Сними очки, ботаничка

Глава 20

В квартире темно. Я бы сказала, что никого нет, если бы не тихое, слезное сопение, разрывающее тишину. Включаю свет и направляюсь в сторону маминой комнаты. Стучу и в ответ не слышу ничего, только сопение становится сдавленным, будто кто-то изо всех сил сдерживается. Гиппократ, отец медицины, когда же закончится этот день? Удивительно, как у меня подолгу ничего не случается, жизнь идет ровно, а в один миг происходит всё и сразу. Видимо, это моя особенность, надо привыкать. Если другие получают информацию постепенно, то на меня всё валится разом.

Я открываю дверь и вхожу в темную комнату. Свет из коридора выхватывает из мрака кровать и маленькую сгорбленную фигурку, лежащую на подушке и уткнувшуюся в нее. Мое тело сжимается от тревоги. Я подскакиваю к маме, не думая. Сажусь рядом и начинаю ее гладить по спине.

— Мамочка, что случилось?

То, что я вижу, бывало и раньше. Она — женщина эмоциональная и может позволить себе заплакать. Но обычно ее слезы были агрессивными: она ругалась, ходила по комнате, что-то сшибая, или кого-то яростно проклинала. Сегодня всё иначе: тишина, шёпот тьмы, одиночество и желание скрыть свою боль. Произошло что-то серьёзное.

— Мамочка, пожалуйста, только не скрывай и не ври, — умоляю я.

Она вытирает глаза, нос и смотрит на меня внимательно, красными от слез глазами.

— Мира, мне надо с тобой поговорить. Разговор будет трудным, — шмыгает носом.

Хочется сказать: «Давай без предисловий, прямо», но что-то подсказывает, что она может закрыться. Судя по моим последним наблюдениям за людьми, когда они хотят открыться, нужно просто молчать и слушать.

— Дело в том, что я рассталась с Ростиславом.

— И ты из-за этого плачешь? — с легкой дрожью пренебрежения в голосе спрашиваю я, но мгновенно кусаю язык. — Извини.

— Нет, не из-за этого. Рассталась я с ним после того, как ты нас увидела вместе. Потому что я наконец поняла, что он не бросит свою жену. По крайней мере, он так часто говорил, что они уже не живут вместе, что между ними ничего нет, и что просто у сына последний год в школе и ему будет тяжело. А у меня дочь — тоже одиннадцатиклассница, я понимала, что это такие переживания, поступление в институт…

— Мам… — вздыхаю я.

— В общем, ты тогда сказала то, что мне надо было понять раньше. Ни от кого он уходить не собирается, никаких проблем нет, просто я поверила в то, чего не существует. И его поведение в отношении тебя было недопустимо, это я тоже понимаю.

— Вообще не понимаю, чем он тебе понравился, — говорю я хмуро.

— Я так долго несла на себе всё одна. Ты не самый легкий ребенок, иногда мне хотелось пойти к врачу и спросить…

Я смотрю на нее, и она, видя мой вопрос во взгляде, продолжает:

— Да, мне всегда хотелось отвести тебя и спросить: «Это нормально, что она такая умная, что отстраненная иногда, витает в своих мыслях?» В первые годы, когда ты не реагировала на меня, я вообще думала, что у тебя умственные нарушения, но потом ты резко заговорила, и я успокоилась…

— Мам…

— В общем, Ростислав всегда решал, он говорил, как будет, и я впервые почувствовала себя женщиной как за каменной стеной. Мне очень хотелось этой опоры. И ещё я всегда хотела, чтобы у тебя был отец… который был бы рядом, не бросал, пример мужчины… Мама снова начинает рыдать, закрывая глаза.

— Ну всё, ладно. Зато ты отлично справилась одна, и я, смотрю, уже выросла, и буду тебе помогать, — говорю я, поглаживая ее по голове.

— Нет, Мира… Ничего этого не будет, потому что… Она начинает говорить, будто задыхаясь.

— Да что случилось?

Она держится и ловит ртом воздух, и я уже пугаюсь, не смертельно ли она больна. В голове начинают прокручиваться все возможные варианты и способы лечения, но мама ошарашивает по-другому.

— Я беременна.

— Это же хорошо! — облегченно вздыхаю я, успокаивая себя, что у нее не рак.

— Хорошо? — с нескрываемым сомнением смотрит она на меня, а я еще раз прокручиваю ее ответ в голове.

— Беременна? Ты? — вскакиваю я с кровати. — А что? А как? Он знает? Или кто отец? Не то чтобы я очень сомневалась.

— Ростислав, — тихо шепчет она, и я плюхаюсь обратно на кровать, закрывая глаза.

— …Он знает… и сказал избавиться от ребенка, — продолжает мама, добивая меня.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что мы его пошлем в... Я замолкаю на секунду, в голове молниеносно прокручивая варианты, и нахожу идеальный. — В высокотемпературный реактор для пиролиза диэтилового эфира. Без погружной кварцевой колбы! — выдыхаю я, представляя, как этот неприятный тип испаряется в никуда.

