Тебе желаю счастья

Глава 21

Стас

Ян гребаный Цаплин оказался двухметровым амбалом с невыносимо жутким характером. Он выставлял нас в каких-то неимоверных позах в жуткой зеленой комнате и постоянно злился на то, что ни я, ни Стрекоза не понимаем какой-то там концепции и художественного замысла, оттого не стеснялся орать матом и награждать нас такими эпитетами, что хотелось достать блокнот и начать их записывать себе на заметку.

Признаться честно, я и не понимал концепции.

Если уж совсем откровенно, я вообще мало что понимал, в том числе, кто я, где я и почему мне нельзя улыбаться в кадре.

Улыбаться-то хотелось.

Оттого и улыбалось.

Само.

И я не мог с этим что-либо сделать.

И когда бедный фото-художник уже готов был сдаться и плюнуть в наши хмельные, прыскающие от смеха физиономии, ему на помощь, как маленькому хоббиту, прилетел орел.

Виталя достал свой инструмент (конечно, скрипку, а не то, о чем вы подумали) и принялся исполнять такую печальную мутотень, что улыбки, подобно оплавленному воску, стекали с наших лиц.

В голове закопошились мерзкие мыслишки о смысле жизни, дружбе, предательстве и любви. Вспомнились лица родителей на семейном ужине. К ним пристроились почему-то мысли об Анжеле, нашем будущем ребенке и предстоящей свадьбе. И даже источающий чистый сексуальный экстракт наряд Стрекозы теперь лишь дополнял горечи в мою бочку дегтя.

Такая она настоящая…

Другая. Живая.

Я бы даже сказал живительная, источающая заразную жажду жизни, приключений, зашкаливающих чувств и эмоций, голод к другому человеку. Патологическое влечение и стремление познать абсолютно все, даже мельчайшие детали, составляющие его суть.

И я уже был болен ею.

Как в тех стихах, строчки которых услышал лишь однажды, но отчего-то они навсегда засели в памяти.

Эта женщина проникает в него, словно вирус гриппа,

Располагается в нем, как в своих хоромах.

Эта женщина в его мыслях, кошмарах и криках,

В его клетках, бактериях, хромосомах.

Эта женщина в нем звучит как удары гонга,

Как мелодия бури не умолкает…

Эта женщина в нем растёт быстрее ребёнка…

Набирается сил. Поднимается. Расцветает.

Эта женщина больше любого предмета в мире.

Ближе матери, папы, сестры и брата.

Эта женщина не помещается в его квартире,

Но теряется в складках его халата.

Эта женщина плачет, скандалит, не разбирается в спорте,

Тратит деньги, ужасно готовит.

Эта женщина просто течёт по его аорте.

Упаси её боже когда-нибудь остановиться…

(Официальный саундтрек к фильму Кирилла Плетнева «Без меня», исполняет Артем Михаенкин — прим. автора)

Рони

— Вы всегда такие бухие, ребятки? — толкает меня локтем раздобревший после плодотворной работы Ян.

Нормальный мужик, вообще-то, когда не работает.

Мы вышли из студии полчаса назад и обедаем в ближайшей к студии кафешке. Вольдемар, страстно желающий отблагодарить дорогого фотографа за отзывчивость, организовал целый пир.

И если Ян, с порога заявивший, что он за рулем, а потому пить не будет, избежал дегустации какой-то коллекционной хрени, то я, заметно погрустневший Стас, белобрысый орел и расслабившийся мой директор не отказывали себе в сомнительном алкогольном удовольствии, даже не думая, что сорокоградусные напитки в полдень это, мягко говоря, моветон.

— Нет, ты что! — возмутилась я, — Так получилось. Стас вон, вообще первый раз напился.

— Первый раз? Серьезно?

— У него слишком много внутренних барьеров и рамок, — пожала я плечами, говоря действительно то, что думаю. А потом вкратце принялась пересказывать наши недавние приключения.

В разговор быстро включились и другие участники застолья, добавляя собственные мысли и едкие комментарии.

Вскоре посыпались бесконечные звонки на телефон Стаса и Виталика, не выдержав давления, последний в обнимку со скрипкой вызвал такси и отправился на работу, твердо уверив Калинина, что сам со всем разберется, при этом отчего-то усиленно подмигивая мне.

Вольдемар, налакавшись коллекционного, бодренько подскочил на ножки и, как ни в чем не бывало, расплатившись по счету, сивым мерином поскакал по своим делам.

Стас же, как-то невзначай, глядя на разрисованные руки Цаплина вдруг заявил, что всегда мечтал сделать себе татуировку.

