Сними очки, ботаничка

Глава 17 Мира во всем мире.

Витя возвращается к нам. Он выглядит уставшим. Берёт меня за руку — его ладонь тёплая и твёрдая. Митя идёт следом, смотрит на меня с тихой грустью, и я снова теряюсь. Что делать? Меня накрывает волна вины. Надеюсь, они не перестанут дружить?

— Катя, прости, — неожиданно говорит Фомин.

— Я? — удивляется та.

— Да, ты. Сказал лишнее.

— Ладно. Но у меня к тебе вопрос насчёт Стрельцова, — оживляется она.

Митя закатывает глаза. Витя подавленно кашляет и говорит мне:

— Пойдём.

— Куда?

— На Кудыкину гору, воровать помидоры, — фыркает недовольно.

— Пока, Мирослава, — смотрит на меня Фомин. — Если что, я от тебя не отказался. Ты ещё можешь подумать.

— Ничего она не может! — вспыхивает Витя, а его друг лишь загадочно ухмыляется.

— Спасибо, Митя. И за разговор тоже, — отвечаю я.

Он кивает и поворачивается к моей подруге:

— Пошли, Кислова, провожу.

— Давай и про Стрельцова расскажешь!

— Твою мать, Клюев, ты мне будешь должен!

— Ладно, Митенька, — усмехается Витя.

Кажется, об одержимости Кати Ванькой знают все. Интересно, к чему всё это приведёт?

***

Мы остаёмся одни.

Витя поправляет воротник моей куртки, застёгивает его выше. Молча смотрит куда-то в сторону, о чём-то думает. Я не выдерживаю и толкаю его в бок.

— Ай! Ты чего?

— Можешь не будешь молчать? Какие у тебя чувства к Кате? И о чём ты говорил с Митей? И вообще, она так сильно тебе понравилась, что ты всем запретил к ней подходить?

— Я никому ничего не запрещал, просто указал, кто мне нравится, и всё, — пожимает он плечами.

— Ты не отрицаешь, значит, и сейчас нравится, да? Поднимаюсь на цыпочки, пытаясь смотреть на него свысока, но всё равно не дотягиваю до его уровня. Приставляю указательный палец примерно между рёбер — там самое болезненное место. — А сейчас?

— Мира, тебе же нравился Дима? Или всё ещё нравится? Заметь, это ты с ним тут сидела, за ручки держалась.

— Если считать, что я одиннадцать лет собирала о нём информацию: предпочтения в еде, одежде, расписание, оценки, игры, книги...

— Так, стоп, забудь, — зло обрывает он. — Если по таким параметрам оценивать, тогда Катя мне и вовсе не нравилась.

— И всё-таки? — не сдаюсь я.

— Она хорошая, — закусывает свои губы, чтобы сдержать смешок.

Хорошая? Сейчас взорвусь. Пытаюсь отодвинуться, но он не отпускает.

— Но люблю я другую. Невыносимую, интересную, забавную, опасную... — наклоняется и целует мою макушку. — Тебя.

— Что?

— Люблю тебя, Мирослава Воскресенская.

— А остальных... Я просто... Как это?

Не могу поверить. Это признание. Что делать? Улыбаться? Говорить что-то? Куда деть руки?

— Нет никаких «остальных». Есть только ты, «Мира во всём мире». Я же сказал.

Пытаюсь прийти в себя, но Витя оглушает меня ещё сильнее.

— Хочу тебя поцеловать.

— Да-да, согласна. Только я... Я изучала теорию. Смотри, задействованы круговые мышцы рта и лицевые... Надо наклонить голову...

— Иди сюда, — перебивает он.

Его губы касаются моих. Сначала мягко, почти несмело. Затем прикосновение становится увереннее, настойчивее. И внутри меня взрывается целая лаборатория: дофамин растекается по венам тёплой волной, а адреналин ударяет в голову, вызывая лёгкое головокружение. Меня охватывает всепоглощающая эйфория. Теряю опору, обнимая его, отвечаю на поцелуй и тону в этом водовороте восхитительных, ярких ощущений.

Витя отрывается от меня, и мы стоим, обнявшись, лбы прижаты друг к другу.

— Хочу... ещё, — я тяну его к себе, и в моем голосе не просьба, а требование.

