— Феврония? — не поверил собственным глазам, заново осматривая девушку с ног до головы и не находя ни одного соответствия с мышкой из воспоминаний.
— Просто Рони, — улыбнулась Стрекоза, и я осознал, что имя Рони ей исключительно подходит, такое же необычное, как и она сама. — Что такое, Станислав Игоревич? Не узнал?
— А у меня был шанс?
В ответ Стрекоза лишь пожала плечами.
— Ну я же тебя узнала под всей этой мишурой, — хмыкнула девчонка, кивая на мое лицо, — Ты мерзнешь? Или просто пытаешься выглядеть постарше? Знаешь, как моя бабуля говорит — борода лопатой, а ума кот наплакал.
— А ты точно Феврония? — засомневался вполне искренне, — Лично я помню маленького серого заикающегося мышонка в сером платье и белых гольфиках. И ты на нее совершенно не похожа.
— Хочешь, я надену гольфики, сравнишь? — лукаво улыбнулась Рони, а я против воли нарисовал в голове картинку, где она в этих самых гольфиках и почувствовал возбуждение.
Серьезно?
У меня встает на гольфики?
— Поехали, Стрекоза! — неожиданно для самого себя рявкнул на девчонку. По жизни я сдержан и спокоен, эмоции в любой ситуации держу под контролем, так почему ж сейчас меня раздражает каждая мелочь с ее стороны?
— Почему Стрекоза? — удивленно спросила Рони, наблюдая за тем, как я подхватываю ее необъятный рюкзак, набитый по всей видимости кирпичами.
— Почти коза, но ласково, — буркнул ей в ответ.
— О! — воодушевилась пигалица, — Ласковые прозвища — это круто! Тогда я буду звать тебя Стасян!
— Не будешь!
— Стасик?
— Нет!
— Стасямба?
— Не вздумай!
— Бородач?
— Феврония!
— Фу, ты че такой трудный?!
— Я Станислав. Точка.
— Зануда.
Так мы добрались до парковки. Сигнализация пикнула, раздались щелчки центрального замка. Убрав тяжеленную ношу в багажник, заметил, как скептически оглядывает мой автомобиль Феврония.
— Это твоя машина?
— А что не так?
— Она же черная… И скучная.
— Это BMW X5.
— Я помню, у тебя был мот.
— Был.
— И он был желтым!
— Феврония, садись в машину. У меня нет времени на дурацкие разговоры.
Стрекоза демонстративно закатила глаза и, буркнув себе под нос что-то типа «ну и зануда», послушно юркнула на переднее сидение, мельтеша яркой рябью перед глазами. На фоне моего темного кожаного салона она смотрелась странно, но вместе с тем завораживающе, экзотично. Мягкие волны ее волос на контрасте с черной обивкой сидения выглядели ярче, насыщеннее, притягательнее. Вблизи Стрекоза оказалась еще симпатичнее, чем показалась мне на улице. Ровная кожа как будто мерцала, малиновые губы казались нежными, и захотелось провести по ним большими пальцами, чтобы понять — это помада или естественный цвет.
А еще воздух мгновенно наполнился сладковатым запахом ягод — то ли лесной малины, то ли ежевики. Что-то далекое, из детства, из времен шумных чаепитий в саду под раскидистой черешней, когда я носил белые рубашечки с коротким рукавом, шорты на подтяжках и читал стихи, стоя на табуретке.
Поняв, что меня заносит, я отвернулся, приоткрыл окно, разбавляя заполнившую пространство автомобиля ностальгию привычными выхлопными газами улиц, завел мотор, и мы плавно выехали с территории вокзала. Девчонка совсем по-хозяйски тыкала тонкими пальцами с яркими короткими ноготками по кнопкам аудиосистемы, ища что-то ей одной известное. Ни одна композиция, начинавшая звучать из динамиков, ее не устраивала.
— Что за фигня попсятская?! — возмутилась она, продолжая шерстить загруженный плей-лист.
Фигня. Согласен. Это музыка Анжелики.
— Есть нормальная музыка? — подняла она на меня возмущенный взгляд. — Это же не ты!
