Тебе желаю счастья

Глава 27

К подъезду припарковалась машина скорой помощи. Из нее выскочили двое медиков, а спустя несколько минут показались обратно вместе со Стасом, несущим на руках Анжелу.

Сердце сжалось от стыда и страха.

Я чувствовала себя виноватой. Так не должно было случиться. Если бы я только знала о существовании этого малыша, то никогда бы не показалась на горизонте Калинина. Наверное, мне и самой было бы проще никогда не знать требовательных и удивительно мягких его губ, сильных и уверенных объятий, головокружительного и порочного удовольствия.

Да. Так было бы проще. Так было бы лучше.

Не чувствовать этой всеобъемлющей тоски. Неразделенной любви и страсти. По-детски наивной. До глупости романтичной. До бесконечности невозможной.

Я всего лишь хотела сделать его счастливее. Показать, что могу любить его безгранично, что я уже не та глупая соседская девчонка, которая не могла без заикания выговорить и слова в его присутствии. Чтобы он убедился, что не зря рискнул собственной жизнью, не зря беспокоился обо мне, не зря делился самым сокровенным. А на деле… На деле я та, кто пришла и попыталась все разрушить. Подвергла опасности самое дорогое, что только может быть у человека — его ребенка. Ни в чем не повинное существо.

И что теперь?

Как мне продолжать жить, если с малышом что-то будет не так? Анжеле ведь нельзя нервничать и волноваться, а сегодняшний вечер спокойным не назовешь. И я сыграла в этом главную роль, пусть и не совсем такую, как она думает. Но в одном она права — я хотела. Хотела забрать у нее Стаса. Хотела сама его любить. Сама с ним быть. Эгоистично заграбастать себе и ни с кем никогда не делиться. Да если бы не малыш, я сочла бы за счастье даже быть оттасканной ею за волосы, потому что это означало бы, что несравненная любовь всей жизни Стаса видит во мне соперницу.

Мою дурную голову заселили даже такие абсурдные мысли, что к Анжеле у Калинина не любовь, а привычка, что Кукушкина, словно Снежная Королева, околдовала моего Кая, исказила восприятие мира осколками льда, плотно засевшими в его глазах. Мечтала, что как только Стас узнает меня, почувствует, соприкоснется кожей к коже, то пелена спадет с любимых глаз, а наш поцелуй и вовсе разрушит злые чары. И он влюбится в меня. По-настоящему. До потери пульса. До болезненной тяги ко мне на уровне подсознания. Не захочет отпускать от себя ни на шаг, отменит свадьбу, забудет Кукушкину…

Идиотка.

Глупая и наивная.

Лишь услышав гневные слова Анжелы, я вдруг осознала, как все обстоит на самом деле. Это с моих глаз упала розовая пелена. Я, действительно, всего лишь мимолетное предсвадебное увлечение, сродни стриптизерше на мальчишнике. Сейчас молодые помирятся и навсегда вычеркнут из памяти этот позорный эпизод в виде меня. И будут правы. Ведь между ними долгие годы любви и ребенок.

Видимо, быть чьим-то позором — это моя судьба.

Наверное, родители тоже были правы, когда не стали за мной возвращаться. Диме и Денису — почти девятнадцать, а это значит, что прошло чуть больше года, как Ирина и Сергей вновь стали родителями, а еще через год у них появился Даня. Наверняка, это было тем еще испытанием — воспитывать столько малышей одновременно. Совершенно естественно, что для меня места не нашлось.

Наверное, им было стыдно. Стыдно и страшно. Ведь они так и не смогли рассказать сыновьям обо мне, о своей ошибке, о своем позоре. Скорее всего боялись увидеть в их глазах осуждение, презрение и разочарование… А это на самом деле очень страшно, видеть подобные чувства у самых родных и самых любимых людей. Ирина и Сергей любили своих сыновей, это было видно и с расстояния в километр. Вот только, несмотря на все, мне по-прежнему нет места рядом с ними. Не знаю, зачем они приехали… Думаю, все дело в бабушке… Я совершенно не злюсь на нее, разве можно осуждать человека за беззаветную любовь к собственному ребенку… Но… Но мне все же больно…

Предательские жгучие слезы, что держались внутри на чистом упрямстве, соленой рекой хлынули на щеки, грозя утопить меня едким потоком. Я стояла на крыше, глядя в уснувший город, и плакала. Плакала так, будто от этого зависела моя жизнь, а рисковать ею я права не имела, ведь ради моей жизни Стас однажды рискнул своей.

Не знаю, сколько прошло времени — пять минут, полчаса, час… Но постепенно тело перестало сотрясаться от рыданий, нос утратил способность дышать, а глаза и губы опухли до жжения.

Я вернулась в квартиру Калининых. Принялась собирать свои вещи, надеясь, что не все они безвозвратно испорчены. Это было глупо. Потому что ничего целого не нашлось.

Собирая в косметичку баночки и тюбики, подбирала разбросанные повсюду мелкие игрушки некогда мною любимых киндер-сюрпризов. Эти были особенными. Эти навсегда останутся со мной.