Следующий поцелуй — уже не нежность. Это чистая, нефильтрованная страсть, борьба за главенство и голод, который невозможно утолить. Его ладони скользят по моей спине, прижимают крепче. Одной рукой он поддерживает меня под лопатками, а другой впивается в косу, отчего светлые волосы больно тянутся у корней.

— Мира... — целует он меня в щёку, и его шёпот обжигает кожу.

Перевожу дух и, глядя в его прекрасные голубые глаза, заявляю:

— Существует больше ста видов поцелуев. Я должна испытать их все.

Снова касаюсь его губ. Внутри всё горит, по телу разливается жар, будто через меня пропускают электрический ток. Каждая клетка вибрирует и поёт. Хочу больше. Хочу чувствовать его везде.

— Ты неугомонная, — смеётся он, запыхавшись. Голос срывается на хрипоту. — Может, хватит?

— Нет. Я ждала этого восемнадцать лет, — твёрдо заявляю я, поправляя сбившиеся очки.

— У тебя губа кровоточит, — аккуратно проводит он большим пальцем по моей надкусанной нижней губе.

— Неважно. Хочу ещё.

Парень внезапно подхватывает меня и, словно пёрышко, закидывает на своё плечо. Мир переворачивается с ног на голову.

— Витя, верни мои губы! Ты много с кем тренировался? Почему это так хорошо получается? Все так целуются? С другими это ощущается иначе?

Он ставит меня на землю и с очень грозным видом целует так, что я забываю, как дышать. Мне окончательно сносит крышу. Он кусает мои губы, переплетает наши языки. Я издаю какой-то бессвязный, сдавленный звук, и он вздрагивает, его пальцы впиваются в мои бока. Его голубые глаза темнеют.

Из моей губы снова проступает кровь. Но это потрясающе, боль лишь подстёгивает, делая всё острее.

— Так, напоминаю: все эксперименты — только со мной, — тяжело дыша, он снова тянется ко мне, но я уворачиваюсь.

— Наверное, хватит, — показываю на распухшую губу.

После последнего поцелуя ноги подкашиваются, губы горят, обветренные ноябрьским ветром. Стою, опершись о него, и понимаю, что больше не помню, где заканчиваюсь я и начинается он.

— Пойдём, отведу тебя домой.

— Не хочу домой. Там мама. А мы с ней... — голос предательски дрожит.

Сжимаю его руку и сбивчиво объясняю всё: мама, сегодняшняя сцена и вынужденная встреча с Митей.

— Тогда пошли ко мне. У нас есть гостевая. Или с твоей любимой Леночкой поспишь.

— Почему с ней, а не с тобой? Я хочу с тобой! — возмущаюсь.

— Нет, со мной — нельзя, — его голос становится хриплым. Он нервно перебирает кончик моей косы.

— Почему?

— Ну как бы... сама подумай... — он запинается, ищет слова. — Нет, я не против, но... Мира, ты что, издеваешься надо мной?

Смотрю на него в полном недоумении. Он видит это и продолжает:

— Потому что девочки и мальчики... И я, ну там... Мы только начали встречаться.

— А мы разве встречаемся? — искренне удивляюсь.

— Да, уже три дня как. Неужели не заметила?

Качаю головой. Как я могла это пропустить? — Ну, я думала, будет что-то официальное...

— Должно было быть сегодня, — он вспыхивает. — Я же не просто так звал тебя сегодня на своё любимое место. Но кто-то пропал, даже не написал, не объяснился, — его взгляд становится строгим.

Точно, как я могла забыть! Хотя... Денёк-то сегодня стрессовой.

— А что ты хотел мне там сказать? — щурюсь и начинаю смахивать невидимые пылинки с его куртки.

— Вообще там должно было быть красиво, — смущённо бормочет он. — Огонечки, фонарики...

— И поцелуи, да? И предложить встречаться? А ещё? — вдохновляюсь я.

— Ну ещё... я чай приготовил... и булочек тебе накупил.

— Блин, круто как... Жалко, что я всё прошляпила.

— Ничего, ещё сходим, — гладит он меня по макушке.

— Тогда раз у нас всё официально, я не понимаю, почему не могу с тобой спать?

Витя резко краснеет и покашливает.

— Иди почитай теорию, что бывает, когда мальчики и девочки спят вместе.

— Что бывает? Обнимаемся, засыпаем... Ну, поцелуемся... И всё... Может, много раз поцелуемся, — провожу пальцем по его куртке.

