Сними очки, ботаничка

Глава 8 Понедельник — день тяжелый.

Привет, понедельник! Как ты прекрасен! Иду в школу, и холодный ветер пронизывает насквозь, словно пытаясь привести меня в чувство. Мама с трудом разбудила меня утром. На мой раздражённый посыл отправить всех куда-нибудь в далекую галактику или в черную дыру ответила, что нашла мне психолога. Уверяла меня, что мой подростковый возраст начался слишком поздно, и теперь она боится моих поступков. Особенно после того, как я пришла домой в грязном пальто и зеленым окровавленным пальцем.

— Что случилось? — шипела она, пока я пыталась оттереть грязь с пальто.

— Кто в здравом уме будет копаться в промерзшей земле октябрьской ночью? Там одни психи в твоем обществе палеонтологов! Запрещаю тебе туда ходить!

Я покорно согласилась, а потом, дойдя до ванны и увидев себя в зеркале, поняла: мама боялась не того. Доисторическое прошлое совсем рядом стояло и смотрело на меня. Мое отражение было готово к помещению в музейную витрину с табличкой «Хомо сапиенс в естественной среде обитания». Я напоминала самое простое одноклеточное, едва способное к жизни: синяки под глазами от туши, царапины на щеке, кажется, пятно на лбу. И этот жалкий экспонат видели мальчики. Я тогда понадеялась, что темнота всё-таки сжалилась и спрятала от всех мою неприспособленность к этому миру.

...А потом мой телефон зазвучал, и мне пришло одновременно два сообщения с одной и той же фразой: «Ты дома?».

И сейчас понимаю одно: если с Митей всё было проще — он меня не знал настоящую, и его можно было игнорить в школе, то с Клюевым мне сегодня придется сидеть за одной партой. Не представляю, как буду себя с ним вести, особенно после его интересного рассказа.

— Привет, Мира! Ты чего опаздываешь? — догоняет меня моя подруга Катя на подходе к воротам школы. — Ты уже обычно в это время сидишь в классе и решаешь какие-то задачки.

— Так получилось, — тихо говорю я.

— Ой, ну ладно, что ты в последнее время какая-то странная. Кстати, ты уже думала насчет своего дня рождения? Напомню, что кто-то в четверг станет совершеннолетней. Можно будет у тебя просить пиво покупать, — радостно трещит Катя.

— Что? — останавливаюсь я. — Ты пьешь пиво?

— Да ладно тебе, я так, шутка-прибаутка. Ну так что? А шампанское будет? Твоя мама обещала купить, — смеется подруга.

Я смотрю на нее и вспоминаю, что обещала помочь Клюеву. Он-то меня не сдал, причем уже много раз, и как бы я правда ему должна.

— Катя, а тебе Витя нравится? Ну, может, внешне? — спрашиваю я.

— Какой Витя?

— Клюев.

Кислова резко останавливается.

— Нет, он бабник. А что, ты влюбилась? Так и знала, теперь я понимаю, почему ты так себя ведешь.

Гиппократ, отец медицины! Так и знала, что она подумает неправильно. Ох уж эта моя прямолинейность... Но не могу я изворачиваться. Точно не могу? Кажется, недавно я копала землю с обществом палеонтологов. Может, все-таки просто не хочу? — рассуждаю я.

— Мира! Ты опять ушла в себя, очнись, — потолкала меня подружка.

— На самом деле, он не бабник и мой друг теперь. Он тоже придет на мой день рождения, — выдавливаю я и, кажется, выпучиваю глаза от своих слов.

— Клюев? Ты уверена? А чего только он один? — встает подруга в позу.

Она права, мне необходимо, чтобы эти двое ни на что не отвлекались, а ведь там буду ещё и я, именинница. Мысли работают, но почему-то язык опережает их.

— Я ещё позову Серафима Королёва, мы с ним тоже дружим.

Катя внимательно изучает меня, будто я — одноклеточный организм под микроскопом.

— Стрельцова я не позову, он мне не друг, и он мне не нравится, — говорю я, поправляя свою тёплую тёмно-синюю курточку.

А ещё он помешает воссоединению двух сердец.

— Мира, а ты мне расскажи, как на дне рождения у такой зубрилки, как ты, будут самые популярные мальчики в школе? Тебе осталось только еще Фомина пригласить и брата Серафима, — резко говорит подруга, будто с претензией.