Стоит ли говорить, что уже спустя полчаса мы мчались в роскошной цаплинской ауди с откидным верхом на встречу с лучшим тату-мастером.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стас

Теплый ветер настырно путал ее волосы, розовым флагом развевающиеся на высокой скорости. Тонкие руки рвались ввысь к пушистым облакам, плавно стекающим белой пеной по небесному куполу. Тонкие кисти изящно и плавно двигались в замысловатом танце, что совершенно не соответствовало бешеным ритмам заводной электронной музыки, оглушающей попеременно каждое из пяти чувств.

Биты щекотали сердце пронзительными вибрациями.

Я улыбался, словно идиот, отчего-то чувствуя себя в этот момент очень счастливым. Где-то на подкорке еще трепыхалось уменьшившееся в миллион раз чувство неправильности происходящего, неуместности возникшего внезапно юношеского максимализма, беспечности, безбашенности, легкомысленной беззаботности, но бескрайнее ощущение полета в своей личной неограниченной ничем свободе давило на корню любые попытки разума взять над телом контроль.

Вся моя сущность сопротивлялась возвращению обратно, туда, где мой друг — предатель, где родители страдают по моей вине, где день проходит по заданному годами одному и тому же распорядку, и где мне буквально через месяц необходимо жениться, а я, кажется, больше этого не хочу…

И я обязательно туда вернусь.

И обязательно все обдумаю.

Но не сейчас.

Сейчас я наслаждаюсь ее смехом, легкой щекоткой в сердце и мелькающими вдоль серого полотна асфальта зелеными рядами деревьев.

Рони

Я никогда не смогу забыть эту поездку. Я никогда не смогу посмотреть на Стаса прежними глазами. Если раньше у меня были лишь мечты, фантазии, предположения и утопические вымыслы, с которыми я худо-бедно, но научилась справляться, то теперь…

Теперь я знаю, как страстно и глубоко Стас умеет целовать. Знаю, каково это — чувствовать на себе его настырные руки, ощущать, как мягкая борода щекочет шею, а рваное горячее дыхание обжигает ушко. Шепот нежных губ, сводящий с ума. Тепло упругого тела, будоражащего постыдные желания.

Пошлые мысли.

Развратные и беспринципные.

И навязчивый посыл, что у нас есть только эта поездка, застрял острой занозой в голове. Только здесь и сейчас у меня впервые есть возможность побороться за собственное счастье. Только здесь и сейчас Анжела отошла на задний план и не стоит между мной и Стасом.

Так почему же мне не попытаться подвинуть этот годами нерушимый столп? Почему бы не постараться показать Стасу и другие варианты в жизни?

Да, он ее любит.

Да, у них скоро свадьба.

Но, пока еще они не семья.

У них нет ни штампа в паспорте, ни детей, ни совместного имущества.

Еще есть время передумать, стоит лишь дать понять это самому Стасу.

Почему же я должна упускать свой единственный шанс и без боя складывать оружие у ног Кукушкиной? Ей и так досталось слишком много.

Пусть даже в конечном итоге он все равно выберет ее, пусть я останусь ошибкой, секретом и смутным воспоминанием — все равно!

Здесь и сейчас я буду жить.

Буду любить.

Буду бороться.

Бессонная ночь кутежа и веселья дает о себе знать. Спустя три часа пути, когда Стас уснул, да и я практически провалилась в дрему, Ян сделал остановку.

Свернув на неприметную грунтовую дорогу, уходящую от трассы прямиком в густую растительность, наш бодрый водитель, отчего-то пребывающий в отличном настроении, заглушил мотор у небольшого, скрытого за деревьями озера.

Объявив пятнадцатиминутную разминку, мужчина подхватил телефон и квадратную сумку, а затем, отойдя на приличное расстояние, скрылся в кустах.

Может, не желал, чтобы был слышен его разговор.

А может, просто хотел уединиться для более интимных дел.

Вода манила.

Наперебой квакали лягушки. Сразу за небольшим песчаным берегом густо росли камыши, покачиваясь на ветру черными пиками. Желтыми брызгами на воде цвели кувшинки.

А еще, блестя в лучах бензиновыми пятнами, шелестели полупрозрачными крыльями крупные стрекозы.

Завораживающе.

— С родственницами общаешься, Стрекоза? — прохрипел на ухо Стас, оплетая мою талию руками.

Отпустив на волю разум и тело, я поддалась искушению и, слегка прогнувшись в пояснице, прижалась попкой к его паху, тут же поймав резкий выдох.

Мне так понравилась реакция Калинина, что, не раздумывая, я потерлась о его ширинку, ощущая возбуждающую твердость.

Руки крепче сжали мое тело, а острые, как у дикого хищника, зубы сомкнулись на шее, посылая электрические импульсы прямиком в мои трусики. Соски мгновенно затвердели до боли, однако их тут же нашли пальцы Стаса и попытались захватить прямо сквозь плотную ткань.

