Сними очки, ботаничка

Глава 10 с Др.

— С днем рождения тебя! С днем рождения, моя доченька!

Сквозь темноту виднеется огонек свечи. Мама входит в комнату и подносит торт прямо ко мне. Тру глаза и улыбаюсь — она так делает каждый год.

— Ну давай, загадывай желание!

Просто мама не знает, что мое желание из года в год не исполняется. Сначала я хотела, чтобы приехал папа. Потом, когда поняла, что это, наверное, не сработает, стала желать, чтобы Митька Фомин обратил на меня внимание. Можно сказать, оно исполнилось, но с опозданием на пять лет. И не столько на меня, сколько на созданный мной образ.

А чего я хочу сейчас? В голове мелькает вчерашний день, веселое удивленное лицо Клюева: как он подставляет мне спину, а я обнимаю его; как мы бегаем по площадке, смеемся, я держусь за него, а он периодически наклоняет меня, делая вид, что вот-вот уронит, но сам держит крепко.

— Мира? — аккуратно трогает меня за плечо мама. — Ты опять ушла в себя... Загадывай, доченька, то, чего хочет твое сердечко. Ну давай.

И я загадываю, желая то, что никогда не случится. Потому что понимаю: всё это не по-настоящему, так просто помечтать, лишний раз понадеяться.

Мама обнимает меня, целует, и мы идем есть торт. Я надеваю юбочку, которую мама купила мне к первому сентября, но я ее проигнорировала.

— Ого! Это что такое?

Слезы наворачиваются на глаза моей мамы, и она крепко обнимает меня.

А я только киваю головой. Решила, что лучше по факту пусть узнает, что мои «новые подружки» — три широкоплечих парня и девочка-гроза всей школы. И Катю попросила молчать.

Пока иду до школы, приходит сообщение от Фомина.

Отвечаю ему: «С загадывания желания. Мне сегодня 18».

«Ого! Поздравляю! Теперь можно всё. В субботу отметим. С меня подарочек, а с тебя поцелуйчик».

Точно, в субботу договорились встретиться. Не замечаю в мыслях энтузиазма. Может, все-таки признаться ему? Он вроде нормальный, не разозлится. Витя, если что, меня в обиду не даст, поможет объясниться. Забавно, как я ему быстро начала доверять, как будто мы с ним все время были вместе.

Приходит снова сообщение. Лезу в телефон.

«У черепахи болит спина, кто-то перестал быть малышкой сегодня. С днем рождения, Мира».

Смеюсь.

«Ты крепкая черепаха. Хочу еще кататься. Согласна, чтобы это был мой подарок на ДР».

«Ну уж нет, хорошего понемножку. Тем более, прячься — если найду, уши оторву».

Краснею и смеюсь. Сегодня на дополнительных занятиях планирую осуществить свой коварный план. В портфеле — муляж оторванного пальца, а в голове — гениальная идея. Я же обещала отомстить за то, что он меня вечно пугает.

Уроки пролетают незаметно, и я бегу в кабинет химии. Достаю резиновый палец, на другой надеваю муляж с косточкой — выглядит жутковато. Немного мажу руку красной краской.

Захожу в кабинет. За столом сидит Витя, уткнувшись в телефон. Поднимает глаза и бросает небрежно:

— Что случилось?

Скидываю «палец» на пол, хватаюсь за руку, начинаю охать и ахать, корчась от мнимой боли.

Клюев мечется взглядом по полу.

— Я теперь буду уродливая! — всхлипываю я, стараясь, чтобы голос дрожал. Вроде получается правдоподобно. Ну должна же девочка в шоке переживать о своей внешности?

Ну всё, меня, кажется, быстро раскусили, и я думаю, куда бы рвануть.

— Мира, это кровь... Кровь! — вдруг он резко бледнеет, швыряет противный резиновый муляж прочь и отступает, натыкаясь на стол. Глаза становятся стеклянными. — Мне плохо... не могу дышать... — бормочет и садится на пол, пытаясь расстегнуть рубашку, а потом замирает и оседает на пол.

— Витя? Витенька... — выдыхаю я, замирая на секунду. — Витя! — кидаюсь к нему, припадаю ухом к его груди. Сердце стучит, слабо, но стучит.