Если бы я не знала ее, то решила бы, что это ревность. На самом деле хочет видеть своего Ванечку. Это она еще не знает, что в теории я могу и Арсения пригласить, который все время за братом таскается. Фомина тоже, но тогда пришлось бы для всех представляться Славой.

— Ну и что такого? — удивляюсь я.

— Я не пойду, если там будут они, особенно Клюев... а Стрельцова не будет.

— Витя — мой друг, поэтому смирись и уважай его. Он тебе ничего плохого не сделал, — мне становится неприятно от её реакции.

— Согласен, — слышу я у уха низкий голос и дёргаюсь от испуга, кричу: «А-а-а!» — на автомате начинаю бить парня по плечам.

— Стой, стой, всё, всё, — смеется бесячий Клюев.

— Хватит подкрадываться сзади! — верещу.

От переживаний моя рука взлетает, молотя его по груди. — Ты знаешь, что от сильного испуга может случиться остановка сердца? Самый настоящий инфаркт миокарда!

Витя хохочет, что злит меня ещё сильнее.

— Адреналин... вызывает... — я запыхаюсь, пытаясь выговорить сложные слова, — аритмию и... нерегулярное сокращение сердечной мышцы.

В приступи злости резко пинаю его носком ботинка прямо в коленную чашечку. Он издает резкий выдох и невольно сгибается от боли.

— Мира, твою... дивизию! — выдыхает он, схватившись за колено.

— Дивизию? — щебечет Катя, замирая от восторга. — А у тебя кто-то военный в семье?

— Витюша, больно, да? — пугаюсь я. — Нет у него военных, — отвечаю за него.

А вдруг я повредила ему чашечку? Удар у меня, конечно, несильный, но всякое может случиться. Я начинаю гладить его по ноге. Но потом снова вспоминаю, как он меня напугал. «Да ничего с ним не случится, просто бегать меньше будет», — снова тычу рукой в его коленку. — Будет тебе уроком, чтобы больше меня не пугал. Ясно?

— А ты уверена, что вы с ним друзья? — спрашивает Кислова.

— Конечно, лучшие, — с напускной бойкостью восклицаю я, и запускаю пальцы в его непослушные темные волосы, с силой их встряхивая. Он фыркает, но не отстраняется.

— Он у нас не просто суперпарень, он — ходячая энциклопедия и эталон физической формы. Во-первых, полиглот. Три языка знает: русский, английский и китайский. Но я не проверяла его язык, говорит, что у него с ним всё отлично. Может даже поссориться с китайцем на рынке на его родном диалекте.

Я делаю драматическую паузу, переводя дух, и обвожу Катю торжествующим взглядом, словно представляя ей новый экспонат.

— А еще он... — я хлопаю его по спине, ощущая через куртку упругость мышц, — любит бегать. У него ноги быстрые, мышечный корсет такой, что можно учебники по анатомии изучать. И... и мускулюс глютеус развит просто безупречно! — выпаливаю я самое главное, подмигивая подруге.

Реклама Виктора, похоже, достигает своей цели, потому что они реагируют на неё с восторгом. Широко открывая рты. Я постаралась передать все самые лучшие качества, все как он и просил.

— Что за мускулюс глютеус?

— Мягкие ткани задней и латеральных поверхностей таза, представленные ягодичными мышцами, подкожной клетчаткой и кожей.

— Это ты что, про мою задницу? — смотрит на меня Клюев со странным выражением лица. Обычно так маньяки глядят в фильмах, прежде чем настигнуть своих жертв.

— Итак, Катюша, теперь у нас с ним дружеские отношения, и ты должна его любить и уважать. А вот Серафима можешь игнорировать, если он тебе не нравится — у него на тебя нет никаких видов. Ну что, пойдём учиться! — потираю я руки.

У меня резко улучшается настроение. Я выполняю свое обещание и теперь не должна Виктору Александровичу Клюеву. Дальше он пусть сам. Вприпрыжку отправляюсь вперед, оставляя двух голубков позади. Кто знает, чем это все обернется. Ну какая я молодец.

Уроки в приподнятом настроении пролетают просто незаметно. Катя постоянно пыталась поймать мой взгляд и что-то сказать. Её губы шевелились, она беспокойно теребила ручку, но, встречаясь со мной глазами, она тут же замолкала, краснела и резко отворачивалась, делая вид, что увлечена конспектом.

Ленка Скворцова подошла ко мне дважды. Выглядела мрачной и недовольной, и, зная её характер, я подумала, что хотела сказать мне что-то резкое. Но, увидев мою глупую, блаженную улыбку, которая растянулась от уха до уха, она лишь тихо выругалась себе под нос, развернулась и ушла, громко стуча каблуками.

