Счастливы вместе

Глава 20

Сегодня особенный день. Я в магазине, накупила еды. Перво-наперво, двух окуней! Для себя, и для Ромика. Севка не будет, он вечно приходит наевшись. А Сонька у нас любит рыбу элитных пород. Ромке элитных не нужно! Его тёзка станет отличной основой для ужина. Окунев без головы. Думаю, как приготовить? Попроще: с лимоном, в фольге? Или заморочиться, сделать под сыром, с картошечкой?

Выбираю второе, ищу подходящие специи, травы. Ради такого случая можно истратить и пару часов. Отпросилась пораньше. Окунев как раз предупредил, что задержится. Так что времени — фора! Покупаю вино, Изабелла. Чтобы как в юности. Бэк ту зэ янг[1]!

Может быть, секс обеспечить, прощальный? А что? Я могу! Приоденусь: бельишко, которое он подарил, украшения. Надену всё лучшее разом. Отдамся! В коем-то веке, сама. Пусть запомнит. Раз сегодня особенный день, то и ночь будет тоже особенной…

Домой приезжаю гружёная. Ставлю продукты на кухне, иду облачаться в рабочий халат. Нужно успеть, чтобы встретить его уже в шёлковом. Вот Окунев будет в восторге! Глаза из орбит повылазят.

Кашеварю. Решаю сварить к рыбе рис. Не стану накармливать сильно! Нам же ещё предстоит половой «заключительный акт». Думаю, сделать минет, или итак обойдётся? Если сильно расстроится, сделаю. Если воспримет, как должное — нет!

Рыбка уже «отдыхает» на подушечке из овощей. Домой возвращается Сонька с терьером.

— Ой, мам! Ты уже дома?

— Да вот, решила побаловать вас разносолами, — шебуршу я фольгой.

Сонька кривит свой «папочкин» носик:

— Рыба что ли?

— Ага, окуней прикупила.

— Это что, хоть съедобно? — подходит она, глядя на рыбу под сыром.

— Ещё как! — улыбаюсь я.

Бублик ворчит, просит косточку. Я даю ему голову Окуня:

— Жуй, милый, жуй!

— Фу, мам! Отвратительно, — кривится Соня, — Бублик, ко мне в таком виде не лезь.

— Малыш, я котлетку пожарю? Рыбную. Скушаешь? — интересуюсь у Соньки.

Она огорчённо вздыхает:

— Ну, ладно, давай.

Всегда, что бы я ни предложила, она никогда не довольна. Зато, когда папа готовит, всегда караулит с тарелкой. Обидно, однако! У папы какое меню? То коктейли молочные, то домашний пломбир, то самодельный гамбургер. А у матери что? То супы, то котлеты. Ничего интересно! Просто еда.

Умудряюсь скормить Соне порцию, Бублика мою под краном. Вся морда его — в чешуе.

— Чем займёшься? Уроки поделала? — обращаюсь я к Соньке.

Она отвечает:

— Ага!

Сегодня её караулила мама, моя. На столе вижу краски и кисточки:

— Что рисовали с бабулей?

Соня хмыкает:

— Вид из окна, у меня в спальне сохнет. Показать?

— Ты, котёнок, беги, я потом посмотрю! А то мне ещё нужно на кухне прибраться, — смотрю я вокруг, измеряя на глаз фронт работ.

До возвращения Ромика стол будет накрыт.

Соньку долго уговаривать не приходится. Она, прихватив с собой Бублика, прячется в спальне. Затеряться в квартире, где куча дверей и двойной коридор, проще некуда. Так что и наш разговор с её папой останется здесь, в этой кухне.

Я, убрав со стола всё лишнее, расставляю тарелки на скатерти. Той самой, льняной, которую мне подарила свекровь! Я достаю её только по праздникам. Но, если быть честной, то у меня сегодня именно такой день — праздничный.