Губа уже не так сильно ноет, смотрю на него внимательно.

— С Леной тебе — а точнее, мне — будет спокойнее, — твёрдо заявляет Витя и ведёт меня за собой.

— Ну ладно... А я могу хотя бы с тобой посмотреть что-нибудь? — не сдаюсь я.

— Это пожалуйста. Что хочешь?

— Вышла новая серия «Квантового мира»! — восторженно предлагаю я.

— А... ну ладно, — без особого энтузиазма отвечает Витя.

— Или можем посмотреть «Мир животных»! Ты знал, что у богомолов самка после спаривания...

— Мира! — перебивает он, и его уши становятся малиновыми.

— Что?

— То есть ты реально не догоняешь?

— Да что не так?

Он внимательно меня изучает.

— Всё нормально, видимо, это я не о том думаю, — чешет затылок Витя. — Давай без животных.

— Ладно, тогда можем вместе почитать про ковалентную связь! Это когда два атома...

Он качает головой, но в уголках его губ плещется улыбка.

— Ты замёрзла, пойдём ко мне, потом позвонишь маме, и решим, что делать дальше.

— А ты меня покормишь?

— Да.

— А поцелуешь?

— Да.

Он останавливается, притягивает меня к себе и шепчет прямо в ухо:

— Очень.

И я таю, растворяюсь в этом «очень».

— Тогда будем спать вместе! — радостно заявляю я.

Слышу его тяжёлый, полный отчаяния вздох. Он смотрит на небо, словно ища там ответа, потом переводит взгляд на меня. Ну что ему опять не так?

Просыпаюсь от ощущения невероятной мягкости и тепла. К чему-то очень уютному прижимаюсь щекой, и от этого исходит такой приятный цветочный аромат. Меня нежно обнимают, и я утыкаюсь носом в женское тело. На секунду в голове проносится смутная мысль — неужели это Витя так изменился?

Открываю глаза одновременно с Ленкой, и обе издаём оглушительный вопросительный визг. Она отталкивает меня в испуге, и я кубарем скатываюсь с дивана, приземляясь на бок. Не больно, но неприятно.

— Сумасшедшая! Зачем ты меня обнимала? — кричит она, смотря на меня с отвращением.

И я начинаю хохотать. Серьёзно, будто я о ней думала.

В комнату входит Витя. Сонный, в мятых шортах и простой футболке, обтягивающей рельефный торс. Его плечи кажутся ещё шире, а руки — сильными и точёными. Ленка тут же начинает поправлять волосы и пижаму, но, кажется, лишь я замечаю эти жеманные движения. Клюев же смотрит только на меня. Я перестаю смеяться и, следуя за его взглядом, понимаю: его огромная футболка, которую он мне дал вчера, поднялась так высоко, что добрая половина моих бёдер теперь открыта всеобщему обозрению. Я стремительно опускаю подол, снова утопая в ткани.

Парень окончательно просыпается, подходит и поднимает меня с пола.

— Бесите! — Ленка хлопает дверью, и мы остаёмся одни.

Вчера, войдя в квартиру Клюева, я сразу столкнулась с его отцом. Высокий, крепкий мужчина с мощными плечами, как у его сына. Однако голубые глаза Витя явно унаследовал от матери.

Обняв отца, парень представил меня: «Пап, это Мира, моя девушка». Александр Григорьевич долго и пристально меня разглядывал. В его взгляде не было негатива, скорее я почувствовала тихую нежность, похожую на ту, что светится в маминых глазах, когда она с любовью расчесывает мои волосы и делает мне прическу.

Позже я позвонила маме. Сказала, что остаюсь у подруги. Она попыталась возражать, но я, к собственному удивлению, спокойно ответила, что вернусь завтра и что мне сейчас важно быть здесь. Дала номер Ленки Скворцовой. Мама удивилась, но спорить не стала. А я... Я просто не могла морально вернуться домой. Если бы не Витя, пошла бы к Кате, но её папа слишком строгий, там дышать нельзя без его разрешения.

Ленка, увидев меня, буквально вскипела. Я испугалась, что сейчас появится её мама и устроит сцену. В какой-то момент я даже прошептала Вите: «Я не помешаю? Я ведь чужой человек». Но он лишь обнял меня и повёл показывать свою коллекцию «Лего» и самодельных чудовищ, которых сам придумывал и называл.