Но всё было безразлично мне, потому что на выходных я снова увижусь с Митенькой Фоминым, и в этот раз я не испорчу наше свидание. Он написал сообщение и пригласил погулять. В этот раз, правда, попросил прийти не в парк, а в кафе. И придет без цветов, потому что в прошлый раз так и ушла в спешке, оставив его розу на скамейке.

В кабинет химии к Тамаре Львовне влетаю на всех парах, открываю дверь и окидываю взглядом помещение. Странно, но никого нет, хотя точно видела, что Клюев шёл сюда. Замешкавшись, стою в дверях, поправляя очки и морща лоб. С глухим стуком закрываю дверь.

Из-под учительского стола, словно чертенок из табакерки, выскакивает Клюев. Его лицо озаряется улыбкой, а глаза весело сверкают. Он резко разводит руки, преграждая мне путь. — Бу-у! — громогласно кричит он прямо мне в лицо.

На мгновение сердце словно останавливается, а затем начинает бешено колотиться. Я вскрикиваю и подпрыгиваю на месте.

— Ты... ты зачем? — выдыхаю я, ощущая, как колени дрожат, а дыхание сбивается.

Витя, не в силах сдержать восторг, беззаботно упирает руки в боки, его улыбка становится ещё шире.

— Ну ты так смешно пугаешься, — он заливается смехом. — Глаза становятся круглыми, как у совы. Просто не могу удержаться.

Испуг моментально сменяется жгучим желанием мести. Гнев придаёт решимости.

— Ладно... Забудь, что обещала сохранить тебе анатомию в целости, — говорю, сужая глаза и делая шаг вперёд. — Сейчас сама тебе её «исправлю»!

Делаю выпад, но Витя, хихикая, легко отпрыгивает назад. Бросаюсь за ним в погоню. Наши быстрые шаги гулко отдаются в пустом классе. Настигаю его у окна, хватаю за рукав и изо всех сил щипаю за бок.

— Ай-ай! Больно, садистка! — вскрикивает он, но в его глазах нет и тени боли — один лишь азарт.

В ответ его пальцы мгновенно находят мои самые уязвимые места на рёбрах. По телу пробегает предательская дрожь.

— Нет! Остановись! Я же сказала, ненавижу щекотку! — хохочу я уже против своей воли, извиваясь и пытаясь вырваться.

Мне удаётся оттолкнуть его, и я пулей несусь к выходу, но он сразу же бросается догонять. Мы, как два сорванца, носимся между рядами парт, сшибая стулья и создавая невероятный грохот. Смех и учащённое дыхание наполняют тишину кабинета. Сначала я за ним, потом он за мной, наши тени мечутся по стенам.

В самый неожиданный момент он делает точный бросок. Сильные руки хватают меня, и я резко оказываюсь прижатой к поверхности парты. Пытаюсь отползти назад и сажусь на неё, а он нависает надо мной, опираясь руками по обе стороны и заключая в ловушку. Мы оба тяжело дышим, запыхавшиеся и уставшие, наши щеки пылают. Воздух между нами электризуется внезапной тишиной, наступившей после суматохи.

Я смотрю в его голубые глаза, а он — в мои серые. Между нами всего сантиметры, я чувствую его теплое дыхание и вижу, как взгляд опускается к моим губам.

Накатывает воспоминание: так же близко я стояла с Фоминым всего пару дней назад. Тогда в его взгляде читалось то же вопросительное ожидание, тот же наклон головы... Кажется, он собирался меня поцеловать.

Меня бросает в жар от одной этой мысли. А если бы Митя это сделал? Я бы растерялась, совершила бы какую-нибудь глупость. Ведь я никогда этого не делала. Даже теорию не изучала — всегда находились более важные дела.

Паника нарастает комом в горле. Выходит, я совершенно не готова к такому важному моменту. А он может повториться в любое мгновение...

Решение приходит само собой, вырываясь наружу вместе с прерывистым дыханием:

— Поцелуй меня, — выпаливаю я, сама удивляясь своей внезапной просьбе.

— Чего? — Клюев приподнимает бровь, черты сразу заостряются. Он поправляет выбившийся локон моих волос.

— Ну так... Для практики. Вдруг тот самый момент настанет, а я не готова?

— Какой момент? — Витя фыркает, ноздри раздуваются.