Рыбка томится в духовке, уже испускает пары. Рис сварился. Откинув его на дуршлаг, я добавляю поджарку и зелень. На тарелке нарезка, оливки и овощи. Два бокала, пока что пустые, ждут с обеих сторон. Приборы разложены. Осталось себя приукрасить, и можно встречать.

В спальне я долго решаю, какой из халатов надеть. Длинный, с тугим пояском и широким воланом по краю. Или слегка укороченный, с полупрозрачной тесьмой на груди? Выбираю второй вариант. Грудь чуть приподнята бюстиком. Самое то! Надеваю браслетик, который он мне подарил, из последних. Серёжки с бриллиантами, танцующий камень на шею. Этот подарок был им приурочен к рождению Сонечки. Как символично! Пожалуй, не стану я делать, как мама. Переплавить успею. Я лучше их сберегу, подарю Соне, когда она вырастет.

Стоя у зеркала, я вспоминаю тот день, когда впервые надела их. Из роддома вернулась другим человеком. Подавленным, дико усталым! Послеродовая депрессия началась ещё там и продолжилась дома. А тут Ромка, с цветами, с шампанским…

— Ром, ну какое шампанское? — фыркнула я, — Я ж кормлю!

— Ну, она же не пьёт всё равно? Ты ж сама говорила, — напомнил он мне и налил, — Хоть расслабишься, Рит.

Севка спал, Соня в коем-то веке затихла. И я решила — была, не была!

Пригубив, промурчала довольно:

— Как вкусно!

— Ну, вот, — Ромик вышел, вернулся с коробочкой, сел обратно за стол.

— Это мне? — удивилась я, глядя на бархат. Последний раз в подобной коробочке было кольцо.

Вообще, он не слишком транжирил тогда! Очень хотел доказать папе свою состоятельность. Много работал. Пахал, я бы даже сказала! Так что, любая весомая трата с его стороны, отражалась на нашем бюджете. Мы даже ремонт не успели доделать. Пока Севка рос, было некогда. Потом — не досуг. Это сейчас наше «гнёздышко» стало с иголочки. А тогда было стыдно друзей пригласить.

Окунев старший однажды пригнал к нашей двери бригаду рабочих. А Окунев младший сказал им:

— Отбой!

Я донимала его: почему? Ведь так будет быстрее. А он мне:

— Я сам оплачу.

И тут в тёмном бархате вижу… бриллианты.

— Ром, это что? — удивилась.

— Это брюллики, детка! — самодовольно оскалился он.

— Сколько это стоит? — попыталась представить.

— Не дороже тебя, — озадачился Ромик.

— Ром! Ну, зачем, а? — вместо радости я ощутила досаду. Как будто из-за меня, из-за этих бриллиантов теперь нам опять не доделать ремонт.

— Ну, как зачем? Чтобы были, — растерянно вымолвил Окунев.

Я вздохнула:

— Ну, где я их буду носить? На детской площадке?

— Рит! — вспыхнул он, — Это вместо спасибо?

— Я просто…, - с виной посмотрела на мужа, — А давай продадим эту квартиру? И купим поменьше. Нам хватит двушки! Ну, трёшки, в простом, не элитном жилье.

Он усмехнулся своим грустным мыслям:

— Я думал об этом. Но папа обидится! И потом, мы же будем расти?

— Ну, вот именно! Дети вырастут. Две разных комнаты хватит. А мы с тобой можем и в зале поспать, — подхватила.

— Да нет, я имею ввиду, что со временем нас будет больше, — он посмотрел на меня вопросительно.

— Ты про внуков? Так это когда? — я махнула рукой.

— Нет, — отверг Ромик доводы, — Я про детей! Я троих хочу, Рит.

Я насупилась:

— Вот хочешь, сам и рожай! Мне довольно.