Собирая в мусорный пакет разодранные тряпки, все глубже и глубже погружалась в воспоминания. Далекие, но навсегда впитавшиеся в хромосомы, оставив след в генетической памяти.

— Милая, отнеси Ульяне Андреевне свежего молочка. Станислав приехал, а он его любит.

— Хорошо, бабуль, — ответила я, прижимая к груди литровую банку и чувствуя, как увлажняются ладошки, а к горлу подбирается ком.

Стас давно не приезжал, с самого лета. Он стал таким высоким, взрослым, сильным. И еще более красивым. Совсем скоро окончит школу. Поступит в институт. Наверняка, у него уже есть любимая девушка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Одновременно хочу и боюсь его встретить. При виде соседского внука у меня пропадает дар речи, немеют конечности, и кружится голова. Я влюблена в него до мурашек. И до ужаса боюсь, что он догадается об этом. Кому нужна заикающаяся малявка?! В его глазах я надоедливый соседский ребенок. У нас ничего общего. Разве что кроме сада за домами наших бабушек.

Передаю молоко Ульяне Андреевне, Стаса нигде на пути не встречаю. Выдыхаю от облегчения и вместе с тем чувствую разочарование. Взглянуть бы хоть одним глазком, издалека, хотя бы одну секундочку, чтобы потом, перед сном, долго-долго представлять его улыбку, глаза, руки… И мечтать… Мечтать, что однажды, когда я вырасту, он непременно в меня влюбится. Перебирать в голове сотни сценариев… Воображать десятки свиданий… Обязательно с поцелуями и крепкими объятиями…

— Спасибо, деточка. Возьми пирожки, это вам с бабушкой. Будешь идти домой, загляни в гараж, поторопи Станислава. Опять окопался в своих железках.

— Хорошо. Спасибо, — пропищала, хватая плетеную вазочку с румяными сочниками, и пошла на улицу. Волнуясь и почти задыхаясь от того, что всего через несколько мгновений я увижу ЕГО.

Гаражом обозвать пристанище Стаса кощунственно. Это скорее небольшой отдельно стоящий домик, на первом этаже которого обустроена целая мастерская, а на мансарде — жилая комната. Летом, когда Стас еще приезжал к бабушке на все каникулы, он непременно жил здесь. Я ни разу не была в той комнате, даже не представляю, как может выглядеть жилище, обустроенное самим Калининым. А сейчас у меня появился шанс, появился повод узнать.

Осторожно вхожу внутрь. Как мышка. На первом этаже горит лишь тусклая подсветка на деревянной лестнице, уходящей наверх. Оттуда, из комнаты, слышится голос Стаса. Наверное, разговаривает по телефону.

Не могу отказать себе в удовольствии полюбоваться им украдкой, тайно… Как за хищником в условиях дикой природы. На цыпочках пробираюсь к лестнице. Осторожно делаю шаг за шагом, моля небесные силы, чтобы ступени не скрипнули. И они не скрипят.

Осторожно, одним глазком, оглушенная гулом бьющегося набатом сердца, заглядываю в комнату.

Вижу профиль Стаса. Парень сидит в старомодном глубоком кресле, в левой руке его, удобно расположенной на высоком подлокотнике, зажат смартфон. Что-то происходит на экране, но мне отсюда не понять, не разглядеть. Однако, это что-то очень интересное и увлекательное, потому что Стас, наблюдает внимательно, не отводя чуть сощуренных глаз. На его лице столько эмоций… Брови слегка нахмурены, на лбу образовалась напряженная складка, на скулах туда-сюда играют желваки… Все его тело как-то ритмично и нервно подрагивает.

Сквозь гул в ушах доносятся странные стоны и звуки, от которых я почему-то краснею. Мурашки разбегаются по позвоночнику. Коленки дрожат. Но все мое внимание сосредоточенно лишь на лице Стаса. Ловлю каждую эмоцию, каждое мимическое движение и не могу понять… Ему как будто очень плохо и очень хорошо одновременно. Красивый рот его приоткрывается, из него вырывается такой же бесстыдный стон… Стас зажмуривается и морщится, словно от пронзительной боли, закидывает голову назад, открывая вид на свою шею с острым кадыком, плавно дернувшимся вверх-вниз. По виску парня стекает прозрачная капелька пота. Он затихает и лицо его расслабляется. И теперь он совсем похож на мальчишку. Беззаботного, спокойного, умиротворенного. Мне даже кажется, что он просто спит.

Сейчас Стас безумно красивый, притягательный, манящий. Если бы у меня была шапка-невидимка, я бы непременно уселась прямо перед ним, чтобы еще раз увидеть на его лице подобные эмоции. Если бы у меня была шапка-невидимка, я бы непременно поцеловала эти расслабленные губы. Легко. Невесомо. Мимолетно. Словно ворвавшийся в окно сквознячок.

Это наваждение длится недолго и если бы не моя тупость, то все в этот вечер могло бы закончиться иначе. Но я оказалась слишком ослеплена его красотой, и слишком туго соображала. Совершенно залюбовалась парнем и без задней мысли упустила момент, когда Стас отключил телефон, взял салфетки с тумбочки и вытер ими руки.

