Сними очки, ботаничка

15. Золушка попалась

Стою у школьного подоконника и не могу сдержать радости. За окном мокрые листья лежат на асфальте, покрытые первым ледяным кружевом заморозков. Ноябрь уверенно заявляет о своих правах, напоминая о скором дне рождения Виктора Александровича. Каждая моя попытка пошутить о том, что я старше и мудрее, неизменно заканчивалась беззащитным смехом, когда его пальцы щекотали мои бока. Я мгновенно капитулировала, моля о пощаде. Щёки вновь полыхают от воспоминаний, ладони инстинктивно прикрывают их, а в животе предательски бурлит. Сегодня нас ждёт особое место — Витя обещал показать нечто красивое и значимое. Хотя лично я убеждена, что самое восхитительное в мире — это он сам.

Моё лицо снова озаряет мечтательная улыбка — я то задумчиво вздыхаю, то тихонько хихикаю над собственными мыслями.

Память возвращает меня в торговый центр, где Витя накупил мне целую гору разных булочек. Я ела их прямо перед Леной, запивая и шоколадным, и клубничным коктейлем одновременно.

Вероятно, ей было досадно наблюдать за этим пиршеством, но Витя лишь разводил руками:

А я, с набитым ртом, снисходительно кивала и, опьянённая внезапной властью, с напускным великодушием предлагала:

— Спасибо, ешь сама и толстей. Я за фигурой слежу, — демонстративно отворачивалась она.

И тогда мне стало стыдно. Я повернулась к парню и попросила:

Ленка закипала от злости, а уголки губ Вити, наоборот, стали подрагивать от сдерживаемого смеха. Он вытер салфеткой следы клубничного джема вокруг моего рта, качая головой, и шептал:

Мой прекрасный великан всё же предложил Лене купить булочку, совесть-то гложила. Но она, фыркнув, удалилась, сказав, что сама выберет подарок отчиму.

Я лишь пожала плечами, пока Витя старательно оттирал мою куртку от вишнёвых и ананасовых подтёков. Мне безумно нравилось чувствовать себя рядом с ним маленькой беззащитной девочкой. Мгновение было настолько идеальным, что хотелось остановить время. Возникло даже желание снова перепачкаться, но Клюев уже не допустил этого — он забрал прямо у меня из-под носа последнюю булочку с клубникой и с торжествующим видом поглотил её у меня на глазах.

— Кого выглядываешь? — внезапно подскакивает ко мне Катя, прерывая мои сладкие воспоминания.

— Осенью любуюсь. Великолепие, — рассеянно отвечаю я, не отрывая взгляда от посеребрённых инеем ветвей.

— Ты уверена? — скептически хмурится подруга. — Противная, — тяжело вздыхает она.

— Погода прекрасная, — отмахиваюсь я.

— Я о Скворцовой.

Обернувшись, я замечаю Лену. Приветливо машу ей, но в ответ получаю лишь презрительный взгляд и хлопающую дверь. Странно, я не испытываю к ней неприязни. В отличие от Кати, которая застывает рядом, напоминая готового к атаке солдата.

— Чем она тебе досадила? — интересуюсь я.

— Да к Стрельцову лезет, а он к ней, — с грустью в голосе признаётся Катя.

— Может, оставишь эти попытки? Я же много раз твердила. Он не самый подходящий выбор, глупый, и... внешность его весьма заурядная, — начинаю я перечислять, но понимаю, что переступила грань.

— Правда? А кто достоин внимания? Может, Клюев? Стоит переключиться на него? — ехидно интересуется Катя, и я замираю.

В последние дни я пребываю в таком упоительном состоянии, что даже не поинтересовалась у Вити, как обстоят дела с его симпатией к Кате. Возможно, она всё ещё надеется на его внимание. Нужно обязательно прояснить эту ситуацию. И вообще поинтересоваться, а что это у нас происходит? Слова подруги заставляют испытать жгучую ревность, такую, что хочется сейчас же его найти и спросить за всё. Предварительно хорошо поколотив.