Но парень не реагирует. Сажусь на него сверху, абсолютно не думая о том, что моя юбка задирается, обнажая ноги. Бью его по щекам, но он не приходит в себя. Что делать? Я же всё читала, знаю, но так страшно. Какой из меня врач? Меня накрывает паника. Искусственное дыхание? Точно. А нужно ли? «Мира, какая ты забывчивая, ничего не помню...».

Запрокидываю его голову, зажимаю ему нос и изо всех сил вдыхаю воздух в его рот.

— Витя, пожалуйста, не умирай, — голос срывается на шепот. — Я без тебя пропаду... Кто будет мои булочки доедать? — снова делаю вдох, наклоняюсь к его рту. Губы мягкие и вдруг...

В какой-то момент прихожу в себя, чувствуя, что он отвечает мне, и наши губы соединяются в легком поцелуе. Сильная рука тяжело ложится мне на бедро, сжимая его. Я вздрагиваю и отрываюсь. Его темные глаза уже открыты и смотрят на меня с хитрой, торжествующей ухмылкой. Прядь черных волос спадает ему на лоб.

— Руки убрал, — пытаюсь звучать строго, но получается сдавленно.

Затем он поправляет мою задравшуюся юбку, опираясь на локоть. Его белая рубашка с красными разводами обтягивает крепкие плечи и широкую грудную клетку. Я сижу на нем, поправляя свои круглые очки и заплетая за ухо выбившуюся из светлой косы прядь.

Отталкиваюсь от его груди, разгневанная и встревоженная, и со всей силы ударяю кулаком по его грудной клетке. Он начинает кашлять.

— Мира... — с трудом выговаривает он, хватаясь за грудь и садясь.

— Значит, это ты меня разыграл? А я тут... — замахиваюсь снова, но он ловит мои запястья одной рукой и заводит их назад. Продолжаю сидеть на нем в крайне компрометирующей позе, и готова провалиться сквозь землю.

— Ты мне рубашку испортила. А я в ней на твой день рождения собирался.

— С голым торсом? — подмигивает он.

Заливаюсь густой краской. Клюев видит это и медленно, понимающе улыбается.

— Да ну тебя, — я слезаю с него. — Но, честно, сегодня я задумалась: стоит ли мне быть врачом? Потому что в критических ситуациях я слишком долго размышляю.

— Я тоже думаю, что из тебя мог бы получиться отличный химик или учёный. Возможно, ты откроешь что-то значимое для науки. Всё-таки в тебе есть что-то такое гениальное, — поднимается с пола следом за мной.

— Ты правда так считаешь?

— Да. Ты определённо создана для чего-то большего.

— Это что такое? Почему всё в крови? — отвлекает нас от разговора Тамара Львовна, входящая в кабинет.

Клюев осторожно подводит её к стулу и усаживает.

Тамара Львовна встает и достает мне книгу — «Химия без преград. Самые интересные открытия».

Эти два человека побуждают меня задуматься о личных изменениях и новых открытиях.

Благодаря тому, что я возвращаюсь домой раньше, у меня есть достаточно времени, чтобы подготовиться к празднику без этой вечной спешки, когда все валится из рук.

— Мам, ты где? — кричу я, уже перерыв полшкафа. — То самое красное платье, ну помнишь же? Где оно?

В дверь просовывается мамина голова. Она смотрит на бардак из моих вещей и тяжело вздыхает.

Начинаю убирать вещи обратно в шкаф. Беру первое, что попадается под руку — розовую кофту. Под ней нахожу белую юбку. Смотрю на одежду, и в голове проносится тот вечер на дискотеке. Как я тряслась от страха, боялась подойти к Мите. Казалось, это конец света. А сейчас думаю — да ерунда все это! Подошла бы и поговорила спокойно. Но тогда я никогда не узнала бы о Вите, о том, какой он смешной, сильный и понимающий… Неужели я повзрослела?

— Мирочка, а платье-то красное зачем? — мама возвращается с нарядом в руках. — Кто-то особенный будет?

— Хочу блистать, как ты учила, — улыбаюсь я. — Восемнадцать лет всего раз в жизни бывает. Еще и линзы нужны, и помада, и тушь… — Верчусь перед зеркалом, ловя свое отражение.

Витя сказал, что я красивая... И если считать, что мое первое искусственное дыхание было почти похоже на поцелуй, то мы уже даже целовались. Щеки начинают розоветь.

— Кудри делать будем? — мама смотрит на меня оценивающе.