Я удивился, но постарался скрыть это от Рони, пожав плечами и сосредоточенно вглядываясь в дорогу. Как так с ходу Стрекоза определила, что я не слушаю подобные хиты без смысла?
А потом Феврония победно взвизгнула, вынуждая обратить на себя внимание. Глаза ее просияли, на лице возникла шальная улыбка, а тонкие пальчики выкрутили мощность на максимум. От знакомых аккордов и мощности стереосистемы внутренности слегка завибрировали, приятно щекоча нервную систему. Стрекоза скинула кеды с жуткими шнурками, уселась в позу лотоса, едва не подпирая коленкой рычаг коробки передач, и запела вместе с бессмертным исполнителем.
Вместо тепла — зелень стекла,
Вместо огня — дым,
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним,
На пылающий город падает тень.
Перемен! — требуют наши сердца.
Перемен! — требуют наши глаза.
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен: "Перемен! Мы ждем перемен!"
(В. Цой — «Перемен» прим. автора)
И странным образом я заразился ее эйфорией и хорошим настроением. Не стал возмущаться самоуправству и делать музыку тише, хоть никогда и не позволял себе ездить по городу, оглушенный динамиками. А еще почему-то не мог припомнить, когда вообще в последний раз слушал в машине любимые песни. Анжелика не разделяла моих вкусов, а создать для нее комфортные условия для меня оказалось важнее собственных предпочтений.
Впрочем, это не удивительно. Ее комфорт и ее желания всегда стояли выше моих собственных. И так казалось правильно. Нет, так и есть правильно.
Вот только заряжаясь бодростью и какой-то иррациональной радостью от любимой музыки, впитывая бушующую энергию девчонки, звонко поющей на соседнем кресле, не смотря на отсутствие каких-либо вокальных данных, в сознание просочилась какая-то предательская эгоистичная мысль — мне хорошо, мне нравится.
Подъезжая к своему дому, я вдруг обнаружил, что и сам подпеваю себе под нос, постукивая пальцами по рулю и смело толкаю коленку Рони, переключая скорость. Все-таки музыка объединяет даже самых противоположных людей. Припарковавшись, убавил громкость и обратился к девчонке.
— Мне надо в квартиру подняться, с прорабом поговорить. Ты в машине посидишь? Это недолго. Или со мной пойдешь?
— Я с тобой пойду.
— Тогда выходим.
Пару недель назад я приобрел трехкомнатную квартиру в новостройке. Хороший район, отличная планировка. Дорого, конечно, но с перспективой на семью — отличное вложение. Продал свою первую кровную двушку, добавил сбережения и вот, голые стены, серый бетон и перспектива мозгодробительного ремонта.
— Ты здесь живешь?
— Планирую. Надо сначала ремонт сделать.
— Ясно…
Мы вошли в многоэтажку, где отовсюду слышался грохот перфораторов, а в воздухе висел запах строительной пыли. Лифт гостеприимно распахнул свои объятия, приглашая внутрь, однако, Стрекоза, схватила меня за руку и притормозила.
— Как-то он не внушает мне доверия, Стас.
— Станислав, — поправил я ее. Стасом меня никто не звал. Никто и никогда. Даже родители. Даже в детстве. — Не выдумывай, это новый лифт, не застрянем.
Возможно, именно в этот момент я сам себя и сглазил, потому что, ровно через пять этажей, неожиданно погас свет, кабина дернулась, и мы оказались в темноте тесного замкнутого пространства.
— Блин, Стас! Я как чувствовала! — нервно возмутилась Рони, бесцеремонно хватая меня за что придется. Так одна ее рука скользнув по животу, нырнула под полу пиджака, а вторая, едва не ткнув мне в глаз, обхватила за затылок.
Хрупкое тело, источающее летний ягодный аромат, прижалось ко мне так, будто там ему и место, а затем острый нос, уткнулся в грудь, и уже оттуда послышались отчаянные звуки.
— А если мы упадем!?
Она боялась. Действительно испугалась, причем так сильно, что даже я каждой клеточкой своего тела улавливал панику Рони. Можно было бы посмеяться над глупым предположением деревенской девчонки, но следующая ее фраза меня насторожила.
