Тебе желаю счастья

Глава 13

Что чувствует человек, когда исполняется его маленькая, но все же заветная мечта? Мечта наивная, глупая, банальная, порожденная первой девчачьей влюбленностью. Мечта, в реальность которой давно отчаялся верить. Желание давнее, намертво вросшее в костный мозг, но меж тем далекое, как созвездие Гончих Псов.

Или что чувствует человек, если кто-то неожиданно исполняет свое обещание? Давно забытое, растворившееся в тумане прошедшего времени. Обещание спонтанное, иллюзорное, утопичное… Из тех, которые даются к слову, и которые никто никогда не собирается исполнять.

Мне было семь, когда Вася с соседней улицы, одноклассник и вечный задира, выдумавший мне первого сентября обидное прозвище Хавронья, заявил, что теперь я его слуга. Уже на следующий день после уроков мальчишка отобрал мой новенький розово-сиреневый рюкзак и приказал проводить его до дома, угрожая в противном случае сбросить все мои вещи с моста в речку.

Никто не вступился за девчонку со странным именем и, понурив голову, я поплелась вслед за Васей, довольным собственной силой и властью. Так и началась моя нелегкая школьная жизнь. Одноклассник постоянно обзывался, называл меня исключительно Хавроньей и при этом мерзко хрюкал вслед, дергал за косички, прятал сменку, отбирал в столовой пирожки. Очень скоро эту эстафету подхватили и остальные мальчишки, а за ними и самые бойкие девчонки. В классе я была самой мелкой, самой тихой, а потом еще и самой забитой. Не удивительно, что друзей среди одноклассников я так и не нашла.

К концу первого года я люто ненавидела собственное имя, искренне жалея, что я не какая-нибудь Ира или Таня, коими полнилась школа.

Дома я не жаловалась. К тому времени бабушка уже сильно сдала и часто болела. Прекрасно понимая, что мои слезы могут расстроить любимую старушку, никогда не показывала даже вида. А потом, под конец учебного года в пятом классе появилась Нина Сорокина. Настоящая голубоглазая фея. И Вася вдруг полностью переключил все свое внимание на нее. Вот только Нину он не обижал, не обзывал жуткими прозвищами, не донимал извечными тычками, а наоборот, носил конфеты и яблоки, сам стал провожать девчонку домой и таскать на себе ее рюкзак. Всего один раз при ней Вася назвал меня Хавроньей, сопровождая обидным хрюканьем, но Нина Сорокина так убийственно на него посмотрела, что задира мигом заткнулся.

Нет, конечно, это не избавило меня ни от прозвища, ни от досадных похрюкиваний, но, по крайней мере, при ней в классе так откровенно меня больше не травили.

Сколько же во мне было благодарности Ниночке Сорокиной.

Рядом с ней я по всем фронтам проигрывала, выглядела серым незаметным пятном, но как же мне все это нравилось! Нравилось, что меня в упор не замечают. Не разговаривают. Не трогают. Словно я невидимка.

Поэтому и стала незаметно всюду таскаться хвостом за Сорокиной, стараясь быть всегда где-то поблизости от моего талисмана удачи. Нина оказалась очень неглупой и вскоре разгадала мой элементарный план, но ничего на это не возразила, великодушно позволив прикрываться от обидчиков ее надежной тенью.

Взамен я тоже стала таскать ей конфеты и яблоки, только тайком подкладывала их в ее рюкзак.

Время шло.

Учебный год неизменно кончался, и наступало долгожданное лето, несущее аромат свободы и спелых ягод. Я собирала ароматную малину в палисаднике, когда за забором послышался знакомый бас.

— Хавронья! — хрюкнул Вася, вглядываясь в меня поверх штакетника, — Сюда иди, дело есть!

— Какое еще дело? — опасливо взглянула я на сердитого мальчишку.

Бабушка с утра уехала на рынок, где продавала козье молоко, сметану, молодые огурчики из теплицы, редис и свежую зелень. Появится дома она не раньше обеда, так что обидные слова Васи не услышит. Но ведь есть еще бдительные соседи — Ульяна Андреевна и Сергей Тихонович Калинины. Да и внук их уже наверняка проснулся и бродит по двору, подставляя солнцу широкие плечи, пахнет бензином и ковыряется в своих железках.

Если кто-то из соседей услышит, как Вася меня обзывает, то непременно расскажет бабушке. Она расстроится. В доме снова будет пахнуть микстурами, а фельдшер Ирина Никаноровна вновь станет втыкать в тонкие руки моей Марии Афанасьевны свои толстые иглы с лекарствами, от которых во весь локоть остаются синяки.

— Сюда иди, сказал! — начинал злиться на мое непослушание Вася, бросая в меня снятой с забора гусеницей.

Гусениц я боялась.

Взвизгнув, отскочила, уронив ведерко с собранными спелыми ягодами. Вася уже демонстрировал мне еще одну снятую с забора мерзкую тварь. И откуда только берутся эти жуткие создания?! Зачем природа так поиздевалась над бабочками, что прежде, чем стать прекрасными и обрести крылья, они вынуждены пресмыкаться безобразными гусеницами, вызывающими собой лишь отвращение и гадливость?