— Не-а, только волосы распустить.

Час спустя я вообще не узнаю себя в зеркале. Мама достала какую-то свою супердорогую французскую заколку, собрала мои волосы, оставив несколько изящных локонов. Вот это да… А я еще отказывалась пользоваться ее талантами. Зря.

— Ну ты просто куколка! — мама смотрит на меня, и глаза на мокром месте. — Такую дочь видеть — это ж счастье. Не зря я тебя двадцать часов в муках рожала… Вылезла вся синяя, с кривым носом. Я уж думала, навсегда такой крюк останется, даже хирургов искала…

— Мам, ну нос у меня нормальный! — хохочу я и обнимаю ее.

— Да шикарный нос. Моя порода.

Я чуть ли не бегом несусь открывать, чтобы избежать этого разговора, результат которого и так очевиден.

Поправляю платье. Алое, из струящегося атласа, с открытыми плечами. Сидит как влитое, подчеркивает все, что нужно, но выглядит элегантно. Сама в шоке, что мне нравится. Что-то я волнуюсь. А что, если Витя так и не успел переодеть свою испачканную краской рубашку? Будем оба в красном. Улыбаюсь этой мысли. Считаю до трех и открываю дверь.

На пороге — Катя.

— Ничего себе! — глаза у нее круглые. — Это что за модель меня встречает?

Она входит, разглядывая меня.

— Ты точно уверена, что это просто дружеская тусовка, а не встреча с фанатами? — обнимает меня, и от ее слов становится приятно.

У подруги безупречный вкус. Если ей нравится — значит, и ему… Стоп. А ведь ему нравится Катя. Значит, и ее вкус ему импонирует. Мда, что-то мне в этой логике не нравится.

— Катюш, привет, — мама сияет. — Ну как тебе наша звезда?

— Спасибо, моя милая, — целует она мою подругу.

— В следующий раз я к вам за прической и макияжем приду. Это нереально круто!

— Давайте, — поправляет свое обтягивающее черное платье. Оно сидит на ней идеально, потому что Кислова — настоящая красотка. Стройная, с большими глазами и длинными ресницами, которые, если накрасить, то ими, как в песне, можно взмахивать и взлетать.

— О, а помаду давайте блестящую яркую, есть такая? — слышу я их разговор.

Смотрю в зеркало, и моя уверенность куда-то улетучивается. Я никогда не сравнивала себя с другими. У меня есть мозги — и это мое главное достоинство. Я бы отдала всю красоту мира, лишь бы не потерять свой ум. Но сейчас я не уверена… А мальчикам разве нужны мозги? Или им важно наполовину красота, наполовину ум? А как же внутренний мир? Меня накрывает паника. Я не готова к таким мыслям. Как сделать так, чтобы выбрали меня? А кто вообще должен выбирать? Мира, да что с тобой? Дыши глубже. Что-то внутри ломается, и я не до конца понимаю что. Ощущаю полную беспомощность, а спросить не у кого.

— Мира! Мирочка! — кричит мама, выдергивая меня из мыслей. — Там в дверь звонят! Ты что, не слышишь? Открой!

Вместе с ее голосом до меня доходит настойчивый звонок. Подхожу к двери, все еще в своих мыслях. Открываю. Слышу восхищенный свист.

— Ничего себе, — присвистывает Сонька Тихая. — Вот это подготовилась.

На пороге — вся команда. Серафим с огромным букетом, а за его спиной Витя, который буквально держит под руку Афанасия. Тот стоит, покачиваясь, с глупой улыбкой во всю физиономию. И завершает компанию Соня Тихая — в джинсах и черной толстовке, с каменным лицом. Она цокает языком, глядя на Афанасия.

— С днем рождения, — Серафим сует мне в руки цветы. Его лицо напряжено. — Мира, я только поздравить, остаться не смогу.

— О, принцесса, здравствуй! — раздается замедленный и веселый голос Афанасия. Он делает шаг вперед, пошатываясь. — А ты думала, от меня убежишь?

Я смотрю на него в полном недоумении. С кем он меня путает? Обстановка на пороге стремительно превращается в абсурд.

— Да ладно? Подожди… Ого, — Афанасий с внезапной трезвостью в голосе поворачивается к Соньке. — Ты в курсе, что это Мира-то была?

— Ну и что? — бросает она, не моргнув глазом.