— Ну да, Витя замечательный, — с трудом выдавливаю я.

— Что ж, и Стрельцов нормальный, — заключает Катя и решительно направляется к классу.

Я остаюсь в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, но, пока не прозвенел звонок, решаюсь на важный шаг — нужно понять, не предаю ли я подругу. Хотя, конечно, следовало задуматься об этом раньше. Но что поделать, если голубые глаза Вити проникли в самые потаённые уголки моей души и обосновались там надолго?

С гнетущим чувством вины я несусь на нижний этаж, где должен находиться Клюев. Бегу сломя голову и на повороте у лестницы влетаю в кого-то твердого. Сильные руки подхватывают меня, спасая от падения, но мои очки соскальзывают с носа с характерным щелчком.

Пока я рыщу по полу в поисках пропажи, кто-то бережно вкладывает их в мою ладонь. Надеваю и слышу знакомый, но нежеланный голос.

— Ну, здравствуй, Славочка.

Прежде чем осознаю происходящее, меня прижимают к холодной стене, придавливая твердым непробивным торсом. Объятия такие сильные, что перехватывает дыхание, а в позвоночнике возникает ноющая боль. Перед глазами проплывают знакомые каштановые пряди Мити Фомина.

— Отпусти, — пытаюсь вырваться, но его хватка лишь усиливается.

— Поймал, — шепчет он прямо в волосы, и по спине пробегает неприятная дрожь.

— Я не Слава, — выдыхаю я, и голос дрожит.

— Уже догадался, — он пристально смотрит на меня, — наверное, именно об этом Витек хотел со мной поговорить. — Его пальцы касаются кончика моей косы.

О чём поговорить? Дыши, Мира, просто дыши. И почему так страшно?

Его окликает Стрельцов, и пока Митя Фомин отвлекается, я выскальзываю из-под его руки и бросаюсь бежать, крича на ходу: «Я потом, правда, всё объясню...»

Может, Ванька Стрельцов не такой уж плохой, если постоянно меня спасает? Надо пересмотреть своё мнение о нём. Подбегаю к раздевалке, около двери ходит охранник, карауля, чтобы никто мимо него не прошмыгнул. Проблема в том, что я никогда не сбегала со школы на втором уроке. Мне нужен профессионал. Разворачиваюсь и направляюсь к кабинетам десятиклассников. Врываюсь в класс и наталкиваюсь на удивлённого Серафима.

— Где Соня? — спрашиваю, тяжело дыша.

— Зачем тебе Тихая? — он смотрит на меня с непониманием.

— Это вопрос жизни и смерти!

Парень внимательно изучает моё лицо, пытаясь понять, что может связывать меня с самой большой хулиганкой в школе.

— Мира, привет, — раздаётся голос позади.

— Вот ты где, — хватаю Соню за руку и тащу из класса.

— Ты чего? — удивляется она.

— Мне нужно сбежать из школы. Помоги.

Сонька секунду молча смотрит на меня, потом вздыхает.

— Связалась с ботаничкой. Стала прогуливать в два раза больше. Ладно, пошли.

Она заходит в класс, хватает свой потрёпанный рюкзак и снова берёт меня за руку. Нас перекрывает взъерошенный Серафим.

— Куда это вы?

— Не твоё дело, белобрысый, — Соня шипит, как кошка.

— Отпусти Миру, — он пытается разомкнуть наши руки.

— Нет, не надо. Я без неё не справлюсь, Сима, — протестую я.

— Я всё Клюеву расскажу, — угрожает он.

— Рассказывай. Пацаны нам не указ, — Соня толкает его в плечо, и мы выскальзываем в коридор.

— Мне кажется, или ты ему не нравишься? — спрашиваю я, когда мы спускаемся по лестнице.

— Я не просто ему не нравлюсь, он меня ненавидит, — ухмыляется Тихая.

Мы спускаемся вниз, крепко держась за руки.

— Только чтобы нас не увидел Фомин, поняла?