— Не выйдешь, поймаю и на нос тебе ее посажу!

И ведь поймает. Бегает Вася лучше всех в классе. Может, я успею юркнуть в дом и закрыться? Не знаю. Ноги от страха уже не слушались.

— Ну так что, маленькая хрюшка, хочешь гусеницу на нос?

— Нет, — замотала я головой и осторожно попятилась назад.

Вася, заметив мое отступление, мигом перепрыгнул забор и уже через пару секунд держал меня за предплечье одной рукой, а второй угрожал извивающейся в тонких мальчишечьих пальцах зеленой гадостью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Наверняка, я побелела от страха, потому как даже душа у меня похолодела. Но Вася был милостив. Зашвырнув гусеницу подальше в траву, мальчика вдруг выдвинул ошеломительное требование.

— Хавронья, завтра мы с Ниной пойдем на речку, и там я хочу ее поцеловать, поэтому сейчас потренируюсь на тебе. Радуйся, вряд ли тебя еще хоть кто-то когда-нибудь поцелует. Хрюшкам такое и во сне не привидится. Так что будь благодарна.

Что?

Поцеловать Васю?!

Такое действительно и в страшном сне не привидится.

— Но я не хочу, — пролепетала ему в ответ, на что мой мучитель лишь усмехнулся.

— Тебя никто не спрашивает, Хавронья. Если тебя теперь не трогают в школе, это еще не значит, что ты перестала быть моей слугой. Складывай бантиком свои малиновые губки и не хрюкай мне тут.

Мальчишка крепко вцепился острыми пальцами в мои плечи, его неясно очерченные губехи, слегка потрескавшиеся, пахнущие чесночными гренками со шпротами, вытянулись вперед дудочкой, серо-зеленые глаза со светлыми ресницами, закрылись в предвкушении, мои же, напротив распахнулись так широко, что от обилия солнечного света на них навернулись слезы, прикрывая реальность влажной соленой пеленой.

Я часто заморгала, возвращая четкость зрения, и тут случилось неожиданное. Чья-то загорелая рука осторожно обхватила меня за плечи и мягко прижала спиной к чьему-то горячему торсу. На лицо Васи с вытянутыми губами вторая рука моего спасителя опустила несколько свитых живым клубком противных гусениц.

Это был Станислав. Запах бензина, исходивший от его рук, вселял уверенность и спокойствие. Даже мерзкие насекомые больше не казались такими пугающими.

Почувствовав неладное, Вася тут же открыл глаза и, резко замотав головой, сбросил на землю насекомых, а затем в страхе уставился вверх, на защитника позади меня, который по-прежнему прижимал меня к себе за плечи, даря ощущение безграничного покровительства.

Взрослый высокий парень не тот, с кем можно было бы вести себя также нагло, дерзко и безнаказанно, как с тощей девчонкой, не способной ответить на обиды. И Вася это понимал.

А потому молчал, боясь пошевелиться.

— Еще раз ее обидишь — заставлю ведро гусениц сожрать, — ледяным, как арктический ветер тоном произнес Станислав, — Это понятно?

— Ддд-да, — проблеял покрасневший, будто рак в кипятке, Вася.

— Вон пошел отсюда. И что б на этой улице, а уж тем более рядом с этой девочкой, я тебя не видел. Одна ее жалоба — тебе крышка. Выбью зубы так, что будешь хрюкать до конца своих дней. Усек?

Вася незамедлительно закивал.

— Не слышу! — прикрикнул Станислав.

— Усек!

— Теперь вали.

И мой недавний обидчик со всех ног бросился наутек, сверкая пятками, когда в спешке с них слетали черные шлепки.

После этого Станислав развернул меня к себе и согнулся пополам так, что его глаза оказались на одном уровне с моими.

— Ты как, Стрекоза?

— С-спасибо, — отчего-то заикаясь, прошептала я, глядя на своего спасителя, как на инопланетное существо.

— Запомни, ты не должна позволять целовать себя без разрешения. Никому. И никогда. В следующий раз бей коленом прямо в пах.

— К-куда?

— Сюда, ниже живота, — и он указал на свои светлые джинсовые шорты, вызывая во мне смущение.

— П-прямо… т-туда? — все также шепотом уточнила я.

— Прямо туда! Коленки у тебя острые, будет больно. Поэтому, что есть силы бьешь и убегаешь. А потом жалуешься мне. Ну или Сергею Тихоновичу. Поняла?

— П-поняла, — согласно кивнула я.

— Никого не бойся, Стрекоза. Страх делает нас слабыми.

Потом он помог собрать с земли рассыпавшуюся малину. Когда Стас уже собирался уходить, я вдруг выпалила неожиданно для себя самой.

— У меня самое дурацкое имя на свете. Что если меня больше никто и никогда не захочет поцеловать?

— Глупости, Стрекоза, — невозмутимо ответил Станислав, — Вырастешь, я сам тебя поцелую.

И ушел.

А в голове засела мысль, которая с годами трансформировалась в глупую надежду, в свою очередь породившую мечту.