— Ну… — Отвожу глаза, смущаясь под его взглядом. — Вдруг кто-то захочет меня поцеловать…

— Если никто еще не захотел, значит, не время, — щёлкает меня по носу.

— Тебе что, жалко? Ты ж со всеми подряд целуешься! А мне надо… для эксперимента.

— Что за бред? Кто эти все подряд? Какого эксперимента? Что ты задумала? — Он хмурится и задает слишком много вопросов.

— Ага, конечно, скажи, что ты со Скворцовой не встречался! — Сужаю глаза, пытаясь выглядеть проницательно. — Я всё видела. И вообще, раз уж мы друзья… Друзья должны помогать. Или… — Делаю паузу для драматизма и поправляю очки. — Стой-ка. Я поняла! Ты же и сам не умеешь! Ну да, а как же Лена?..

Спрыгнув со стола, отступаю на шаг. По скулам Клюева разливается краска. Он смотрит на меня исподлобья, темным взглядом, и становится немного страшненько.

— Не переживай, уже не надо. Всё-таки я ищу кого-то с опытом, кто уже в этом прокачался. — Оцениваю его с ног до головы. — С тобой придется долго тренироваться… А я, знаешь ли, даже теоретическую базу не изучала.

— Мира, — произносит он так громко, что невольно вздрагиваю. — Вот только начал думать, что ты человек, а потом как выдашь — и мне кажется, что рядом бездушный робот с глючной программой.

— Я? Да это ты, дружок, не очень-то себя ведешь. На день рождения позвала, чтобы ты наконец с Катей пообщался…

Вот это поворот, а про это я забыла.

— Ой, Витя, точно, она же тебе нравится! Тогда мы не можем, ну того… ну это… — Надуваю губки, как при поцелуе, и издаю еле слышные звуки: «Чмок-чмок-чмок».

А еще он друг Мити Фомина, это тоже выкинула из головы. Как потом будем друг другу в глаза смотреть? Глаза… Во всем виноваты красивые голубые глаза Вити и его ровные симметричные розовые губы… Вот если бы они так не притягивали взгляд… Так, стоп. А это тут при чем? Нет, нет, нет. Плохая мысль. Он мне совсем не нравится. Качаю головой.

— Мира, аууу,— Щелчок пальцами прямо перед носом вырывает меня из водоворота раздумий. — Вернись на землю.

— Всё хорошо, попрошу кого-нибудь другого, — говорю я тихо, пытаясь отодвинуться.

Собираюсь пойти и сесть за парту, но Клюев снова преграждает дорогу, припирая меня к столешнице.

— Кого, интересно? — Его голос низкий и тихий, но от этого только грознее.

А правда, кого? Единственный нормальный вариант уже отказался… Ну и с ним, конечно, нельзя. Ну а делать это с Митей без подготовки отказываюсь наотрез — не переживу позора.

— Мира? — Витя нетерпеливо смотрит, и в этот момент дверь открывается. Чуть не визжу от облегчения.

— Сима, привет. А вот и мой спаситель! — Выскальзываю из-под Витиной напряженной руки и буквально взлетаю к высокому светловолосому парню. Его кожа кажется абсолютно фарфоровой в луче осеннего солнца, пробивающегося через окно.

— Серафим? — Голос Вити звучит спокойно со стальной ноткой.

— Мирослава, привет. — Парень раскрывает объятия, и я тону в его теплой, надежной хватке. Его ладонь мягко гладит меня по спине, и я чувствую, как мышцы спины расслабляются. Витя подходит с какой-то странной, крадущейся походкой — будто тигр, оценивающий добычу. Их рукопожатие кажется затянувшимся, пальцы сцепляются чуть плотнее, чем требуется.

— Привет, Витек. А ты тут что забыл?

— Ждем... учителя, — Быстро вставляю я, опережая хмурого Клюева. — У нас тут подготовка к олимпиаде.

— Понятно. Тоже готовлюсь. Вот принес показать, что смог решить, — Серафим указывает на стопку исписанных листов.

— Сима, в четверг у меня день рождения, хочу тебя пригласить. Ничего особенного — чай, тортик, болтовня. Я как раз новые методики осваиваю — кинетику разложения пероксида водорода изучаю с разными катализаторами. Очень наглядно: иодид калия, оксид марганца... Получаются шипучие «змейки» и причудливые пенные структуры. Можем вместе попробовать сделать.

— А что буду делать я? — Вклинивается Виктор Александрович, скрестив руки на груди.