— Знаешь, как это страшно, падать в лифте?! Хоть и говорят, что молния дважды в одно место не бьет, но я, знаешь ли, исключение из всех правил. Мне везет, как утопленнику.
— Ты падала в лифте?
— В прошлом году. Тоже вот так в гости зашла. Правда мы всего пол-этажа проехали и рухнули в подвал. И знаешь, предугадывая твой скептицизм, отвечу сразу — не сработали ни ограничители скорости, ни ловители. Спасибо хоть буфера оказались на месте. Подружка руку сломала, я два пальца на ноге и один на руке. Средний, прикинь! Две недели потом еще с гипсом проходила, как герой тупой комедии.
Я почему-то не нашелся, что ей ответить. И оттолкнуть не смог. Руки кажется сами обхватили хрупкую фигурку и одна из них зарылась в шелковом каскаде, ласково играясь с локонами.
— Не бойся, Стрекоза. У меня иммунитет на неприятности.
После этого достал телефон и набрал номер прораба. Извлекли нас из лифта довольно быстро. Оказалось, кто-то очень умный повредил кабель, вырубив во всем доме электричество. Феврония отпустила меня, только когда раскрылись злосчастные двери лифта.
Странно, но я почувствовал холод и какое-то неуместное опустошение. Дальнейший путь в два этажа проделали по лестнице.
Пока мы с прорабом обсуждали подробности чернового ремонта и все необходимые по смете стройматериалы, Стрекоза подобно любопытной кошке носилась из комнаты в комнату, восторженно вздыхала, гремела какими-то ведрами, завалила стремянку, споткнулась о мешок с цементом, едва не пропахав носом по бетону, а затем подозрительно стало тихо.
Сей факт насторожил не только меня, но и прораба, нервно вздрагивавшего на каждый грохот Стрекозы. Переглянувшись, мы, не сговариваясь, пошли искать горе-гостью.
Рони нашлась на балконе. Она завороженно прилипла к окну и наслаждалась воистину прекрасным видом на старую часть города, расположенную за рекой. Даже не смотря на отсутствие солнца купола на храме, обосновавшемся на побережье, сияли золотом, а белокаменные стены величественно выглядывали из-за крон цветущих яблонь. Рядом парк, где в любую погоду гуляет народ, а позади — каскад малоэтажных строений, сохранивших самобытность и уникальную архитектуру.
— Так красиво, — еле слышно пробормотала Стрекоза, а я улыбнулся умилившись ее детской непосредственности. Несмышленыш еще, хоть и очень даже неплохо сформировавшийся к своим… сколько ей там? … надо бы как-нибудь спросить.
— Красиво, да. Пора ехать. Завезу тебя на квартиру, и мне надо будет еще сегодня отъехать в офис. К сожалению, сегодня не получится показать тебе город и местные достопримечательности. Но ты пока обоснуйся, отдохни с дороги, а завтра обещаю со всем помочь.
— Хорошо. Поехали. Крутая квартира! Сам заработал?
— Сам.
— Офигенный ты мужик, Станислав Игоревич! Зря Жанна Аркадиевна на тебя наговаривала!
Даже не стал уточнять, что именно наговаривала Жанна Аркадиевна. Мама из тех людей, что считают, будто существует только два мнения — их собственное и неправильное. И вот когда я наотрез отказался подчиниться родителям в выборе профессии, то сразу стал безнадежным глупцом, неблагодарным сыном и разрушителем материнской гордости.
— Здесь туалет, здесь ванная комната, это кухня, бери все, что захочешь, холодильник полный. Здесь — пароль от вай-фая, вот пульт от телевизора. Я вернусь вечером, после семи и тогда освобожу тебе место в шкафу. Извини, заранее не успел. Так, что еще… А! Вот ключи от квартиры. Район тут тихий, за углом есть супермаркет. Вроде все. Если что — звони!
— Стас! — недоуменно воскликнула Стрекоза, округлив свои черные глазища, — В смысле вернешься вечером? Мы что, будем жить вместе?
— Вместе, — кивнул я.
— Ты, я и твоя жена в однокомнатной квартире?!