А потом он встал.

И у меня оборвалось дыхание, потому что я увидела… увидела… увидела ЕГО. Да.

Розовый. Упругий. Большой.

Перед тем, как заправить его в штаны, Стас как-то слегка небрежно оттянул свой… свой…орган вниз, словно усмиряя, принуждая подчиниться.

И все бы ничего, но из дрожащих моих рук с грохотом выпала корзинка, и румяные сочники рассыпались по деревянным ступеням.

Наши глаза встретились мгновенно. И наверное со стороны выражение наших лиц было абсолютно идентичным. Зеркальным. Два человека, пойманные с поличным за чем-то неприличным. Один из них мастурбировал (о чем я догадалась лишь несколько лет спустя), а другой тайно и жадно за этим подглядывал.

Первая мысль, мелькнувшая в голове, пока ошарашенные глаза и раскрытые от шока рты еще не разморозились, была — «я сейчас умру».

Когда через наносекунду я поняла, что все еще жива, посетила вторая мысль — «он меня убьет» и следом за ней сразу третья — «бежать!»

Бежать!

Бежать отсюда!

Спрятаться!

Затаиться!

И я рванула, краем глаза напоследок зацепив, как Стас судорожно пытается справиться со штанами.

Я бежала, и комнатные тапочки застревали в сырых сугробах.

Прочь!

Господи, какой позор!

Какая же я идиотка!

Зачем?! Ну вот зачем я туда пошла?! Знала же, что не поздоровится, если поймает. Но, положа руку на сердце, честна сама перед собой — я в любом случае поступила бы точно также. Отказаться — выше моих сил.

Недаром любопытной Варваре оторвали нос. Если он меня поймает — оторвет еще и уши! И ноги! И язык, чтоб не болтала!

Да он вообще порвет меня на части!

Слышу шорох шагов позади себя, и адреналин врывается толчками в закипающую от страха кровь.

— Стой, зараза мелкая! Поймаю — ноги вырву!

Пульс грохочет в ушах, сердце колотится где-то в горле, мешая кислороду поступать в легкие. Чувствую, как пылают щеки адским пламенем. Снежинки, танцующие в январском сумеречном воздухе тают, даже не долетая до моего лица, хотя мороз крепчает, и на белоснежном покрове образовалась жесткая корка, больно царапающая голые щиколотки.

Дура! Какая же я дура!

— Стой, дура! — кричит он, будто читая мои мысли.

Но слушаться его я не намерена. Глупо, конечно, далеко мне не убежать, но можно попытаться хотя бы спрятаться и пересидеть, пока схлынет первая волна его праведного гнева, а иначе Стас просто закопает меня в ближайшем сугробе, и найдусь я только к весне вместе с первыми оттаявшими какашками и погребенными под снегом окурками.

Вроде бы все знакомо в окружающей меня местности, каждый кустик, каждое деревце, любая тропинка. Я выросла здесь. С закрытыми глазами могу ходить. Но страх и эмоции ослепляют, дезориентируют, сбивают с толку. Под ровным снежным покрывалом все пути сливаются в бесконечную равнину.

Бегу, петляя будто заяц. Я и ощущаю себя глупым зайцем, удирающим от разъяренного голодного волка. Поймает — загрызет! Слишком зол. И не сказать, что я с ним не согласна или не понимаю причин подобной ярости. Все правильно. Абсолютно заслуженная реакция на мои действия.

Но умирать не хочется.

И злости его не хочется.

Все правильно — бежать, затаиться, переждать!

А потом все как-нибудь образуется!

Утро оно ж вечера-то мудренее. Ведь так?

— Стой, коза! Куда?!

Что-то определенно изменилось в его интонации, но понять, что именно, я не смогла. Не успела. Под ногами все скрипело, хрустело и трещало, а затем в один миг земля разверзлась, и я с головой ушла под обжигающе холодную воду, замечая лишь, как над поверхностью разлома вновь сошлись ледяные глыбы, а пучина все стремительнее утягивает меня на самое дно.

Барахтаюсь руками и ногами, стремясь к поверхности, чувствую, как остатки кислорода тают, а легкие судорожно сжимаются, буквально вынуждая открыть рот для долгожданного вдоха. Но мне нельзя. Стоит лишь на секунду поддаться искушению — и колючая ледяная вода ворвется внутрь, вытесняя из тела саму жизнь.

А я не хочу умирать!

Я хочу жить!

А потому, стиснув зубы, плыву вверх. Возможно, будь на улице светло, шансов у меня было бы больше. А так… я лишь интуитивно стремлюсь к поверхности, и все мои надежды разбиваются о толщу льда, в который упирается моя макушка. Я бью по нему с невероятной силой. На самом деле, мне просто так кажется, потому что вода смягчает каждый удар, делая его бесполезным.

В груди печет и будто разрывает. Перед глазами заплясали частые светящиеся пылинки — предвестники скорого обморока. А потом я сдаюсь, открываю рот и горький, мутный поток врывается в меня, заполняет каждый миллиметр, убивает…

Я тону…