уточняет подруга.

— Обоих! — он тычет кулак ей в лицо. Та целует его волосатые пальцы. Затем, вскинув брови, бросает в мой адрес, — Ритуль! А и, правда! Может, тебе домой не ходить?

— В смысле? — хмурю я брови.

— Ну, у нас заночуешь. А то… мало чего, — косит подруга на мужа.

Впрочем, мы обе уже окосели слегка. Я бросаю ответное:

— Тцс! Скажешь мне тоже! Думаешь, Ромка задушит меня от ревности? Да плевать он хотел, с кем я сплю.

На смартфоне письмо от него:

«Это который по счёту? У тебя что, гарем?».

«Домой можешь не приходить!», — прилетает вдогонку, — «Постыдилась бы хоть! А если бы дочь позвонила? Или Севка набрал тебя?».

Подождав ещё, пишет:

«Я упустил тот момент, когда моя жена стала шлюхой».

— Ладно, ребята! Пойду я, — вздыхаю.

— Уверена? — требует Лёнька.

Я зеваю:

— Ночёвки — это святое. У нас договорённость — где бы мы ни гуляли, но каждый приходит домой ночевать.

Алёнка встаёт, провожать:

— Бузыкина, если ты не ответишь мне на звонок, я вызываю полицию! Так и знай! — говорит она в спину.

Пытаюсь понять, как надеть кардиган. Гогошарик приходит на помощь. Галантно его распахнув, держит так, чтобы мне было проще нырнуть в рукава.

— Лёнечка, ты переоцениваешь Окунева. Не льсти ему! Он не такой.

— Дай-то Бог! — восклицает подруга.

— Он же не Гоша. Это Гоша тебя, если что, не моргнув глазом, придушит, — я поднимаю глаза на Гошару.

Тот ухмыляется:

— Да, я такой.

— Ты такой, моя котя, — прижимается к мужу Алёнка.

Этой парочке я умиляюсь! Столько лет вместе, а пыл не угас. И двое детей не умерили тягу друг к другу. Просто, наверно, есть люди, которым достаточно раз полюбить. Не то, что мы с Ромиком! Любим других, а нервы портим друг другу.

Уже в такси, по дороге домой, я читаю в Вотсап переписку с Левоном. Последнее, что он писал, было: «Скучаю по нежным местам. Хочу твоё тело». Любопытно, его телефон запаролен? Скорее всего! Ведь порой он такое писал, что одних сообщений хватало, чтобы разжечь во мне жар, как сейчас.

Я кусаю губу, слёзы снова туманят картину. Нет, всё! Это всё. Даже если придёт, я скажу ему: «Прочь».