— А ты что, знала? — удивляется парень. — Так ты правда была на дискотеке, — ржет он.

— Афанас, не беси людей, пошли уже. Мира, с днем рождения! Сорян, он как всегда… — Соня пытается его развернуть.

— Я ничего не понял, — злится Серафим, его терпение лопается. — Что он опять несет? Тихая!

А вот я понимаю, что сейчас передо мной еще два человека, которые знают о моем маленьком секрете. Но мне везет, ребята начинают между собой разбираться, и все благополучно обо мне забывают.

— А че Тихая? Я что, виновата? — огрызается она. — Ты за ним должен следить как цербер, а не я!

На фоне их перепалки веселый Афанасий достает из-за спины стеклянную бутылку и покачивает ею у моего носа.

— Смотри, что для поцелуйчиков принес! — он подмигивает мне. — Будем в бутылочку играть, учиться целоваться…

Его фраза обрывается на полуслове, потому что Витя с невозмутимым видом аккуратно, но сильно бьет его локтем в солнечное сплетение. Афанасий хрипло охает и начинает давиться кашлем.

— Мирочка, что ж гостей в коридоре держишь? — сзади раздается мамин голос. Она появляется в проходе и замирает, окидывая взглядом нашу разнополую и разноголосую компанию. — Мальчики? Какая неожиданность…

— Я вообще-то девочка, — мрачно поправляет ее Сонька.

— Я бы поспорил, — тихо, но очень отчетливо бурчит себе под нос Серафим.

Мы с Соней это слышим: она смотрит на него смертоубийственно, а я — осуждающе.

— Да я про них, про мальчиков! — тут же поправляется мама. — Просто Мира говорила, что одни девочки будут…

— О, Татьяна Воскресенская, ничего себе! — вдруг оживает Афанасий, вытирая слезы после кашля. Он смотрит на мою маму с неподдельным восхищением. — Мира, теперь понятно, в кого ты такая красивая. В свою сестру! — он галантно подмигивает маме.

Мы все замираем с открытыми ртами. Картина маслом: Соня закрывает лицо ладонью, Витя смотрит в потолок, сдерживая улыбку, а Серафим просто пыхтит, как разъяренный дракон, и я вижу, как он сжимает кулаки, пытаясь сдержать желание придушить родного брата.

А мама… Мама вся расцветает.

— Ну проходите, проходите, что стоите, — сразу же говорит она, смущенно поправляя волосы. — Мне, правда, очень приятно, но я все-таки мама, а не сестра.

— Вы просто прекрасно выглядите, — Афанасий, забыв про все на свете, проходит вперед, берет ее руку и с нарочитой галантностью целует. Серафим хватает его за шиворот, пытаясь остановить и вытащить обратно.

— Мы домой, — сквозь зубы говорит он, извиняюще улыбаясь маме. — Брату немного нехорошо, не хотим никому портить праздник.

— Да ерунда! Мы его тут быстренько на ноги поставим, — машет рукой мама. — Его синдром отлично лечится хорошей едой и диваном. Что я, молодой не была? Ой, как же он похож на моего Андрейку, такой же хулиган...

— Да я такой, — радостно соглашается Афанасий и, вырвавшись из хватки брата, проходит в квартиру.

Серафим с пораженным видом смотрит ему вслед, потом тяжело вздыхает и, проходя мимо меня, коротко бросает: — Прости.

— Да ничего страшного, — успокаиваю я его. — Мам, держи, это тебе от Серафима цветы, — передаю ей букет.

— Ой, какая прелесть! Спасибо огромное! — она принимает цветы. — И не волнуйтесь, молодой человек, ваш брат попал в нужное место.

Сзади ко мне подходит Катя и шипит на ухо:

— Тс-с-с! — шикаю я на нее. — Какая же ты невоспитанная.

— Она ненормальная, прекрати.

— Соня, проходи, не слушай никого, — говорю я ей, чувствуя, как ситуация снова накаляется.

— Да я пойду, я просто Афанасу помочь хотела… — она мямлит, смущенно отводя взгляд.

Я хватаю ее за руку и тяну за собой в квартиру.

— Ну ладно, — сдает она позиции. — А пожрать есть чо?

Я не могу сдержать улыбку.

— Ого, — свистит Сонька, и ее каменное лицо наконец смягчается. — Тогда спасибо. — И она еще раз мерит Катю убийственным взглядом, прежде чем пройти вглубь квартиры.

