Тебе желаю счастья

Глава 6

Холодные капли стучали по плечам, стекая вниз на поясницу, в контрасте с горячим телом выходило вполне терпимо, вот только ничуть не помогало. Вздыбленный член никак не опадал, а из головы не выходила картинка аппетитной упругой попки в коротких шортиках с забавным рисунком.

Черт возьми, и где эта Анжела, когда она так нужна?!

Кстати, да — где?

Я вдруг осознал, что любимая не выходит на связь уже третий день, хотя обычно мы созванивались постоянно. Видеозвонки очень помогают скрасить тоскливое одиночество и горечь разлуки. Мне бы сейчас очень пригодился утренний вирт, но телефон с собой в ванную я взять не догадался.

Рука сама скользнула вниз, пальцы привычно обхватили член, а в мозгу в очередной раз прозвенел звоночек негодования. Когда мне было пятнадцать, и я каждый день, а то и чаще, дрочил на фотку Кукушкиной, то сам себе давал зарок, что когда Анжела наконец станет моей — навсегда покончу с позорной мастурбацией. И что? Она вроде как моя, а мне по-прежнему приходится заниматься самоудовлетворением.

В каком месте я, блядь, ошибся и что делаю не так?

Закрыл глаза, вспоминая идеальное тело любимой девушки. Холеное, ухоженное, тренированное, с проработанными рельефами мышц, с бесконечно длинными гладкими загорелыми ногами, круглой задницей и пышной грудью. Но проклятая Стрекоза штурмом прорывалась в мои мысли со своим мягким животиком, черными, как сама преисподняя глазами и приоткрытым малиновым ртом, манящим, как сам порок.

Бестия!

Вон из моей головы!

А рука, знай, делает свое дело, быстро и жестко скользит вверх-вниз, сильно сжимая налившуюся кровью головку. Стрекоза — зараза — триумфально победила, став в моих мыслях на колени, принимая в горячую глубину мою изнывающую от воздержания плоть, всю — до самого основания набухшей мошонки.

Кончил быстро, остро, обильно, едва сдерживая компрометирующие стоны и тяжелое дыхание. Дом старый, и слышимость здесь отменная. Даже сквозь шум воды отчетливо доносится стук вилок и гудение чайника на кухне.

Решил не предаваться самобичеванию и не размышлять на тему собственной извращенности. Даже если Стрекозе и нет восемнадцати, выглядит она на все двадцать!

Маленькая розовая девственница!

Мне понравилось, что она невинна. Даже какая-то гордость что ли возникла за нее. И все же от мыслей о непрочности Рони противно скребло на душе. Нам с Анжелой было по шестнадцать, когда дело дошло до секса. И девственницей она не была, хотя упорно утверждала, что я у нее первый мужчина.

Не стану врать, мне было не очень приятно. Точнее очень неприятно. Но я был отчаянно влюблен в свою белокурую мечту, и готов раз и навсегда простить Анжелу и закрыть эту тему. Выяснять, с кем она спала до меня и сколько раз не стал. Слишком это все унизительно.

И сейчас этот давно забытый факт из наших отношений с Кукушкиной едкой горечью вновь всплыл на поверхность. Вот передо мной девочка Рони, ей явно больше шестнадцати, она девственница и, судя по тому, как отчаянно истерила, глядя на мою эрекцию, не очень-то торопилась расставаться с невинностью. Она учится, работает, живет самостоятельной жизнью, у нее нет строгих родителей, которые бы радели над благочестием дочери, лишь старенькая бабушка, которая вряд ли может помочь чем-либо кроме совета. Феврония яркая, необычная. Красивая. Она давно могла бы найти себе богатенького спонсора и жить в свое удовольствие. Однако все еще не делает этого.

Чем вызывает мое уважение.

И даже восхищение.

Интересно, чем она вообще занимается? На кого собралась учиться, кем подрабатывает и где? Что ей интересно?

Может, она в кого-нибудь влюблена и хранит себя для одного-единственного?

Размышляя о соседке, я шел на аромат еды, доносящийся из кухни, чувствуя, как просыпается голод.

На столе дымился в тарелках омлет, приправленный зеленью, рядом тосты с авокадо и помидорами, гудела кофеварка, выпуская тонкой струйкой ароматный терпкий кофе. Голос Анжелы в голове автоматически высчитал калории. Я мысленно чертыхнулся и решительно прогнал свою девушку из головы.

Стрекоза, накинувшая халат на свою милую пижамку, пыталась дотянуться до верхней полки холодильника за сливками.

Взял себе на заметку больше не ставить их так высоко. Подошел со спины и помог девчонке, подав заветную упаковку. Рони развернулась, и я заметил, как от холода под мягким трикотажем сжались маленькие сосочки.

