Сон выдр

Джейк

Сентябрь кончился, и уже полным ходом идет октябрь. Листья окрасились в красный и оранжевый, а ветер стал более резким. Теперь я хожу на сеансы Кристин раз в две недели. Она одобрила мою поездку в квартиру. Я рассказал, как все прошло: про боль, смягченную присутствием Эмили, про удовольствие от фотографирования, про странную печаль от встречи с Мартин. В заключение признался, что понял: я буду скучать по Матье, куда бы ни пошел. Что на самом деле я боялся его отсутствия везде, а не только в одном конкретном месте.

— Ты прогрессируешь, Джейк. Начинаешь понимать, что скорбь не делится на части.

— Не уверен, что подобное открытие меня радует.

— Я тоже не уверена, что это должно быть весело, — ответила Кристин наполовину весело, наполовину сочувственно.

Определенно, она одна из самых accurate людей, которых я знаю. Как бы это лучше сказать на французском? Точная? Нет. Меткая? Вот это ближе. Некоторые вещи лучше всего выражать на английском языке. Когда я это сказал, Эмили со мной не согласилась. Я возразил, мол, просто она хуже меня знает английский, на что Эмили ответила: «Такой аргумент не считается, потому что я лучше тебя знаю французский». Мы до сих пор не пришли к согласию по этому поводу, но мне нравится с ней спорить. Я чувствую, что прыгаю выше головы, пытаясь доказать Эмили свою правоту, пусть это ничем мне и не помогает. Смысл ведь в процессе, а не в результате.

Еще мы с Кристин говорили о Марианне. Когда на следующий день после поездки с Эмили в Монреаль я включил мобильный, то заметил, что от бывшей пришла дюжина новых сообщений. Одна из ее подруг видела нас с Эмили в ресторане. Марианна сходила с ума, потому что решила, будто я с кем-то встречаюсь. Я колебался между тремя вариантами: первый — проигнорировать ее, второй — соврать, что я действительно встречаюсь с Эмили, но больше чтобы самому об этом пофантазировать, а не бывшую разозлить, и третий — ответить честно. Я выбрал третий вариант: раз уж Марианна так отреагировала, видимо, ей больно, и отчасти, если не главным образом, я тому виной. Поэтому написал ей:

Мне мое сообщение показалось вполне дружелюбным. Марианна была другого мнения. Она ответила, что я настоящий мудак и заслуживаю страданий, что ей надоело прятать боль, пока я упиваюсь своей, и что ей не с кем поговорить. Я взбесился, ведь на этот раз честно попытался понять Марианну. Поэтому я не придумал ничего умнее, чем посоветовать ей обратиться за поддержкой к тысячам ее подписчиков. В ответ прилетело весьма эмоциональное «Пошел на хрен!».

Все это я пересказал Кристин, снабдив собственными раздраженными комментариями, отчего история вышла несколько бессвязной. Но моя доктор — профи, и суть уловила. Она попыталась донести до меня, что Марианна имеет право скорбеть, но и я заслуживаю права на личное пространство. Что пора брать дело в свои руки и поговорить с ней — лично или по телефону, — в общем, объяснить Марианне, что я не желаю с ней видеться, поскольку ее напор меня напрягает. Я для вида согласился, но сам подумал, что проще сказать, чем сделать. Думаю, Кристин и сама это поняла по тому, как неуверенно я ей кивнул.

Я размышляю о нашей встрече, сидя в гостиной с Линой и Андре. В этот воскресный вечер мы смотрим «Все говорят об этом»[7]. Мама положила ноги на бедра Андре, и он массирует ей ступни. Они не пьют, хотя я знаю, что этот маленький ритуал обычно сопровождается бокалом вина. Я хочу сказать им, что все в порядке, что алкоголь никогда не был самой большой моей проблемой, но их беспокойство кажется мне очень трогательным, поэтому я не поднимаю эту тему.

Смотрю шоу, не вникая в диалоги. После Кристин и Марианны на ум теперь приходит Эмили. Я все чаще и чаще размышляю о ней, так мои мысли становятся более спокойными, менее противоречивыми. Интересно, что она делает, учится или тоже смотрит сериал? Безобидные вопросы, но необходимые, потому что каждая мелочь становится важной, когда хочешь лучше понять кого-то.

Я смотрю на свою мать. Что бы она сказала, если бы могла читать мои мысли? Решила бы, что я слишком много думаю о девушке, или обрадовалась, что мой мозг наконец-то переключился на здоровые темы? Это единственный крошечный бутон счастья, который я тайком лелею где-то в своей голове и который растет сам, без чьей-либо помощи. Отчасти я боюсь упоминать о нем из страха, что он тут же увянет, как мираж. Я стал более осторожен в том, что касается счастья.

Поддавшись порыву, достаю телефон, чтобы написать Эмили. К чему ограничивать себя мыслями о ней, если можно просто пообщаться? Чувствую мамин взгляд: обычно я не сижу уткнувшись в мобильный. Однако она ничего не говорит. Сама того не зная, мама бросает меня на произвол судьбы.

Я прикидываю, с чего начать разговор. Может, как-то пошутить? Эта маленькая игра меня быстро утомляет, мне не хочется притворяться, изображать из себя рубаху-парня.

Двумя минутами позже приходит ответ.

Сдерживаю улыбку.

Я на мгновение поднимаю голову. Андре с мамой вроде бы внимательно слушают вопросы, которые Ги А. Лепаж задает своему гостю, хотя я чувствую, что они наблюдают за мной краем глаза.

