Сними очки, ботаничка

11. Одиночество

Глухие удары барабанов бьют прямо в грудь, длинные гитарные риффы висят в воздухе, а я, содрогаясь в такт, прыгаю по комнате и ору хриплым от напряжения голосом. На мне черная футболка с потрескавшимся принтом моей любимой группы, волосы летят во все стороны, а тело накрывает пьянящая легкость полного отрыва. Музыка обрывается, и я с размаху плюхаюсь на кровать, вся красная, задыхающаяся, с волосами, прилипшими ко лбу, и очками, съехавшими набок.

Хватаю несчастного пингвина, подаренного Витей, и с силой прижимаю к себе. Не повезло тебе, дружок, с хозяйкой. Час назад я швыряла его в стену, представляя вместо игрушки симпатичное, но такое бесящее лицо одного товарища.

Резкий звук сигнала на телефоне прорезает тишину.

Я пишу быстро, еще под впечатлением от музыки:«Все отлично, мам. Порви зал!»

«Мира, ты о чем? Я могу его только взбудоражить! Катя не может до тебя дозвониться, перезвони ей.»

Читаю и отбрасываю телефон. Не хочу ни с кем говорить. После того самого дня рождения мама снова уехала в командировку. И эти несколько дней одиночества — лучший подарок на испорченный праздник. Я не хожу в школу уже два дня. Вместо этого я лежу на кровати, слушаю музыку, доедаю мамины салаты и смотрю фильмы.

Сначала я смотрела мелодрамы. Мне казалось, что они помогут мне справиться с трудностями, как когда-то помогли моей маме пережить разрыв отношений. Однако вчера я посмотрела фильм, где героиня умирала от неизлечимой болезни, а её возлюбленный оставался один. Это было настолько душераздирающе, что я не могла остановиться и рыдала в подушку. Представляла, как лежу на смертном одре, а Витя плачет рядом, говоря, что не может меня потерять, я слишком гениальна для мира и слишком важна для него. Из-за этого я не спала полночи, а на следующий день решила найти информацию об отношениях между мужчиной и женщиной в статьях психологов. Потому что мне нужно было понять, что я чувствую и как от этого избавиться.

И в какой-то момент, начитавшись и насмотревшись умных видео, я поняла, что обижаться на Витю — глупо. Он же с самого начала просил познакомить его с Катей. А я сама всё твердила про Митю Фомина. Наше с Витей близкое общение и моя неопытность заставили меня придумать себе чувства, которых не было. Возможно, он просто стал для меня важной фигурой, заменой отца.

Я морщусь от этой мысли. Да ну? Нет уж, ахинея полная. Ну их, этих психологов… Без них как-то в жизни было понятней, и с Митей было ясно: с первого класса я всё про него знала и уже мысленно распланировала нашу жизнь до седых волос. А Витя? Он просто симпатичная мужская особь, вот и всё.

Самец гориллы — он тоже большой, сильный, стучит себя в грудь на виду у всех, серебристая полоса на спине лоснится. Заметно же! Вот на него и ведутся самочки горилл, на всю эту показуху. Хихикаю сама над собой. Ну и что, что мускулы? У горилл зато мозг маленький, прям как у Клюева.

— Хорошо, что твой даритель не знает, о чём я тут думаю, а то, знаешь ли, у него такое лицо, когда он злится, рычащее, — ржу, обнимая пингвина.

— И знаешь, Пингви, может, я всё ещё влюблена в Фомина. Просто я давно его не видела из-за учёбы и других дел. В субботу проверю свои чувства, может, что-то прояснится.

Открываю мессенджер и вижу сообщение от Мити:

Завтра я скажу ему правду. Что я — Мира, а не Слава, и что учусь с ним в одной школе. Витя был прав — пора заканчивать с этим враньем. Это нечестно по отношению ни к нему, ни ко мне.

Ах, как же у меня чешутся руки. Так и хочется со всей дури треснуть по этой крепкой, накачанной грудине Клюева, чтобы взвыл от неожиданности. Вместо этого я хватаю несчастного пингвина, подаренного им же, и, представив на его месте мою «подружку», со всей силы подхватываю и бью, пока не устаю.

И… становится легче. Действительно, настоящий антистресс. Подбираю бедного помятого пингвинчика и принимаюсь его обнимать, гладя по потрепанной спине. Прости, дружок.

Телефон снова звонит. Катя. Прятаться бесполезно. Но я не знаю, что сказать. Боюсь, что сорвусь и нагрублю.

— Да, привет, — поднимаю трубку.

— Знаешь что… — Катя замолкает. — Ладно, я поняла. Но хотела сказать про Витю. Думаю, тебе стоит это знать.

Он тоже звонил. Несколько раз. И я, как трус, не брала трубку.

— Не надо, Кать. Не хочу, — перебиваю я ее.

Короткие гудки в трубке только усиливают напряжение. Мне действительно нужно научиться контролировать свою агрессию, и Витя в этом прав. Я снова срываюсь на бедном пингвинчике, и, похоже, скоро придется покупать еще пару антистрессов.

Вспоминаю, как мы подружились с Катей в пятом классе. Она с трудом тянула математику, а я вечерами поднатаскивала ее, объясняя дроби. А когда мальчишки-одноклассники носились по классу и вечно задевали мой стол, она вставала, как тигрица, толкала их в ответ и громко говорила: «Идите-ка лучше в коридор, погоняйте своими ботинками в футбол!»

Она всегда меня защищала. А я из-за своего внутреннего бардака причиняю ей боль. И всё из-за того, что во мне сидят дурацкие обиды и выдуманные ожидания.

Мои пальцы сами набирают сообщение.

«Прости. Потом всё объясню. Ты права, я веду себя отвратительно… Дай мне немного времени, и я всё расскажу и объясню. Сейчас хочу побыть одна».

Вздыхаю. Иду, включаю комедию, но веселые лица и шутки меня только раздражают. Выключаю. Нахожу грустную мелодраму. На экране парень не может признаться девушке в симпатии, строит какие-то дурацкие круги вокруг да около, а она просто назло ему встречается с его другом, и все страдают. Что за бред? Ну почему он не может просто сказать? И зачем они так мучают друг друга? Ничего я не понимаю в этой любви...