Шампанское выдохлось, ужин остыл. Под халатом моё незнакомое тело вело себя так, будто я не хозяйка, а гостья. Я носила бондаж, но отвислая кожа никак не хотела сходить. Груди ныли. Как назло, молока было много! Было трудно себя ощущать не коровой, а женщиной. Ромик остался таким же, как был. Только я изменилась.

— Может, хотя бы примеряешь? — он указал на комплект.

Я улыбнулась:

— Прости, дорогой. Ну, конечно!

Встав и приблизившись к зеркалу, я сначала продела серёжки. Казалось, что мочки опухли. Как будто они стали больше, и винтик никак не пролазил. Но я протолкнула его! А кулон одел Ромка.

Я взглядом окинула нас в отражении зеркала. Он, подтянутый, в белой футболке, как будто случайно зашедший сюда, на чаёк. Я — в халате, скрывающем верхнюю часть моего располневшего тела. Взгляд погас, под глазами круги.

«Бузыкина, ты хоть бы накрасилась», — отругала себя, опустила глаза. Они не блестели уже. И на фоне бриллиантов особенно явственной стала моя «нагота».

Сколько времени минуло. Я изменилась! Мой женский расцвет начался, когда Соня чуть-чуть подросла. Помню, Окунев так не хотел, чтобы я возвращалась к работе. Упрекал в эгоизме, когда отдала нашу дочь в детский сад.

— Ну, что ты там заработаешь? Смех один! Крохи, — он тогда уже ведал большой к тому времени сетью семейных аптек. Отец потихоньку ему поручал то одно, то другое. Так как Ромик не брал денег в долг, зарабатывал сам.

— Я просто устала сидеть дома, пойми! — пыталась я объяснить.

— Вот именно, ты! А ты Соню спросила? Хочет она в детский сад, или нет? — он давил на больное.

— Никто из детей не хочет! Но все привыкают, — кивала в ответ.

— Зачем? Ну, зачем? Потому, что её маме скучно? — вставал в позу Ромик.

— Скучно? — удивлялась я, — Ты бы хоть раз посидел с ними дома один, я бы глянула, как тебе скучно?

— Для этих целей у меня есть жена! — возмутился.

— Ах, вот оно что? Вот для чего я тебе? — я вздохнула. А Ромик смягчился и стал утешать.

Да, мы частенько ругались. Каждый из нас тянул на себя одеяло. Но семейные ссоры, как правило, завершал примирительный секс. Так было до тех пор, пока Ромка не стал изменять…

Я смотрю на часы. Выдыхаю. Дело осталось за малым — достать документ! Я сегодня наведалась в лабораторию. Тест на отцовство готов. Представляю уже, как оскалится Ромик, главное, чтобы не подавился. Потому, сей презент я ему поднесу после трапезы.

Вынимаю из сумочки белый конвертик с эмблемой НИИ. За которым заехала лично. Ещё не открыла, но знаю, что там. Положительный тест! Настоящий, правдивый, который я суну ему в физиономию. Также, как он мне совал…

Предварительно всё же, решаю его распечатать. Пожалуй, лучше будет преподнести ему именно так, в развёрнутом виде. Не то, увидев эмблему, порвёт, или выбросит. Испортит мне всю красоту!

Осторожно расправив листок, я читаю. «Результаты анализа ДНК… Локус… Размеры аллей…». Вот! Самое главное — интерпретация. На данном этапе мой пульс замирает. Так как в финале — нули! Комбинированный индекс отцовства, где один гордый ноль, соревнуется с нулевой вероятностью, в купе со знаком процентов.

Я, ощущая себя полной дурой, смотрю на нули. Как будто, чем дольше я буду смотреть, тем выше надежда, что вместо нуля нарисуется девять.

— Но этого просто не может быть, — удивлённо шепчу себе под нос. Ну, какие нули? Они что, обалдели? Ведь он же — отец. Он — отец!

В двери ковыряется ключ. Я надеюсь, что это Севка вернулся с прогулки с Наташей. Но, нет! Это Окунев, собственной персоной. Сую документ в свою сумочку. Потом… Я потом разберусь.