— Без проблем. Расскажешь, почему?

— Расскажу, — вздыхаю я. — А то получается нечестно. И совет твой нужен.

— Ладно, не очкуй, справимся.

Хватаю свою куртку из раздевалки, мы быстро переодеваемся. Соня наклоняется ко мне и начинает щипать мне щёки.

— Ай! Ай! — морщусь я.

— Терпи. Лицо у тебя слишком здоровое. Нужно сделать вид, что тебе плохо. А где твой рюкзак?

— Разорви хром, забыла в классе.

Достаю телефон, пишу Кате: «Пришлось уйти. Оставь мой рюкзак в классе. Скажи учителю, что мне плохо».

— Всё, пошли.

Приходит ответ: «Что за хрень?»

«Сегодня всё расскажу. А сейчас мне надо спасаться».

— Мира, давай уже.

— Иду, иду, — бегу за Соней, чуть не спотыкаясь.

В школу заходит парень в промокшей куртке и чёрной шапке, из-под которой выбиваются тёмные кудри. Он видит нас и широко улыбается:

— Девчонки, привет!

Подходит ближе, раскачиваясь на носках.

— Афанасий, ты сильно опоздал. Уже второй урок начинается.

— Да я вообще не собирался приходить. Если бы маман не выпроводила... — он переводит взгляд на нас. — А вы что, сваливаете? Я тогда с вами. Потусим, — прищёлкивает языком.

Сонька раздражённо его оглядывает и качает головой. Поворачивается и видит спускающегося Серафима, который озирается по сторонам. Звенит звонок на урок.

— Нет уж, ты нас прикроешь от своего ненормального братика, — толкает девчонка Афанасия в его сторону.

— Ну ладно...

— Вперёд, вперёд! — машет ему рукой моя новая подруга.

Тот недовольно бредёт навстречу своему родственнику.

— Притворись, что тебе плохо. Блин, стоит, не проскользнём в этот раз, — шепчет мне на ухо, хватая за руку. — Аркадий Павлович, здравствуйте! Нас нужно выпустить. Мирославе плохо, я должна отвести её домой.

— Плохо? Пусть вызывают скорую. Никуда не пущу.

— Да вы что! Вы же понимаете, это... Ну, у девочек такое. Первый день, живот болит, — Соня делает выпуклые глаза.

Я вижу, как охранник краснеет и начинает кашлять.

— Нас завуч отпустила. Всё под её ответственностью, — не сдаётся Тихая.

— Сейчас позвоню, узнаю. С меня хватило выслушивать, когда ты, София, сбежала.

Мне действительно становится нехорошо от всей этой ситуации.

— Звоните, звоните! Только у нас времени нет. Вы же понимаете, это такое дело... Сейчас вы ей ещё стресс устроите. Она вон от мучений красная вся, — подруга разыгрывает настоящую драму. — Как вам не стыдно, ей же больно...

— Да-да, — киваю я, прижимая руки к животу. — Мне так плохо... Живот болит, и так каждый месяц... Я показываю на доску почёта, где висит моя фотография. — Видите, я отличница. Я же не могу просто так врать.

Охранник уже совсем растерян. Мимо проходит Тамара Львовна.

— Мирочка, что случилось?

— Мне домой надо... По женским делам. Живот болит. А нас не пускают... Мне не хочется обманывать любимую учительницу, но приходится играть до конца.

— Ой, Аркадий Павлович, пустите их. Я беру на себя ответственность. Мама знает?

— Да, конечно. А Соня меня проводит, а то я боюсь, одна не дойду... — хватаюсь за живот.

— Конечно, конечно. Потом напишешь, как дошла, — беспокоится Тамара Львовна.

Мы благодарим её и выскальзываем за территорию школы.

— Ну ты врунья, Соня, — говорю я, когда мы оказываемся на улице.

— А ты кто? Молодец. Настоящая актриса — талант есть, — смеётся девчонка.

— Ну вообще да, я не лучше, — тихо вздыхаю.