Последним заходит Клюев. Белая рубашка, темные джинсы и аккуратная стрижка. Он подстригся? И от него исходит такой приятный аромат духов, что я невольно наклонилась чуть ближе, чтобы уловить его. Мы обмениваемся взглядами, но не успеваем произнести ни слова, так как Катя стремительно выходит вперёд.

— Витя, привет, — ее голос звучит сладко-приторно.

— Пойдем, проведу тебя, — неожиданно берет она инициативу в свои руки, а я так и остаюсь стоять на своем месте. Это не входило в мои планы. Мне хочется схватить его за руку, вцепиться в рубашку и закричать: «Стой! Мы должны поболтать, обсудить этот день, наши шутки, пару раз пнуть друг друга!»

— Витенька, проходи, я тебя помню, — вмешивается мама. — Вы с Мирочкой учились вместе… Ой, как неожиданно. Ну ты и красавчик стал, здоровый такой, а то ведь был худенький — ветер сдул бы.

— Спасибо, — улыбается Витя и протягивает мне пакет. — С днем рождения, Мира.

— Не нравится? — весело прищуривается.

Я лезу в пакет и нащупываю мягкую игрушку-антистресс в виде пингвина.

— А почему пингвин?

— На тебя похож, такой же смешной. Ну и я люблю пингвинов.

— Там еще что-то.

Беру термокружку и вопросительно смотрю на него.

Катя смотрит на нас с каким-то странным выражением лица, а я присоединяюсь к его смеху. Мне ужасно хочется схватить его за короткие волосы и потереть эту глупую, но такую милую голову.

— Спасибо, — выдыхаю я, и смех внезапно затихает, превращаясь в теплую, смущенную улыбку. — А это мы сейчас будем делать? — показываю на вулкан.

— Я даже не сомневался, — подтверждает Витя, все еще улыбаясь.

— Ну что, пойдем? — Катя настойчиво берет его под локоть. — Нам туда.

За столом уже все собираются. Афанасий с аппетитом ест всё, что ему дает мама, и не перестает ее хвалить, утверждая, что никогда раньше не пробовал ничего вкуснее. По обе стороны от него садятся Серафим и Соня, которые не сводят друг с друга глаз и пыхтят, как два паровоза. Катя располагает Витю рядом с собой. Я занимаю место во главе стола.

— Итак, ребята, вы можете есть, а я пока устрою вам шикарное извержение. Идеально было бы, конечно, сделать из дихромата аммония или перманганата калия с глицерином, но сегодня сделаем детский вариант.

Пока вожусь с порошком бикарбоната натрия и лимонной кислотой, украдкой бросаю взгляды на Витю. Мне так радостно, что он тут. Я показываю ему, что делаю, он ободряюще кивает головой, но его отвлекает Катя, и он отворачивается.

Внутри меня начинает извергаться. Мой собственный, личный вулкан ревности. Пока лава не достигает эпицентра, я пытаюсь глубоко дышать. Чего я злюсь? Он пришел сюда, чтобы общаться с ней.

Вспоминается тот день, когда я спросила его, особенная ли для него Катя… Он пристально посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами и спросил, особенный ли для меня Фомин. Я ответила, что это не его дело. Тогда он заметил, что и не моё.

Злюсь, и ничего не получается. Дурацкий опыт. Пакет с блестками рвется как-то неудачно, руки не слушаются.

Краем уха слышу, как Катя смеется над какой-то плоской шуткой Клюева. Он явно не говорит ничего смешного. Что происходит?

Ты посмотри на него. Бабник! Смотрит на мою подругу с интересом, улыбается, наливает ей газировку. Ухаживает.

Беру воду, наливаю в пластиковый стаканчик и тут же разливаю. Тяжело вздыхаю. Да ну его, этот вулкан… Отставляю стакан и вытираю лужу салфетками.

— Что там у тебя? — рядом со мной присаживается Витя.

Я смотрю на него с восхищением, мой спаситель, пришел ради меня. Витя пытается открыть пакетик с порошком, а я хочу привлечь его внимание. На ум приходит статья, которую мы читали с Катей: «Чтобы парень обратил внимание, можно его подтолкнуть под столом». И я толкаю. Рука Вити дергается, и он просыпает немного порошка на себя.

— Мира! Аккуратней, — шипит он.

