В пятницу я прихожу чуть пораньше. Люся, подруга Соньки, ночует у нас. А значит, мне нужно: забрать, накормить, уложить спать вовремя. Хотя, девчонки большие! Но в том и проблема. С мелкими было попроще.
Окунев сказал, что они уже дома. Забрал и привёз наших школьниц. Я думаю, чем накормить лучше? Супом, или вторым? С точки зрения Соньки, суп есть «не прикольно»! Но прикольных блюд нет.
Захожу. Наблюдаю, как вещи разбросаны. Две девичьих куртки на вешалке. Одна бирюзовая — Сонькина. А Люся любит розовый цвет. Рюкзака лежат тут же, вповалку. Как и ботинки девчонок. Их, конечно, никто не помыл!
Сами они восседают на кухне. Щебетание слышится даже сквозь дверь.
— Овокхадо! — преувеличенно громкое Сонькино.
И писклявое Люськино:
— Фейхуя!
Открываю дверь:
— Вы чем тут занимаетесь?
— Ой, мама пришла! — откликается Окунев.
Девочки радостно прыгают, ждут за столом, пока Ромик готовит коктейли. У него на столешнице фрукты. И блендер, который он только что выключил, ещё продолжает жужжать.
— Ром, — говорю, — Оно же холодное? Ведь не лето уже!
— Так я погрел, — он кивает на мойку, где в кастрюле, судя по пару, налит кипяток. А молоко, в белых мутных бутылочках, принимает «горячую ванну».
Я вздыхаю, смотрю на девчонок:
— А вы ели вообще?
— Неа, — отзывчиво делится Люся.
А Соня толкает её под столом.
— Ну, отлично! — киваю, — Сейчас коктейлей надудолитесь, а потом вообще есть не будете.
— Мааам! — тянет Сонька.
Я суровею:
— Так! Сперва ужин! Коктейль подождёт.
— Но папа уже его сделал! — взрывается дочь.
— Ну, малыш, ничего, — усмиряет отец её злобу, — Постоит, подождёт! Он от этого хуже не станет.
Я достаю кастрюлю с супом из холодильника. Решаю налить по чуть-чуть, и того, и другого.
— Мам, вот вечно ты так! Всё испортишь, — шипит дочкин тон.
Я пропускаю ремарочку мимо ушей. Ромик хмыкает, ставит коктейли в сторонку. Даже трубочки им подготовил нарядные! И на каждой болтается фрукт.
— Я не буду есть суп! — упирается Сонька.
Люся тихо сидит, не желает встревать.
— Не будет супа, не будет и коктейля, — улыбаюсь я дочери, — Мама выпьет его за тебя.
— А я маме отдельный сварганю, — моргает мне Окунев, — Алкогольный, ага?
— Обойдусь, — говорю.
— Да, я же забыл! — хмурит он брови, — Нашу маму от молока пучит!
Девчонки хихикают сзади. Я злобно кошусь на супруга. Скотина! Всегда найдёт повод унизить меня.
Накормив принудительно девочек пищей полезной и сытной, я отправляю их в Сонькину спальню, пить этот чёртов коктейль. Бублик, которого в кухню пускают нечасто, проникнув сюда, начинает юлить. Столько запахов! Столько событий! Муся лениво идёт вслед за ним. У неё миска с мягким кошачьим. У Бублика — корм для щенков. Но он норовит сунуть нос в Мусину…
— Легко быть хорошим на фоне меня, да? — бросаю я Ромику, когда он достаёт виски с колой, — Пришёл, осыпал вниманием. А то, что ребёнок не кормлен, так это тебе по барабану!
— А когда же ещё кайфовать, как не в детстве? — усмехается Окунев.
Он разлил на двоих. Бросил льда, по кусочку.
— Да ты по жизни кайфуешь! — смотрю на него.
— А тебе что мешает? — изгибает он бровь, смачно пьёт, выдыхает пары алкоголя.
Я кошусь на стакан:
— У меня жизнь тяжёлая! Муж — алкоголик и бабник. Какой в этом кайф?
Ромик пьёт, опершись о столешницу. Ноги скрещены, в брюках. Футболка в обтяг. Он не качок, но и не дохлик! Природа его наградила нормальной фигурой. Нужно только сберечь. Что он и делает, регулярно посещая спортзал. А я не хожу. Не люблю находиться в подземке, среди потных тел. К тому же, такие как Ромик, там клеют… Но не таких как я! Молодых и подтянутых. В шортиках выше колена и в топиках, из-под которых виден пупок.
— Зато любовник что надо, — говорит, подмигнув.
Перед взором опять фотографии. И мысль о том, что есть видео, где мы с Левоном вдвоём. Мы старались быть тихими! Только на качестве это не отражалось. Сколько раз он любил меня там, на рабочем столе? Подсадив на столешницу. Развернув к себе задом. Сколько раз представал перед камерой, скрытой, как я полагаю, цветком, без штанов…
Не дождавшись ответа, он произносит задумчиво:
— Зря ты больше не стала рожать. У тебя хорошо получалось.
Жидкость мерцает сквозь грани стакана. Я злобно смотрю на него:
— Окунев, я тебе не свиноматка!