Не вышло.

Но это не остановило мужчину.

Беззастенчиво, как будто уже делал со мной это сотню раз, Стас стащил с плеч комбинезон до талии, а затем и вовсе серебристая ткань легла блестящей лужицей у босых ног.

Оставшись в одних трусиках, я даже охнуть не успела, как горячие ладони накрыли грудь, а слегка грубоватые пальцы завладели ноющими вершинками.

Стас кусался, лизал, царапал бородой шею, наверняка оставляя отметки. Покручивал, вытягивал, оглаживал соски. Блуждал по животу, играя с сережкой в пупке. А затем решительно стянул трусики, предательски легко соскользнувшие с бедер.

В какой-то момент все пропало. Он пропал, заставив ощутить дикий холод, не смотря на тридцатиградусную жару.

Но не успела я запаниковать, как настойчивые руки вновь оплели меня тугими канатами.

Он разделся. Почувствовала это каждым миллиметром кожи, прикоснувшейся к его разгоряченному телу. И вздрогнула. Не то чтобы испугалась, просто не так себе представляла свой первый раз. Хоть и с Калининым, но точно не на травке под ярким солнышком, пока где-то поблизости делает свои дела веселенький фотограф.

А потому дернулась.

— Тише, маленькая, — удержал меня Стас. — Не бойся… Я только потрогаю тебя… Можно? Пожалуйста… Иначе с ума сойду…

И я затихла, откидывая на его плечо голову, тем самым дав свое молчаливое согласие потрогать.

Потрогать так, как ему захочется.

Одна его рука играла с грудью, вторая скользнула вниз на живот, сжала бок, царапнула поясницу. Скользнув между ягодицами большим пальцем, Стас коленом раздвинул мои ноги.

Я утопала в собственной порочности, выгибаясь навстречу ласковым рукам, бережно и осторожно опускающимся все ниже и ниже. Мимолетно скользнув по тугому колечку, они, наконец, достигли мягкой и бесстыдно влажной плоти, вынуждая застонать и податься навстречу пальцам.

Кажется, Стас выругался.

Левая рука его отпустила сосок, теплым питоном проползла между грудей, а затем обхватила шею, поймав большим пальцем зашкаливающий пульс. Спина моя оказалась властно и плотно прижата к твердой мужской груди. Правая же рука его, самая непристойная, самая наглая, самая властная и самая нежная бережно растирала по набухшим складочкам вязкую влагу.

Дразнила.

Распаляла.

Не зная, куда деть собственные руки, одной я вцепилась в его запястье, а второй скользнула между собственных бедер, чтобы там встретиться с ним пальцами к пальцам.

Чтобы заставить его дать больше.

Гладить сильнее.

Давить и оттягивать смелее.

Большой палец его скользнул внутрь меня, а четыре остальных вместе с тремя моими баловались с изнывающим клитором.

Еще немного…

Еще совсем чуть-чуть…

— Что ж ты делаешь со мной, коза ты мелкая?! — как-то обреченно стонал Стас, давя упругим членом в мое бедро, — Я ж рядом с тобой с катушек слечу окончательно…

— Ну так слетай уже! Сильнее, Стас! Ну еще! — хныкал мой рот в предоргазменном бреду.

Он зарычал, резко разворачивая меня на сто восемьдесят градусов, и жадно, голодно, властно впился своей мифически синей бородой в мой рот.

Легко подхватил под попу, вынуждая обхватить его торс ногами, а затем совершенно безжалостно усадил на горячий капот автомобиля.

Пока Калинин беспощадно лишал меня воздуха самым прекрасным из всех способов, моя рука инстинктивно нашла возбужденный до предела член и сжала его у самого основания, выбивая ответный стон, и начала ритмичное скольжение вверх-вниз. Безостановочное. Такое властное, будто весь Стас давно принадлежит мне одной.

О да, родной.

В эту игру играют двое.

Его губы все еще хранили отпечаток коньяка Remy Martin, за дубовыми нотками которого раскрываются тонкие цветочные оттенки ириса и жасмина, приятный запах сочных слив и инжира и легкое прикосновение корицы.

Он и сам пьянил меня не хуже коньяка, превращая в распутную голую девицу, отдающую девственность на капоте автомобиля.

Такой я и была.

Однако, взаимные ласки так и не переросли ни во что большее, ибо фейерверки порочного наслаждения нас настигли практически одновременно. Я кончала на его пальцы, он кончал на мой живот. Мы целовались.

И не было никого счастливее.

А потом мы купались голышом, вытирались его футболкой и пьянели от близости, подставляя улыбки солнцу.