— А это Жужавка-кусавка, — серьёзным тоном эксперта объяснял он, держа в ладони странное создание из зелёных деталей с шестью глазами. — Она питается носками, которые теряются в стиральной машине. А вот Квадрожопа — она специализируется на мощных ударах.

Он рассказывал о них с такой детской непосредственностью и увлечённостью, перебирая пластиковые фигурки с нелепыми именами вроде «Решалогрыз» и «Радужное Хрюкало», что на мгновение стал похож на пятилетнего мальчишку, забыв обо всём на свете.

И когда в комнату к нам вошла мама Лены, я была уже достаточно расслаблена. Лидия Петровна оказалась миниатюрной светловолосой женщиной с добрым лицом — вылитая Ленка, только без её вечной напряжённости. Слишком мягкая, как говорил Витя, именно поэтому дочь так избалована. Она улыбалась и расспрашивала про школу — её собственные дети, по её словам, ничего рассказывать не желали. А я, находясь на взводе от пережитого дня, выложила ей всё: кто как учится, что Лене нужно подтянуть, посоветовала, на что обратить внимание. Лидия Петровна внимательно слушала и даже стала что-то записывать. Вошедшая Ленка смерила меня убийственным взглядом, а Витя, еле сдерживая смех, крутил на пальце баскетбольный мяч.

Когда я предложила позаниматься с Леной, но предупредила, что за её поведение не ручаюсь, Витя заржал уже в полный голос. Одноклассница стояла багровая и злобно свистела сквозь зубы: «Я и сама могу!» — и выскочила из комнаты.

За ужином было спокойно. Я ела восхитительные котлеты Лидии Петровны и не уставала их хвалить. На десерт подали те самые булочки, что Витя припас для нашего несостоявшегося свидания. Ленка демонстративно от них отказалась, пробормотав что-то о фигуре, и удалилась.

Перед родителями Вити я извинилась, честно сказав, что с Леной мы, кажется, не совсем ладим, но в целом она мне симпатична. Отец Вити закашлялся от моей прямоты.

Витя смотрел на меня в ожидании. Я выпалила правду:

Парень поперхнулся. В наступившей тишине раздался хриплый смех Александра Григорьевича.

Закончился вечер фильмом в гостевой, где мне постелили диван. Пока мы с Витей выбирали, что посмотреть, к нам подсела Ленка в коротких шортах и с видом мученицы. Видимо, так мы и заснули с ней вместе.

А сейчас мой великан нежно целует меня в шею. Внутри вспыхивает странное, но приятное жжение. Инстинктивно я прижимаюсь к нему ближе.

Он сглатывает, не отрывая от меня взгляда.

Он снова наклоняется, и его губы обжигают кожу на шее. Ладонь скользит по моему бедру, задирает край футболки. Я запрокидываю голову и глухо вздыхаю, чувствуя, как всё тело напрягается в предвкушении.

— Это может быть от желания, — он дышит прямо в ухо, и его рука сжимает мою ягодицу, прижимая так близко, что я ощущаю твёрдый выступ через тонкую ткань шорт. Всё тело мгновенно покрывается лёгкой дрожью, а сознание лихорадочно пытается классифицировать эти ощущения.

Теоретические знания о физиологии вдруг сталкиваются с практикой: учащённое сердцебиение, прилив крови к кожным покровам, непроизвольная мышечная реакция — всё это симптомы активации симпатической нервной системы.

— Хватит меня провоцировать, Мира, — он целует меня в щеку и отстраняется. В его глазах настоящая буря. Он поправляет шорты, пытаясь скрыть физиологическую реакцию. — Переодевайся. Пойду приготовлю завтрак.

Витя выходит, оставив меня в полном ступоре. И кажется, я наконец начинаю понимать, о чём всё это время шла речь. Я совершенно упустила из виду, что помимо эмоционального влечения существует ещё и биологический аспект.

Вспоминаются учебники по физиологии: комплекс гормональных реакций, направленных на обеспечение репродуктивной функции. Повышение уровня тестостерона, выброс дофамина, активация эндокринной системы — всё это создаёт тот самый «химический коктейль», заставляющий организм готовиться к продолжению рода.

Ой, Гиппократ, отец медицины! Мне нужно лучше думать, прежде чем что-то говорить или делать.