И в этот момент вспоминаю себя после родов. Какой я была? Измученной вечными криками Соньки. Даже не видела мужа! Валилась с ног раньше, чем он приходил. Соня была неспокойным ребёнком. Пищеварение долго не ладилось. Молоко не пила, только смеси. Отыскать среди них ту, что ей подойдёт, было очень непросто. А тут ещё Севка, ревнующий маму.
Он всячески пытался привлечь к себе моё внимание. Так пытался, что однажды зимой заболел! Слёг с ангиной. Был жар. И в бреду, мой сыночек шептал:
— Мамочка, мама, не бросай меня. Не бросай меня, мам.
А всё потому, что отец объяснил ему, что он, дескать — взрослый. И его отведут в детский сад! А у мамы забот — полон рот, ей теперь не до взрослого сына.
Конечно, я вся была в детях. По горло! По самые уши. Кормёжка, готовка, болезни, капризы. С утра и до вечера я пыталась быть любящей матерью, знать, понимать и предчувствовать.
А Окунев — днём на работе. А вечером он возвращался и требовал ласки. Какое там? Я и помыться не всегда успевала! Переодеть ту футболку, где с утра ещё Сонька оставила след. Расчесать заскорузлый пучок из волос, что уже стали больше похожи на дреды.
— Маргош, давай няню наймём? Мы же имеем возможность, — предлагал мой заботливый муж.
Но я как-то раз услыхала про няню. Не помню, откуда взяла! Может быть, кто-то из мам поделился? Мы часто встречались на детской площадке. И кто-то из них рассказал мне историю няни-убийцы с Манхэттена. Семья наняла возрастную, приятную женщину, чтобы следить за детьми. А она заколола ножом двух малышек. Третий ребёнок ушёл, потому и остался в живых. И это всего лишь одна из историй! Вообще-то, любили девчонки делиться подобным. Как будто ужастики помогали наладить баланс. С точки зрения, что «у меня всё хорошо, да и ладно».
Конечно же, секс с Ромой стал редким настолько, что он периодически брал меня сонную.
— Прости, дорогой, я тебе компенсирую. Вот Севку в детсад отдадим, — убеждала я мужа.
Но даже потом тело как-то отвыкло. И стало другим! Я стеснялась раздеться при свете. Ведь знала: растяжки, отвислая грудь. Мне было так стыдно, так боязно.
— Ведь ты же не бросишь меня? Не найдёшь мне замену? — шептала, когда нам всё-таки удавалось остаться наедине.
Ромик меня целовал, убеждая в обратном:
— Маргоша, ну что за фантазии? Как я могу?
Получается, смог. Не единожды! Множество раз смог найти мне замену. И продолжает искать до сих пор…
— К тому же, — напоминаю я, вытирая посуду, — Тебе скоро другая родит.
Ромик ещё не ушёл. Допивает вторую порцию виски с колой, которую он приготовил уже для меня. У меня нет желания пить! Только если напиться.
— Рит, мы это уже обсуждали, — произносит он холодно, — Я не имею никакого отношения к этому.
Обернувшись, бросаю:
— Я не верю тебе. Не единому слову не верю.
— Не верь, — цедит Ромик напиток, — Твоё право, верить мне, или нет.
Я кладу полотенце на стул:
— Окунев, ну, признайся, зачем я тебе? У тебя куча баб! Ну, давай разведёмся?
Выпив залпом, отставив стакан, поднимает глаза. В них я вижу угрозу:
— Должно же быть в жизни хоть что-нибудь постоянное, правда? — голос его звучит мягко. Он нежно отводит мою светло-русую прядь от лица. Запах виски витает меж нами:
— И потом… Я люблю тебя, Рита! Невзирая на то, что ты — блядь.
Я напрягаюсь, готовлюсь ударить в ответ. Но в этот момент в коридор выбегают девчонки.
— Мам, там Бублик нассал на твой коврик для йоги! — информирует Сонька.
— А кто его вытащил? — упрекаю я.
— Бублика?
— Коврик!
В занятиях спортом я — полный профан! Единственное, на что меня хватило, так это — купить себе коврик для йоги и практиковать её, время от времени. С моей жизнью, это куда лучше всяческих там аэробик и шейпингов! К тому же, гимнастика — это моё, ещё с детства. Я всегда отличалась хорошей растяжкой. И даже сейчас могу сесть на шпагат. Ну, почти…
— Ну, я забыла свернуть, — признаётся дочурка.
— Вот сама убирай теперь! — отвечаю я.
— Фу, мам! Он обоссанный. Его теперь выбросить только.
Я вздыхаю, припомнив, какой был удобный, сиреневый коврик. И ведь только недавно купила его! Наш рассел-терьер, к слову, очень любит подобные вещи. У него такой фетиш: простёлки, дорожки, ковры. Мы потому и не стелим ковры. У нас пол с подогревом.
— Тоже, проблему нашли! Купим новый, — встревает Окунев, — Где там ваш засцаный коврик? Показывай!
Он, точно супергерой, выдвигается. Расступившись, девчонки его пропускают.
— Пап, а можешь нам с Люськой ещё по коктейлю сделать? — липнет Сонька, — Чур, мне банановый!
— А попка не слипнется? — хмыкает Окунев.
— Ну, пааа! — тянет Соня.
Уже из зала я слышу его мелодичное:
— Папа может, папа может, всё, что угодно! — и прижимаюсь затылком к стене.