— Ну так рассказывай, почему мы сбежали?

— Фомин меня узнал, а я не подготовилась к тому, чтобы объясниться перед ним, что я та самая девочка, которая обманывала его, представляясь другой... А потом ещё узнала, что его отец крутит роман с моей мамой...

— Ну ты выдала! Подробнее... — свистит она.

И я рассказываю ей всё. Про свидания с Митей, про дискотеку, про Клюева, про то, как увидела наших родителей вместе... И с каждым словом чувствую, как становится легче. Словно камень падает с души — я даже не замечала, как сильно всё это меня давило.

Соня слушает, иногда вставляя: «Понятно» или «Ясно».

— И что теперь делать? — спрашиваю я, закончив свою исповедь.

— Ну, во-первых, ты ходила на свидания с Фоминым, и Клюев об этом знал. По пацанским дружеским понятиям, он вообще не должен был к тебе лезть. Но, видимо, ты ему очень нравишься.

— Правда? — я расплываюсь в улыбке, готовая растаять, как лужица на асфальте после дождя.

— Ага. Короче, расскажи уже Фомину всё. Ничего он тебе не сделает. Я рядом побуду, если хочешь.

— Да, надо уже...

Достаю телефон. Листаю старые сообщения от Мити:

«Слава, что случилось?»

Моё последнее сообщение:«Митя, прости, не могу с тобой встретиться».

Его ответ:«Никогда?»

Моё:«Может, как-нибудь, но не в ближайшее время».

Да уж, неловко. Набираю новое сообщение:

«Митя, привет. Это Слава, точнее, Мира. Мирослава. Давай встретимся. Я должна тебе всё рассказать».

«Хорошо, давай после школы», — читаю я сообщение от Фомина, и внутри всё начинает снова кружиться. Может, не стоит говорить ему о маме? Зачем ему эта информация? Но если он случайно увидит нас вместе, может неправильно понять...

Соня настаивает: нужно рассказать всё, чтобы не было недомолвок. Она убеждена, что проблемы между людьми возникают именно из-за того, что мы пытаемся решить за других, что им чувствовать. Нужно просто дать человеку информацию и позволить ему самому принять решение.

Так как мы ушли со второго урока, подруга заявила, что пойдёт домой спать, а я пообещала сделать за неё всю домашку. Всё-таки из-за меня она пропускает занятия. Почему-то она долго смеялась, но добро дала. Даже спросила, не хочу ли я её поднатаскать по математике… От этого стало неожиданно приятно. Она совсем не такая, какой кажется со стороны.

Я бреду к дому, чувствуя себя выжатой и опустошённой. Телефон вибрирует в кармане — звонок от Вити. Если я сейчас возьму трубку, мне придётся немедленно во всём признаться. А я хотела сначала красиво закрыть историю с Фоминым, разобраться со всем этим бардаком и только потом, с чистым сердцем, рассказать Витюше о своих чувствах. О тех светлых, тёплых и таких хрупких эмоциях, которые он во мне пробудил.

Отправляю ему сообщение: «Перезвоню позже».

В лифте я смотрю в одну точку, беззвучно репетируя будущий разговор с Митей Фоминым. Как подойти? С чего начать? Стоит ли признаваться, что все эти годы тайно вздыхала по нему? Или лучше опустить эту деталь?

Благо, дома никого нет, и я могу спокойно поваляться в своей комнате, подумать, а может, и поспать. Погода клонит в сон. Я просовываю ключ в замочную скважину, открываю дверь и замираю на пороге, столкнувшись с грозным рыком испуганного мужчины.

— Твою мать! Ты кто такая? — кричит он, судорожно пытаясь обернуться вокруг бёдер полотенцем. Его тело, несмотря на возраст, подтянуто, но кожа обвисла, а на груди виднеется неэстетичная татуировка. Влажные каштановые волосы липнут ко лбу, а в маленьких, близко посаженных глазах горит ярость.