Понимаю ее изумление. То я прошу Эмили сесть за руль, чтобы доехать до Монреаля, так как сам боюсь, то вдруг вызываюсь подкинуть ее домой на машине. Даже мне самому трудно себя понять. Но я знаю, что хочу ей помочь, и это желание сильнее моего страха. Меня ведь уже трясло при мысли о том, как я вернусь в квартиру и лишний раз вспомню, что брата больше нет. Я понял, что меня пугает не настоящее, а прошлое. Что случившееся я не могу изменить, могу изменить только самого себя. В принципе, я не за руль сесть боюсь — а того, что уже случилось с Матом. Я делаю глубокий вдох.

Она присылает координаты.

— Андре, мне нужно кое о чем тебя попросить, — говорю я.

Я вкратце объясняю ситуацию маме и Андре, и отчим тут же соглашается подкинуть меня к отцу Эмили. Лина с любовью смотрит нам вслед, и это одновременно мило и грустно, что она так растрогалась из-за, по сути, пустяка. Несколько минут дороги проходят в тишине, затем Андре спрашивает:

— И как же зовут девушку, которую мы едем спасать?

— Эмили.

— Ты говорил, она твоя подруга.

— Да, работает в пиццерии. Я…

Я изо всех сил пытаюсь выразить словами свои отношения с Эмили или, скорее, то, что к ней чувствую, ведь есть разница.

— Она самый чудесный человек, которого я встречал за долгое, долгое время.

— И ты сказал ей это?

— Нет, хочу, чтобы она сама поняла. Ну вот так, например. — Слова заканчиваются, поэтому я жестами пытаюсь объяснить ему, указывая на машину.

— Правильная тактика. У меня с твоей матерью это всегда работало.

Двадцать минут спустя Андре паркуется перед домом отца Эмили. Она ждет меня на крыльце, несмотря на холодную октябрьскую ночь. Андре оценивает Эмили и подмигивает мне:

— И правда, чудесная девушка.

Я чувствую, что краснею. Забавно, не могу вспомнить, когда это в последний раз со мной случалось. Но ощущение мне нравится. Прилив крови к лицу — тоже недурной способ почувствовать себя живым. Не хуже прочих.

— Спасибо, — говорю я, открывая дверь.

— Не за что. Я поеду за вами?

— Нет, все нормально, я вернусь пешком.

— Как скажешь, парень.

— И… Андре?

— Да?

— Я не только за подвоз спасибо сказал.

Мгновение он смотрит на меня. Я вижу, как его глаза затуманиваются, чувствую, что мои тоже на мокром месте, и закрываю дверь, чтобы каждый из нас мог спокойно пережить свои эмоции.

Я подхожу к Эмили. Она едва не теряет равновесие, когда встает меня поприветствовать. Одной рукой я поддерживаю ее под локоть, и Эмили хихикает, что меня очень забавляет, — не припомню, чтобы до сегодняшнего дня хоть раз слышал ее хихиканье.

— Ну что, я твой герой?

— Конечно, — говорит она и больше не выглядит такой пьяной, когда смотрит мне в глаза.

Внезапно дверь дома распахивается, и на пороге возникает не кто иная, как знаменитая Фанни. А она и правда молоденькая. Фанни почти бежит к нам, ее реакция сбивает меня с толку, но тут она восклицает:

— Боже мой, я так и думала, вы действительно Джейк Суррей! Эмили, почему ты не сказала нам, что знакома с Джейком Сурреем?

— Потому что обычно я упоминаю своих друзей только по имени, — огрызается ее невестка.

Фанни, похоже, не обижается на колкость. Не сводя с меня глаз, она подходит к самым границам моего личного пространства, которые рискуют пасть под напором ее довольно внушительной груди.

— Я ваша фанатка! — восклицает Фанни, блаженно улыбаясь мне.

Тем временем наступает черед отца Эмили выйти из дома, без сомнения, в попытках выяснить, из-за чего шум. Ситуация быстро становится смешной.

— Малыш, малыш! Смотри, это Джейк Суррей! — кричит Фанни.

Мы с Эмили переглядываемся. Ее отец крепко сложен, ростом не менее шести футов и на «малыша» ну никак не тянет. Эмили выглядит обескураженной.

— Просто Джейк, этого достаточно, — говорю я, протягивая ладонь мужчине, который, похоже, вообще не знает, кто я такой.

— Патрик, — отвечает он, пожимая мне руку. — Эм, простите, я должен вас знать?

— Малыш! Да погляди, это же Джейк Суррей.

— Да, ты уже сказала, — ворчит Эмили.

Я кусаю губу, чтобы подавить смешок.

— Джейк Суррей… — повторяет Патрик, явно копаясь в памяти и пытаясь найти связь, которую точно не найдет.

— Ничего страшного, меня лучше знают люди моего поколения.

Вижу, как Фанни и Патрик замирают, а Эмили недоверчиво поднимает брови. Я стою с видом полной невинности. Эмили сжимает мой локоть, прощается с отцом и тянет меня к своей машине. Бросает мне ключи, и я сажусь за руль. Едва устроившись рядом со мной, Эмили разражается смехом.

— Боже, ты только что сделал мой день, нет, всю мою неделю! Видел их лица?

— Высокомерно получилось, наверное, не стоило так.

— Не стоило? Ты что, шутишь? «Люди моего поколения», вау, это было незабываемо!

— Надеюсь, я не обидел твоего отца…

— Нет, конечно, а что?

Наши глаза на мгновение встречаются. Заволновавшись, я поворачиваю голову и завожу машину. Мои руки слегка дрожат, и я крепче сжимаю руль. Сосредотачиваюсь на Эмили, на своей задаче, какой бы простой она ни была.

— Хорошо, когда рядом есть отец, — поясняю я.

Она понимающе улыбается, прежде чем добавить:

— Конечно, но знаешь, что еще лучше?

— Что?

— Когда рядом есть девушка.

Эмили подмигивает, а затем прислоняется к окну, пока машина отъезжает от дома.