— А ты будешь с Катей общаться. Я же специально все организовала, как ты просил.

Парень снова издает пыхтящий звук, и я ловлю на себе его предупреждающий взгляд. Ой, кажется, проговорилась про его симпатию.

— Ему можно доверять, — Быстро парирую я, обращаясь к Вите. — Он надежный и верный друг.

Серафим мягко улыбается и поправляет мою выбившуюся челку. И что она им всем так сдалась?

— Я бы с радостью, но, возможно, у меня будет подработка. Если только вечером заскочу.

Дверь снова распахивается, и в класс вваливается Афанасий Королев. Я продолжаю вести разговор с Серафимом.

— О, отлично! Будешь — хорошо. И подарки не надо. Вместо этого научишь меня целоваться.

Серафим застывает с полуулыбкой на лице, его рука замирает в воздухе. Афанасий начинает хлопать.

— О, братец, наконец-то нашел тебя! А тут еще и несравненная гениальность Мирочка. И попал я на самое интересное. А ты, Витек, чего среди ботанов затесался? — радуется темноволосый парень с сережкой в ухе.

Со своей смуглой кожей и озорными глазами он полная противоположность светлому и спокойному Серафиму. Даже не верится, что они братья — просто рай и ад. Парень подходит вплотную ко мне, запах ветра и табака окутывает меня. — Так что там про целоваться? Я спец в этом деле. Могу помочь.

Серафим и Виктор синхронно напрягаются, встав по обе стороны от меня, словно два цербера, готовые к защите.

— Афанасий, ты так и не научился разговаривать, — Вспыхиваю я. — Ты бы и сгодился, если бы не пихал в свой рот всякую гадость.

— Это ты про что? — Его глаза сужаются.

— А про то, что я тебя опять видела совершенно невменяемым на дискотеке, — жалуюсь я Серафиму на его брата. — Не надоел этот отвратительный образ жизни?

— Меня там не было! И тебя тоже! — Огрызается Афанасий.

— Вообще-то я там... — Запинаюсь.

Точно, меня там не было. А была Слава. То есть я, но только без очков и с кудрями. Блин, вот незадача!

— Что такое, Мирочка? Язык проглотила?

— Издалека видела, ясно, — Хмурюсь.

— Вот-вот! А у тебя очки, так что ты плохо видишь, — Злорадно заключает он.

— Вообще-то в очках человек видит лучше! Они для этого и созданы!

— Ой, ладно, не заливай. Лучше расскажи, зачем с моим бедным, невинным братом целоваться собралась? Наконец-то его заметила. Открыла свои глазища?

— Я всегда его замечала. Он замечательный человек, в отличие от некоторых, — Говорю я и смотрю на Симу, который смотрит на брата с таким яростным выражением лица, что его глаза начинают краснеть. Клюев же откидывается на стуле, явно наслаждаясь разворачивающимся спектаклем.

— Афан, давай ты заткнешься и скажешь, зачем сюда приперся? — грубо бросает Сима, давая понять, что разговор окончен.

Смотрю на него с удивлением — такого Серафима я ещё не видела. Его брат, ощутив нарастающую агрессию, на мгновение теряется.

— А что, я не так всё понял? Не то лупанул случайно? — поднимает брови с преувеличенным недоумением.

— Что за «лупанул»? — переспрашиваю я.

— Она не поняла, успокойтесь, — Говорит Витя и машет рукой.

— Ну да, такие вещи до нее тяжело доходят или вообще не доходят, — Подтверждает Сима.

— Да о чем вы вообще?

— Всё, Мира. Никто с тобой целоваться не будет, — Говорит Витя. — Давай уже готовиться к олимпиаде.

— Как не будет? Мне же нужно для эксперимента, а кроме вас у меня никого нет, — расстраиваюсь я.

— Вот за меня говорить не надо. Я готов, Мирочка, на любой эксперимент. Я целоваться люблю, — заявляет Афанасий.

— Я вообще-то тоже не против, — добавляет Серафим.

— Да? — смотрю на него. — Ну вот, но мне надо будет сначала найти пособие, теорию изучить.

— Выбери лучше меня. Я тебе лучше видосы нужные покажу. Там вся теория, которая нужна, и даже больше, — усмехается Афанасий.

— Иди отсюда! Выйди отсюда! — одновременно прогоняют его Клюев и Серафим.

— Мира,напиши мне потом, во сколько день рождение.— говорит парень с белоснежными волосами.