Катя берет салфетку и ловко вытирает ему джинсы.

У меня остается пара секунд до внутреннего взрыва. В голову ударяет: я хочу, чтобы он улыбался только мне. Это настолько неконтролируемо, аж пугает. Что это? Почему я так реагирую? Мой взгляд скользит по Вите — его идеальный профиль с сильным подбородком, короткие темные волосы, ровный нос и симметричные розовые губы.

Мне нравится Витя.

Не просто как друг. Как парень. И я не понимаю, что с этим делать. Внутри резко затихает, уступая место страху и растерянности. Так не должно быть.

Разглядываю Катю, которая помогает ему аккуратно замешивать «лаву» для вулкана. Они делают все синхронно, понимая друг друга с полуслова. Они подходят друг другу.

Хлопки стихают, и Афанасий, поднимая бокал с газировкой, замечает Кислову.

Тишину разрезает смачный подзатыльник, который Соня отвешивает любителю взболтунуть.

— Ась? Я опять что-то не то ляпнул? — невинно округляет глаза Афанасий.

Пользуясь моментом, я поднимаюсь.

— О, торт, обожаю, — оживляется Афанасий. — Мира, у тебя лучший др в моей жизни, всё так вкусно, зови в следующий раз тоже. Я тебя на свое тоже позову, мы правда на речке с пацанами до победного тусим, кто первый упадет, — смеется он, а моя мама строго на него смотрит. — Не, ну там еще Сонька, она следит за ситуацией. Хотите, и вы приходите, — он галантно кивает маме.

Я умехаюсь.

— Спасибо, подумаю.

Собираю разбросанные упаковки, пролитые блёстки и сбегаю в свою комнату под предлогом поиска торта. Руки слегка дрожат. Скорее бы это всё закончилось. Скорее бы они все ушли.

В комнате становится легче дышать. Подхожу к стене, где висит таблица Менделеева, и вожу пальцем по пластику. Это мой способ успокоиться — найти логику в хаосе чувств.

Витя — углерод. Основа всего живого. К нему всё тянется, вокруг него всё строится. Катя — кислород. Яркая, необходимая для горения. Без нее углерод — всего лишь уголь. А я…

Мой палец останавливается на элементе Si. А я — кремний. Следующий за углеродом. Способен создавать прочные связи, но мои миры — из песка и стекла. Прочный, но хрупкий. Основа скал, а не жизни.

За своими химическими успокаивающими рассуждениями я не слышу, как в комнату входит Витя. Он подходит так тихо, что я вздрагиваю, только когда слышу:

— Мира…

Не оборачиваюсь, чувствуя, как сердце колотится в горле.

— Там все торт ждут, — шепчет он, упираясь руками в стену по бокам от меня, зажимая меня между собой и прохладной поверхностью.

Если бы ты был кислородом… а я — кремнием, между нами была бы самая прочная связь на планете. Та, из которой сложена земная кора. Но нет… мысленно рассуждаю я.

— Занято уже, — бурчу, вспоминая Катю в черном обтягивающем платье.

— И кем же? — произносит он грубовато, и в голосе проскальзывает недовольство.

Я поворачиваю голову. Его темные волосы, коротко стриженные, и внимательный взгляд заставляют меня почувствовать себя на допросе.

Витя постукивает костяшками по стене.

Мне становится пусто и холодно.

— Ага. Хочу Катю позвать.

Словно капля воды, упавшая на раскаленный литий, эта фраза вызывает во мне бурную, шипящую реакцию.

— Куда позвать? — неожиданно раздается голос подруги, которая приходит в самый неподходящий момент. Мы одновременно оборачиваемся к ней.

У меня в ушах звенит, а Клюев продолжает:

— Меня сегодня и позвали, чтобы с тобой пообщаться. Да, Мирочка?

Он поворачивается ко мне с недовольным лицом.

Виктор поворачивается ко мне с тяжелым взглядом, в котором читаются досада и нетерпение. Он будто хочет что-то сказать, но сдерживается. Или ждет от меня каких-то слов?

— Спасибо за приглашение, Мирослава. Я, наверное, без сладкого. Пора двигать.

Потому что понимаю, что больше никаких встреч не будет.

Он разворачивается и уходит, оставляя меня наедине с таблицей Менделеева. Кремний может быть основой для процессоров, управляющих сложнейшими системами. Но в мире живой природы все равно правят углерод и кислород.