Он, увидев меня, застывает на коврике:

— О! Ты сегодня… Божественно выглядишь!

— С-пасибо, — поправляю я прядь. Ещё, дура, причёску слепила. Уйму шпилек истратила. Лишь бы его впечатлить…

Ромик, разувшись, проходит. Устало вздыхает, ведёт носом по ветру:

— Запах, какой!

— Ой, там же рыба! — я мчусь, выключаю духовку. Слава богу, что рыба не высохла.

— В честь чего это? — Ромик проходит на кухню. Расстегнув рукава, задирает к локтям.

Я порывисто дышу, пытаюсь выдумать причину. Все мысли вон из головы, как будто и не было! Боже мой, как я зла на себя. На него! Хотя, по идее, мне стоит быть радостной? Мой муж не соврал. Он был честным. Но именно это и злит.

— Да так, — пожимаю плечами, — Просто рыбу купила, решила запечь.

— Ух! Боюсь даже спрашивать, чем заслужил эту радость? — изумляется он, когда я вынимаю горячий пока ещё, противень.

— Говорю же, просто так! Купила рыбу, решила запечь! — раздражённо бросаю.

— Ну, чего ты, Маргоша? Не злись. Просто так, значит просто, — соглашается Окунев, ждёт, пока я наложу.

Я под пристальным взглядом кладу ему рис, сверху рыбу, а сверху — салатный листок.

— А где Соня? — интересуется он, беря вилку.

— Смотрит мастер-класс по рисованию стрелок, — говорю, так как сама слышала, как из дочкиной спальни вещает какая-то блогерша.

— А, ясно! — тянет Окунев, — Сегодня же тёща была? Сегодня у нас рисование.

Я не вдаюсь в подробности, что рисовать нужно не на бумаге, а на глазах. Я вообще помалкиваю. Лихорадочно думаю, что предпринять? Позвонить завтра Верке? Вдруг она перепутала что-нибудь? Или наведаться в лабораторию…

— Маргош, ты волшебница! — делится Окунев, с наслаждением хавает рыбу. Только такие как он едят подобных себе.

Я усмехаюсь: «Устроила, блин!». Теперь этот праздник — бессмысленный. Ужин бессмысленный. Всё…

Он берётся рассказывать мне, как прошёл его день. Я вяло делюсь своим собственным. После ужина, как и обычно, спешу собирать со стола. Ромик тянется, гладит живот:

— Спасибо, любимая! Всё очень вкусно.

Он встаёт. Но совсем не за тем, чтоб уйти. Закрывает дверь кухни. На внутренний хлипкий замок. Я хватаю ртом воздух:

— Ром… Я п-осуду помою.

— Потом, — надвигается он.

— Я… нет! Ром, подожди, — отступаю назад.

— Ну, чего, подожди? Думала, я не замечу? Думала, я у тебя такой невнимательный? А я всё замечаю, слышишь, всё? — он прижимается, дышит в висок.

— Ром, я не это имела ввиду. Не сейчас, — избегаю настойчивых, жаждущих губ.

— А когда? — он сжимает меня под одеждой. Сквозь тончайшую ткань проступают соски. Властной ладонью раздвинув халат, произносит, — Хочешь в скромницу поиграть, а?

Я напрягаюсь, кусаю губу, когда руки скользят по спине, задирая подол. Резким движением он отстраняется, вынуждает меня развернуться спиной. И вот, его руки уже на моих ягодицах! А я продолжаю стоять, подставляя себя. Зная, что если отвергну, возьмёт меня силой. Уж лучше быть паинькой. Ведь сама соблазнила. Надела бельё…

— Ммм, давненько ты их не носила, — говорит, очевидно, про трусики. Под тонкой резинкой рука совершает манёвр, — Давненько я их не снимал.

[1] Back to the young, — в переводе с английского, «назад в юность».