— Приду с подарком, — добавляет он.

— А твоим подарком буду я, — улыбается его темный брат. — Я тоже приду.

— Хорошо, — пожимаю я плечами. — Но только в нормальном состоянии, а то не пущу.

Дверь снова открывается, и заходит темноволосая красивая девочка с каре. Она идет вальяжно, словно это ее дом, а мы всего лишь гости. Сонька Тихая.

— Привет, пацаны. Афанас, ты чего застрял? — спрашивает она, оглядывает нас всех и останавливает взгляд на Серафиме. Тот смотрит на нее с таким презрением, что даже я ощущаю ненависть между этими двумя.

— Мы идем на день рождения к Мире, — говорит счастливый Афанасий. — Будем учить ее целоваться.

Сонька поднимает на меня взгляд и брови.

— Все трое? — спрашивает она.

Я невозмутимо разглядываю всех.

— Знаешь, хороший вопрос. Потому что когда проводишь эксперимент, всегда может что-то пойти не так, а мне надо добиться идеального результата. Может, рассмотреть еще варианты? Или теорию... Точно можешь мне теорию рассказать? Было бы тоже неплохо... — задумываюсь я.

— Ты ипанутая? — говорит Соня.

— Что это за слово?

— То самое, я просто матом больше не ругаюсь, заменяю буквы. Но после пары таких твоих вопросов, боюсь, не сдержусь.

— Понятно. Довольно интересное решение. Ну так что насчет теории?

Мне кажется, или Соня немного краснеет? Я поворачиваюсь, смотрю на всех, а все смотрят на меня. В целом, где-то в подсознании я ощущаю, что, наверное, для них все эти разговоры тяжелы, они закрыты ото всего этого.

— Послушайте, не смотрите на меня так. Это естественные процессы эволюции. Люди стремятся к общению, обучению и продолжению рода...

— Я её боюсь, — Соня смеётся и садится рядом с Афанасием, который тут же обнимает её сзади.

— Я тоже ее боюсь, — шепчет он ей на ухо. — Но я, Мира, готов поддержать твой опыт.

— И я тоже, — улыбается Серафим, злобно смотря на брата.

— Найду тебе тех, кто расскажет полную теорию, или там для опыта, кто нужен. Правда, не все симпатичные, — говорит девушка.

— Да вы все больные, валите уже все отсюда, — сообщает всем уставший Клюев.

— Спасибо, ребята! Ты только посмотри, они же действительно за науку! — с воодушевлением говорю я, поворачиваясь к нему.

Но мой друг явно не в настроении. Он резко встает со стула, хватает меня за плечо и насильно усаживает рядом. Затем наклоняется ближе ко мне.

— Пожалуйста, замолчи, — говорит он тихо, но с угрозой в голосе. — Иначе рот тебе заклею скотчем.

Его взгляд полон злости и раздражения. Он указывает ребятам пальцем на дверь.

— Уходите.

Все прощаются, но Клюев продолжает смотреть прямо на меня. Его взгляд тёмный и тяжёлый, словно давит на меня. Внезапно он резко поворачивается, ногой подталкивает ножку моего стула и одним точным движением сдвигает его вперёд. Я непроизвольно вздрагиваю вместе с сиденьем и вжимаюсь в спинку, оказываясь рядом с ним.

От неожиданности я вскрикиваю.

— Мирослава, — его голос низкий, без привычной насмешки. — Есть вещи... Их делают только с теми, кто по-настоящему нравится. Понимаешь? Не для галочки. Не потому что «надо научиться» или «все так делают». А только тогда, когда смотришь на человека и... вот просточувствуешь, что он — тот самый. Иначе не стоит даже начинать.

Я замираю, перестаю даже дышать. Его непонятные слова висят в воздухе между нами.

— А зачем... — мой голос звучит тише шёпота, и я сглатываю комок в горле. — Зачем ты мне это говоришь?

Витя отводит взгляд, вдруг с интересом рассматривая трещинку на столешнице. Он будто ищет слова, которые даются ему с трудом.

— Чтобы ты потом... не косячила. — Он бросает на меня быстрый, искоса взгляд. — Чтобы не ныла потом, что всё не так, что ошиблась. Чтобы не чувствовала себя... использованной. Поняла?

Он произносит это с какой-то почти мужской, не свойственной ему суровой бережностью. В его словах нет намёка на шутку, только какая-то неуклюжая, спрятанная глубоко забота.

— Значит, Катя для тебя та самая?