Мама слабо улыбается.

— Ты в своем репертуаре. Я сказала ему, что избавляюсь от ребенка.

— Нет! Ты не можешь! Так нельзя! — взбешиваюсь я.

— Мирослава…

— Нет, ты в ответе за ребенка! Вы его создали, и нельзя от него отказываться! Ты сама говорила мне, что любая жизнь, которая пришла в этот мир, имеет право жить. Просто жить… Смотрю на маму внимательно, не веря, что она может так поступить, и ужасаясь от того, что я ничего не могу с этим поделать.

— Роди и отдай мне, я выращу, — чуть не умоляю я. — Я смогу.

— Мира… Мама перехватывает мою руку и усаживает рядом. — Я не собираюсь избавляться от ребенка. Я так сказала ему, чтобы он не думал потом, что это его. Хотя, вполне возможно, догадается, но пусть живет с мыслью, что его нет.

— Значит, ты скоро родишь? — кладу я руку ей на еще плоский живот.

— Ну, не совсем скоро, в конце мая. И я совсем не знаю, как мы справимся. Я снова мать-одиночка, — грустно вздыхает мама.

— А я теперь связана с Фоминым навсегда, — с тяжелым смехом произношу я. — Но мы справимся, — крепко обнимаю ее.

Я совсем не знаю, стоит ли мне ему об этом говорить, Мите? Понимая, что есть риск в лице его отца. Да и потом непонятно, как он повел себя с Катей, может, на самом деле он такой же. Да и маму подставлять не хочется. Поэтому пока решаю, что пусть всё идет своим чередом. Но одному человеку я хотела бы рассказать, зная, что он точно умеет хранить секреты.

— Мама, ты стоишь на учете у врача? Нужен медосмотр и хороший врач!

— Ты хотела идти на врача, можешь быть гинекологом, — говорит мама, пытаясь шутить.

— Нет, я собираюсь пойти на химика. Пока не решила, химик-ядерщик, химик-исследователь или химик-технолог.

— О, это больше от тебя ожидаемо, — улыбается она.

— Но тебе повезло! Витя будет гинекологом! — радостно произношу я.

— И ты как, нормально к этому относишься?

— То есть?

— Ну, там женщины, столько женщин…

— Это профессия, и важная, причем! Ты вот актриса, у тебя вообще каждый день поцелуи могут быть с разными мужчинами... А он врач будет. Но ему нужно побороть травму, так что ты ему отлично поможешь.

— Какую травму?..

В квартире раздается звонок в дверь.

— А вот и Витюша! Мы, конечно, собирались читать, но это намного важнее… Прошу, только не удивляйся его реакции.

— Мира, я не хотела никому рассказывать… — доносится голос мамы из отдаления, но я уже бегу открывать дверь.

Клюев вносит в квартиру ноябрьскую свежесть. Щеки у него красные от холода. Его короткие тёмные волосы слегка растрёпаны ветром, а голубые глаза загораются, когда я крепко его обнимаю и целую в прохладные губы.

— Я с булочками, — показывает он мне пакет. — Может, будем пить чай вместо Гауфа? — с надеждой спрашивает он.

— Вант-Гоффа, правильно. Хорошо, займемся другим, — подтверждаю я.

— Подожди, — он убирает пакет назад. — Вот сейчас мне стало немного страшно. Что ты задумала? Давай лучше почитаем что-нибудь про этого Вонта Гауфа.

— Ванта-Гоффа... — беру его за руку и веду в комнату.

— Мы заходим! — предупреждаю я, и мама садится ровно. — Привет, Витя.

— Здравствуйте, Татьяна Павловна, — улыбается парень. Его взгляд бегает между нами, пытаясь понять ситуацию.

— Итак, ты готов, — волнительно произношу я, — у нас будет ребенок! — сжимаю кулачки и наблюдаю, как улыбка начинает сползать с его лица, уступая место панике.

— Погоди, — он поворачивается к моей маме. — Татьяна Павловна, это не то… Мира, да блин… — возвращается взглядом ко мне, глубоко вдыхает и на одном выдохе выпаливает: — На всякий случай уточню, что от поцелуев дети не появляются.

— Витя, ты глупый, что ли? Дети бывают от секса, какие поцелуи! — возмущаюсь я.

Он тут же становится красным, как помидор, и снова поворачивается к моей маме, весь в замешательстве:

— Татьяна Павловна, мы… нет… ничего… мы только…

Моя актриса в ответ такая же красная.

Он начинает заикаться: — Это не так… я не понял… но… мы только…

— Витя, выдохни. Беременна я, — говорит моя мама.