Боги, за что мне такое испытание?!

Отступил назад, выпуская из плена девчонку. Рони пискнула «Спасибо» и вроде даже не заметила, куда я пялился.

Кажется, пронесло.

Иначе сливки сейчас красовались бы на моей роже, а маленькая девственница снова включила свою голосовую сирену.

Вообще очень забавно она реагирует на стресс. Я бы еще посмотрел. Это как ураган в стакане с водой. Завораживающе. Восхитительно. Эмоционально. Глаза сверкают, как у кошки, щеки пылают в тон к волосам, а изо рта льется бесконечный поток милой ерунды.

Кофеварка издала сигнал о готовности напитка, возвращая меня из мыслей в реальность.

— Садимся! — бодро скомандовала новоиспеченная хозяйка кухни. Желания сопротивляться не возникло совсем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мне было вкусно, сытно и легко. Утренний инцидент оказался полностью исчерпан. Рони вела непринужденно и с энтузиазмом делилась историей появления в своем гардеробе пижамы с изображениями сомнительной смысловой нагрузки.

— Я скажу тебе всего два слова — Толик-кутюрье.

— Толик-кутюрье? — что-то отдаленно знакомое вспыхнуло, но также стремительно угасло, и я лишь вопросительно развел руками.

— Господи, да все знают Толика, Стас! Агаповский законодатель мод!

— Это тот педик, что живет у остановки?

— Фи, Станислав! — возразила Феврония голосом, напоминающим мою бабулю, — Где ваши манеры, сударь? Где ваша толерантность, в конце концов! И вообще, здесь присутствуют дамы!

— Прости, — хмыкнул я, ожидая продолжения истории.

— Короче, этот дизайнерский гондон развел мою бабулю без всяких угрызений совести! Поймал ее как-то вечером, идущую из хлебного магазина, и говорит «Мария Афанасьевна, голубушка! У Февронии завтра именины! Передавайте ей мои искренние поздравления! Вы уже выбрали подарок своей единственной любимой внучке? Нет? Боже-Боже! Это же день ангела! А знаете, у меня есть замечательная пижамка с Херувимчиками! Только вчера пошил! Отдам недорого, за тысячу, как своим и в честь именин Февронии нашей. Вы без очков? Ой, я вам и так расскажу — на ткани небо голубое, облачка белоснежные и розовые Херувимчики с крылышками! Загляденье просто! Вы потрогайте, какой трикотаж! Турция! Натуральный хлопок! Не вытягивается, не линяет, не садится! Сам такое ношу!»

— С Херувимчиками?

— Знаешь, ведь и придраться-то не к чему! Крылья есть? — Есть. Хер есть? — Есть! Вот тебе и Херувимчики в буквальном смысле. По небушку парят.

Я вспомнил этого Толика, Марию Афанасьевну и не забывал никогда, так что теперь в мельчайших подробностях представлял всю ситуацию, вплоть до интонации горе-кютюрье, которого выперли с третьего курса техникума, так и не выдав диплом швеи (или швея — как правильно?).

— В общем, он еще и упаковал пижамку в подарочный пакет. Правда, утром ему все же досталось от бабули пиздюлей. Лупила она его уличным веником, как нашего Бармалея, когда тот передушил всех цыплят в клетке. В защиту Толика могу только сказать, что ткань на самом деле качественная и очень приятная к телу.

Феврония и дальше воодушевленно травила байки про Толика, активно жестикулируя, меняя голоса участников событий, причем так, что каждого из них я легко узнавал и вспоминал.

И я смеялся. Искренне. От души.

Стрекоза очень милая. И очень девочка.

Она ни разу не боялась показаться смешной или нелепой, легко швыряла бранные словечки, а еще постоянно нарушала мое личное пространство, даже не задумываясь об этом. Касалась рук, хлопала по плечам, вспомнив что-то интересное, могла постучать в макушку, привлекая к себе внимание, пока мы вместе доедали, убирали со стола, мыли за собой посуду. И мне странным образом нравились прикосновения ее нежных прохладных пальчиков. Кожа к коже.

Это было… не знаю… интимно что ли…

Вспомнились слова Февронии «Если бы ты был моим женихом, я бы точно сочла подобное за измену». Я задумался, действительно ли я изменил любимой девушке? И если да, то когда именно? В тот момент, когда лег с Февронией в одну постель? Или когда кончил с мыслями о ее малиновых губах? Или сейчас, когда не пресекаю ее прикосновения, а даже в некотором роде поощряю?

Я же люблю Анжелу. Почему тогда все это со мной происходит?

Такой ли уж я верный, как сам о себе думаю?

А затем зазвонил мой телефон.

Спокойствию и умиротворению, ненадолго воцарившемуся в душе, наступил конец.