Сон выдр

Джейк

«Тебя, наверное, тронуло сообщение, которое Марианна написала сегодня утром в „Инстаграме“. То, где она говорит о твоем брате. Красиво вышло».

Когда подруга Эмили произносит эти слова, у меня перестает биться сердце. А когда я достаю сотовый и читаю текст бывшей, разгоняется так, что даже становится больно.

В ознаменование полугода со смерти Матье Марианна выкатила пост с серией фотографий себя, меня и Мата. И снабдила его длинным рассуждением, как страдает от потери моего брата, как его обожала, как он подсел на наркотики и как важно вовремя обратиться за помощью. И вроде все так. Но в то же время, окажись она сейчас передо мной, я бы ей голову расшиб. Не припомню, чтобы когда-то кого-то так сильно ненавидел. Хочется уничтожить весь мир.

Точно робот, я встаю и бормочу что-то Эмили. Выхожу на улицу и как можно быстрее сматываюсь с вечеринки. Едва оказываюсь снаружи, звоню Марианне. Она мгновенно отвечает. Без всяких предисловий говорю:

— Немедленно удали это.

— О чем ты?

— О твоем дерьмовом посте в «Инстаграме»!

— Ты же сам посоветовал мне выговориться подписчикам, разве нет? Ну вот, я тебя послушала.

— Твою мать, Марианна, как ты могла!

— Что с тобой, Джейк? Как ты уже прекрасно понял, именно так я справляюсь со своими эмоциями! И раз уж решил уйти из моей жизни, ты больше не имеешь права указывать мне, что писать!

Моя голова горит, пока я иду сквозь холодную ночь. Слышу, как Марианна тяжело дышит, а может, это рыдания? Мне все равно. Я слишком зол, чтобы испытывать к ней сочувствие.

— Никогда бы не подумал, что ты зайдешь так далеко и попытаешься хайпануть на смерти моего брата! Это отвратительно. Ненавижу тебя!

— Ой да ладно, что еще скажешь?! Ну да, ты же у нас выше всего этого! Джейк, святой мальчик, лучше всех прочих, сам справляется с болью, и никто ему не нужен! И вообще чувства проявить неспособен. А вот Мат бы меня понял!

— Не смей говорить о моем брате! А знаешь что? НИКОГДА больше со мной не говори!

Резко сбрасываю номер, кидаю его в черный список, чтобы Марианна больше не могла меня донимать. Давно пора было это сделать.

Добравшись к себе, шагаю прямиком на террасу позади дома и курю сигарету за сигаретой. Смотрю, как дым уплывает к небу и пытаюсь успокоиться, хотя ни черта не выходит.

Безумно хочется окси. С собой у меня, разумеется, его нет. А вот Мат вечно хранил заначки в самых странных местах.

For the rainy days, говорил он, сверкая глазами.

Для ненастных дней. Ага, у меня сейчас на душе офигеть как льет.

Поднимаю глаза и смотрю на комнату Лины и Андре. Свет не горит. Мама спокойно спит в кровати, веря, что сегодня все будет хорошо.

Твою мать. Не могу я так с ней поступить.

Вытираю текущие по щекам слезы тыльной стороной ладони и сам не зная зачем, видимо, лишь бы не писать дилеру, открываю страницу Мата в «Инстаграме».

С комом в горле я пролистываю его посты, которые знаю наизусть. Смотрю на фотографии машин, потом на ту, где брат улыбается, сидя на террасе «Гет-апенс» прошлым летом, и еще одну, где он на пляже в Бразилии, в гидрокостюме, с мокрыми волосами и с загорелой кожей. Это фото сделал я.

Ужасно скучаю по Мату. Брат был моим сообщником, моим доверенным лицом. Он поддерживал меня, а я — его. За исключением одного раза, в ту роковую ночь, когда я позволил ему уйти с вечеринки накуренным и Матье врезался в дерево. Все это время я в ванной гонялся за драконом. Chase the dragon. Так они называют это по-английски. Сжигаешь окси, а затем надо вынюхать его, пока он не упал с фольги. Гонка со временем, гарантированный кайф.

Я закрываю глаза. Под опухшими от слез веками снова вижу своего брата. Как он с небрежным видом стоит в дверях. Я помню его последние слова.

«Не волнуйся, я сам все сделаю».

Он собрался пойти выпить еще пива.

Сжимаю зубы так сильно, что боюсь, они сломаются. Вдруг сотовый начинает вибрировать. Я открываю глаза и с удивлением вижу на экране имя Майка. И вдвойне рад, что у меня хватает сил принять вызов.

— Привет.

— Привет. Ого, я рад, что ты ответил. Сомневался…

— И я тоже.

Он тихо смеется.

— С годовщиной, или как там полагается говорить.

Я ничего не отвечаю. Майк добавляет:

— В любом случае… Я думал о Мате весь день…

Не очень рад очередному напоминанию, но мне приятно слышать голос Майка.

— Да… я тоже. Спасибо.

— Как ты?

— Норм. — Молчу, затем говорю: — Я видел пост Марианны.

— Тоже только что его прочел. Знаю, обычно ты редко заглядываешь в «Инстаграм», но… Я просто почувствовал, что должен тебе позвонить, на всякий случай… Тебе, наверное, хреново. Хуже не делаю?

— А ты не растерял хватку, старина. По-прежнему чуешь суть.

— Лучше б на этот раз я ошибся.

— И не только на этот, да?

Повисает тишина. Я знаю, что он вспоминает ту же сцену. Грязный переулок за калифорнийским баром. Как Майк предупредил меня насчет Мата, а я отмахнулся.

Приятель вздыхает. На том конце линии шум. Мне кажется, будто я слышу шелест волн, представляю себе море и ощущаю укол тоски.

— Ты где? На пляже?

— Да, но не на том, что ты думаешь.

— Да? А где?

— Я с бабушкой и дедушкой, в Персе. Они только что перебрались в дом престарелых и хотят продать свой. Приехал забрать вещи.

— Ты на Гаспе?

— Да, парень. Приятно вернуться в места, где вырос.

— Наверняка.

— Вот бы ты приехал, — внезапно говорит Майк. — Если у тебя, конечно, есть время…

Идея мгновенно меня захватывает. Мне сейчас так хочется сбежать от всего — от Марианны, от призрака брата, от всей моей жизни в целом.

— Я приеду.

— Правда? Сюда, сейчас?

— Да.

— Ок. Я напишу адрес. Только будь осторожен.

— Хорошо, не волнуйся.

Решаю взять мамину машину. Знаю, что Лина не будет возражать. Если что, Андре даст ей свою. Я оставляю им записку, чтобы они не слишком беспокоились. На самом деле пишу всего две фразы: «Решил сменить обстановку на несколько дней. Все будет хорошо».

Не лучший вариант, но, учитывая обстоятельства, лучше я сейчас и не сделаю. Думаю напоследок написать Эмили, но сил хватает только взять ключи и уйти. Для меня и это уже много. Я все ей объясню, когда вернусь. Не стоило вот так бросать ее на вечеринке, но Эмили наверняка потом прочла пост и поняла мою реакцию.

Она все поймет, я знаю. Это единственное, в чем я уверен.