— Ростислав, что такое? — из кухни доносится испуганный голос мамы.

Она выходит в коридор и замирает, увидев меня. Её лицо бледнеет.

— Мирочка… Ты почему не в школе?..

— Уроки отменили, — тихо говорю я, не отводя взгляда от незваного гостя.

— Закрывай дверь, холодно же, — суетится мама, затягивая пояс на своём дорогом халате. Её пальцы дрожат.

Я лишь мотаю головой.

— Пусть он убирается из нашего дома, — говорю я грубо, и мама морщится, будто её ударили.

— Мира, что ты такое говоришь? Ростик, оденься. Мы все вместе спокойно чаю попьём…

— С какой стати это я должен убираться? Таня! Это твоя дочь? Ты её вообще воспитываешь? Как она разговаривает со старшими? — Его лицо искажено злобой, вокруг рта залегли жёсткие складки. Он смотрит на меня взглядом хозяина, которого не слушаются.

— Как хочу, так и разговариваю. Вы мне никто. И вам лучше свалить, пока ваша жена не узнала, где её муж проводит обеденное время, — шиплю я, чувствуя, как глаза становятся красными. Я поворачиваюсь к маме. — Ты ведь знаешь, мам, что он женат? — В моём голосе звучит последняя надежда, но она лишь закусывает губу. Я горько усмехаюсь. — Ну конечно… Конечно, знаешь…

— Таня, дай ремень, я сейчас научу, как разговаривать со старшими.

— Какой ремень, Ростик, ты что! — вскрикивает мама. — Давайте все успокоимся! Мира, иди в свою комнату.

— Я не сдвинусь с места, пока он не уйдёт.

Мужчина негодует и уходит в комнату, чтобы одеться.

— Ростик… — хнычет мама. — Мира, ну что ты…

— Это ты что творишь! — выдыхаю я, и меня начинает трясти. — Как ты могла? Он же женат! У него ребёнок! В тебе есть хоть капля стыда? Ходила бы с ним в отель, как раньше, а ты в наш дом привела. Не смогла найти свободного мужика?

— Ты вообще свою дочь манерам не научила! — Его голова снова появляется в дверном проёме. — Я сейчас покажу тебе, что такое воспитание, — Его пальцы потрясающе быстро расстёгивают пряжку на кожаном ремне.

Этот щелчок парализует меня на секунду. Но страх мгновенно сменяется яростью.

— Себе покажите! — кричу я, чувствуя, как слёзы наконец катятся по щекам. — Себя побейте за то, что вы — мерзкий, лживый изменник! И если вы тронете меня хоть пальцем, я вызову полицию. И вашей жене всё расскажу. Со всеми подробностями.

Я перевожу взгляд на маму, и она видит в моих глазах не детскую обиду, а холодное, взрослое разочарование.

— А ты, мама… — Я делаю глубокий вдох, пытаясь выдавить из себя слова. — Сделай выбор. Или этот… урод… или я.

Резко разворачиваюсь и с силой захлопываю дверь. Лечу вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. В ушах звенит. Внутренний голос пытается успокоить: «Вспомни, Мира, вспомни формулу оксида цинка, молекулу водорода. Всё просто». Но в голове пустота и оглушительный грохот собственного сердца.

Телефон снова звонит. «Мамочка». Я сбрасываю вызов. Не хочу слышать. Не хочу видеть. Не хочу знать.

Я бы слова не сказала, если бы она нашла себе нормального мужчину. Но этот… Этот вызывает лишь омерзение. Забегаю в первое попавшееся кафе и заказываю чай. Сижу, обхватив кружку дрожащими руками, и пытаюсь согреться. Но внутри — ледяная пустота. Он что, и Митю постоянно бил? От одной этой мысли становится ещё хуже. Но зато теперь я точно знаю, что должна сказать.

Достаю телефон. Мои пальцы дрожат, но я чётко печатаю сообщение и отправляю его Фомину.

«Я буду ждать тебя на баскетбольной площадке. Пожалуйста, приди».