Парень закрывает глаза, делает глубокий выдох, а потом смотрит на меня очень многозначительным взглядом. В этот момент я точно знаю, что сегодня меня будут долго и мучительно «воспитывать» щекоткой и щипками.

— Я вас поздравляю, — поворачивается он к моей маме, видимо, еще не до конца отошедший от стресса.

— Спасибо, — сдавленно отвечает она.

— Скажите, а вы были у врача?

— Нет.

— Плохо. Какой срок?

— Не знаю, ну, думаю, может, месяц или два, — признается мама.

— Как так? Когда у вас были последние меся… — и дальше Витя уже принимается ходить по комнате как настоящий доктор. — Вам срочно нужно на УЗИ, чтобы оценить состояние рубца. После первых родов путем кесарева это критически важно. И анализы: коагулограмма, общий анализ крови, ХГЧ...

Я смотрю на него, и внутри всё трепещет. Какой же он в этот момент шикарный! Его голубые глаза горят сосредоточенным огнем. Мама права — все женщины будут в восторге от него. А мне придется смириться.

Я не выдерживаю, подлетаю к нему, сжимаю его за щеки и крепко целую.

— Ты лучший!

— Мира, спасибо, но это не шутки. — Он мягко, но твердо отстраняет меня, продолжая смотреть на маму. — Риски большие… Татьяна Павловна, рубец может оказаться несостоятельным. При малейшей нагрузке во время беременности или в родах… — он замолкает, и по его напряженному лицу я вижу, что он представляет себе всё до мельчайших деталей.

— Витя, откуда ты столько знаешь? — удивляется мама.

— Ну, я хочу быть врачом и изучаю специализированную литературу.

— Неожиданно...

— Моя мама умерла во время родов вместе с моей младшей сестрой, — тихо говорит Витя. — У нее был несостоятельный рубец после первого кесарева. Произошел разрыв. — Он смотрит в пол, его пальцы непроизвольно сжимаются. — Матку не удалось сохранить, началось катастрофическое кровотечение... Их не смогли спасти потому, что не успели... Счет шел на минуты, а потеряли часы.

Мама прикрывает рот рукой и поднимается с места.

— Мне так жаль, — говорит она, смотря на парня затравленным взглядом, и выходит из комнаты.

Очевидно, ей не хочется сейчас выплескивать эмоции перед парнем. Я и сама, когда узнала, рыдала белугой, еле успокоилась.

— Только никому не говори, — говорю я, садясь с ним рядом.

— Я уже понял, — он обнимает меня.

— Ты будешь отличным врачом.

— Надеюсь. Но вообще волнительно, если честно. Я боюсь, что не справлюсь. Меня немного трясет от осознания, что твоя мама может… — он не договаривает, но я понимаю.

— Она справится. И у меня появится братик или сестричка! Класс, да? — встрепенулась я.

— А потом и у нас появятся дети, — целует он меня в макушку.

Я резко поворачиваюсь.

— Нет. У нас не будет детей.

Витя замирает.

— Почему?

— Потому что я боюсь боли.

— Ну, там же есть всякие эпидуральные анестезии, современные методы…

— Нет, ты не понял. Я не хочу и не буду рожать.

— Совсем?

— Да.

— Но как же трое наших детей? — У него в глазах неподдельное недоумение.

— Трое? Витя, нет! — вскакиваю я.

— Мы вернемся к этому разговору потом, — хмурится он.

— Нет, мы не вернемся! Тебе придется смириться или найти ту, кто будет тебе рожать. Я не буду!

— Ты детей не любишь?

— При чем тут люблю? Я не хочу рожать! Готова взять из детдома, — смотрю на него сурово.

— Хорошо, уже что-то, — вздыхает он. — Но рожают все! Это всего лишь один раз помучиться, а потом — ребенок.

— Ну так иди и рожай сам!

— Я мальчик, я не могу рожать! — кричит он в ответ.

— А я не буду этого делать! — возмущаюсь я.

— Да от этого не умирают! — почти кричит он, но тут же замолкает, осознав, что сказал. Его взгляд становится серьезным.

— Ты права. Ты не обязана рожать, если не хочешь. Возьмем из детдома.

Он направляется к выходу. В проеме двери стоит мама с широко открытыми глазами, наблюдая за нашей перепалкой. Клюев извиняется и идет надевать обувь.

— Мы расстаемся, да? — всхлипываю я.

— Нет. Мы никогда не расстанемся. Потому что я тебя каким-то образом безумно люблю. Больше, чем наших никогда не появившихся детей.

— Что?..

— Мне нужно домой. Я напишу позже, — застегивает он куртку и открывает дверь.

— Витя, прости, — виновато потупляю взгляд.

Дверь тихо закрывается. Я остаюсь стоять в коридоре, слушая, как его шаги затихают за дверью. Мама смотрит на меня с безмолвным пониманием. Этот день, кажется, никогда не закончится.